Евгения Марлитт - Наследница. Графиня Гизела

• Название: Наследница. Графиня Гизела
• Автор: Евгения Марлитт
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2012
• ISBN: 978-966-14-3020-3

Пока красавица Фелисити была ребенком, ее молодой опекун Иоганн настаивал на том, чтобы ее держали в строгости: для воспитавших ее Гельвигов бедная сиротка — плод греха. Его презрение сменилось любовью, как только девочка выросла. Но прежде чем ответить на его чувства, она должна узнать тайну своего происхождения… («Наследница»)

Оливейра был одержим жаждой мести за погибшего брата и свое изгнание из родных мест. Но чистое, невинное существо — молодая графиня Гизела, встретившаяся на его пути, — переплавило его горевшее ненавистью сердце в любящее! («Графиня Гизела»)

---

Он встал и отнес девочку в комнату кухарки. Она послушно дала себя уложить и скоро заснула, помолившись за папу, маму, доброго дядю, который отнесет ее завтра к маме, и за «большую женщину со злым лицом».

Фридерика пришла спать поздно ночью. Она была раздражена тем, что ей пришлось долго работать, и сильно шумела в комнатке. Маленькая Фелисита проснулась, села в постельке, отбросила локоны со лба и стала испуганно озираться на закопченные стены и жалкую мебель узкой, слабо освещенной каморки.

— Мама, мама! — громко позвала она.

— Молчи, твоей матери тут нет. Спи! — ворчливо сказала раздевавшаяся кухарка.

Девчурка испуганно посмотрела на нее и тихонько заплакала.

— Ну, заревела… Только этого еще не хватало! Спи, комедиантское отродье! — и Фридерика угрожающе подняла руку. Малютка испуганно спрятала головку под одеяло.

— Ах, мама, милая мама, — шептала она, — где же ты? Возьми меня к себе в постель, я так боюсь… я буду послушной и сейчас же засну… Я для тебя что-то спрятала, я не все съела. Или дай мне хоть твою руку, тогда я останусь в своей постельке и…

— Замолчишь ли ты, наконец! — закричала Фридерика и яростно бросилась к постели ребенка.

Девочка не шевелилась больше, только время от времени из-под одеяла слышалось сдерживаемое всхлипывание.

Старая кухарка давно спала мирным сном, а бедный ребенок все еще горевал по своей исчезнувшей маме…

V

Гельвиг был купцом. Унаследовав значительное состояние, он еще более увеличил его участием в различных промышленных предприятиях. Но по болезни довольно рано должен был оставить деловой мир и жил в своем родном городке, где его имя пользовалось большим уважением. Прекрасный сад за городом и дом на площади давно уже принадлежали семье Гельвиг. В двух верхних этажах дома окна были постоянно завешены белыми шторами, исчезавшими только три раза в год — перед великими праздниками, когда все проветривалось и чистилось. Эти комнаты были необитаемы: в семье Гельвигов не в обычае сдавать внаймы хотя бы часть дома.

Госпожа Гельвиг вступила в этот дом двенадцатилетним ребенком. Когда ее родители умерли, один вскоре после другого, и оставили детей без всяких средств, Гельвиги, ее родственники, взяли девочку к себе. Молодой девушке было нелегко жить у старой тетки, женщины строгой и гордой. Гельвиг, единственный сын тетки, сначала жалел ее, а затем это чувство перешло в любовь. Его мать была против этого выбора, но после многих неприятностей влюбленный настоял на своем и женился. Он принял угрюмую молчаливость любимой девушки за девичью робость, холодность — за нравственную строгость, упрямство — за характер и, женившись, должен был совершенно разочароваться. Очень скоро этот добродушный человек почувствовал железную власть деспотической души и там, где он надеялся встретить благодарную преданность, нашел только грубый эгоизм.

У Гельвигов было двое детей: Иоганн и маленький Натаниель, который был на восемь лет младше своего брата. Еще одиннадцатилетним ребенком Гельвиг отвез Иоганна к жившему на Рейне родственнику — директору мужского пансиона.

Таково было семейное положение Гельвига, когда он взял в свой дом дочь фокусника. Ужасное происшествие, свидетелем которого он стал, глубоко потрясло его. Он не мог забыть умоляющего, страдальческого взгляда несчастной матери ребенка, когда она, униженная, стояла в его сенях и принимала от него талер. Его доброе сердце страдало от мысли, что, может быть, в его доме бедная женщина в последний раз почувствовала горечь своего положения. Потому-то, когда фокусник сказал ему о последней просьбе покойной, он сразу и предложил взять к себе девочку. Только выйдя с ребенком на улицу, Гельвиг подумал об ожидающем его дома противодействии; но он рассчитывал на миловидность ребенка и на то, что у них самих не было девочки — несмотря на горький опыт, он все еще не вполне понимал характер своей жены.

В доме все шло по-прежнему. Госпожа Гельвиг по нескольку раз в день обходила все комнаты, смотря, нет ли где-нибудь пылинки или паутинки. По-прежнему вместе молились и вместе обедали, а по воскресеньям супруги вместе ходили в церковь. Но злопамятная женщина с железным постоянством избегала разговоров с мужем. Она отклоняла все его попытки к сближению. Так же мало существовал для нее и новый маленький член семьи. В памятный бурный вечер она раз и навсегда приказала кухарке готовить лишнюю порцию и бросила в ее комнату несколько комплектов постельного белья. Маленький сундучок с имуществом Фелиситы был принесен из гостиницы, и Фридерика должна была отворить его при хозяйке и проверить маленькие платьица. Этим и ограничилась навязанная госпоже Гельвиг забота о дочери комедианта. Только еще один раз проявила она участие к девочке.

В то время как портниха шила Фелисите из темной материи два платьица такого же простого покроя, какой носила сама хозяйка дома, госпожа Гельвиг прижала девочку к своим коленям и до тех пор действовала щеткой, гребнем и помадой, пока ей не удалось заплести чудные локоны в две уродливые косички. Отвращение этой женщины ко всякой грации и красоте пересилило ее упрямство и твердое решение совершенно игнорировать присутствие в доме ребенка.

Но было еще горячее сердце, у которого сиротка могла искать спасения от глаз госпожи Гельвиг — глаз Медузы, — сам Гельвиг любил девочку, как своих родных детей. Правда, у него не хватало мужества выражать это открыто — весь запас своей энергии он исчерпал в знаменательный вечер, но он постоянно заботился о Фелисите. Как и Натаниель, она имела уголок в комнате своего приемного отца; там никто не мешал ей ласкать своих кукол и убаюкивать их песнями, которым она выучилась еще у своей матери. Когда Фелисите минул шестой год, она так же, как Натаниель, стала брать уроки у учителей под наблюдением отца. Как только таял снег и на клумбах появлялись крокусы и подснежники, Гельвиг ежедневно отправлялся с детьми в свой загородный сад; там дети учились и играли, возвращаясь домой только к обеду.

Госпожа Гельвиг редко ходила в сад, который один из предков Гельвига устроил в старо-французском стиле. Из зелени выглядывали мифологические статуи и группы в натуральную величину. Эти светлые фигуры резко выделялись на темном фоне тисовых деревьев, и прелестные обнаженные формы Флоры и Прозерпины, как и мускулистая нагота похитителя последней, тотчас же привлекали внимание входившего в сад. Они приводили в ужас госпожу Гельвиг. Сначала она властно потребовала удаления этих «греховных изображений человеческого тела», но Гельвиг спас своих любимцев, показав завещание отца, категорически воспрещающее удаление статуй. Тогда госпожа Гельвиг поторопилась окружить фигуры целым лесом вьющихся растений. В один прекрасный день Генрих по приказу хозяина с восторгом вырвал всю эту зелень, и с тех пор госпожа Гельвиг избегала посещать сад, опасаясь погубить свою душу и не желая видеть статуи, этих насмешливо улыбающихся свидетелей ее поражения. Именно поэтому сад и стал любимым местом пребывания Фелиситы. За стеной тисов находился большой луг, окаймленный ореховыми деревьями и пересекаемый шумящим мельничным ручьем.

По берегам его росли густые кусты орешника, а маленькая плотина покрывалась весной полевыми цветами.

Фелисита училась неутомимо, но когда Гельвиг наконец заявлял, что ученье на сегодня окончено, она преображалась. Она могла без конца бегать по лугу, с быстротой молнии влезала на дерево, а через минуту лежала уже внизу у ручья; заложив руки под голову, она смотрела в зеленый мрак движущихся ореховых листьев и мечтала.

По небу проносились белые облачка фантастической формы — глядя на них, девочка вспоминала загадочное прошлое. Такое же белое и блестящее было платье у ее матери, спускавшееся с узкой постели и усыпанное цветами. Фелисита до сих пор удивлялась, что мать не дала ей ни одного из цветов, бывших у нее в руках; она раздумывала о том, почему ей не позволили тогда разбудить маму поцелуями, как она делала это каждое утро; она не знала, что лицо матери, всегда наклонявшееся к ней с такой нежностью, давно тлело в земле. Гельвиг не решался сказать ей правду. Хотя она, по прошествии пяти лет, уже не плакала так горько и не просила с таким жаром отвести ее к родителям, но всегда говорила о них с трогательной нежностью и несокрушимо верила в двусмысленное обещание приемного отца, что когда-нибудь она увидит их. О профессии своего отца она тоже ничего не знала: он сам не хотел этого, и Гельвиг строго следил за тем, чтобы никто в доме не говорил с Фелиситой о прошлом. Но он не подумал о том, что давно сторожившая его смерть отдернет эту завесу. Он давно был неизлечимо болен, но, как и все легочные больные, надеялся на долгую жизнь. Его уже возили в кресле в его любимый сад, но он приписывал это временной слабости и строил планы обширных построек и путешествий. Однажды вечером доктор Бём вошел в комнату Гельвига. Больной сидел за письменным столом и усердно писал, поддерживаемый со всех сторон подушками.