Маргарита Агашина - Бабья доля (сборник)

• Название: Бабья доля (сборник)
• Автор: Маргарита Агашина
• Жанр: Поэзия
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-71277-9

Имя Маргариты Агашиной в поэзии традиционно называют негромким. Так оно и есть. По всей России поют «Что было, то было», «А где мне взять такую песню…», «Подари мне платок», «Растет в Волгограде березка» и зачастую знать не знают, что эти прекрасные песни композитор Григорий Пономаренко написал на ее стихи. Нет для поэта награды выше! Негромкий голос Агашиной, впрочем, хорошо знаком любителям поэзии. Она – автор более двадцати стихотворных сборников, и, пишет ли о военной судьбе своего поколения или о трудной женской судьбе, – ее строгая, сдержанная лирика неизменно находит путь к читательским сердцам.

---

«Я опять убегу!..»

Я опять убегу!
И на том берегу,
до которого им не доплыть,
буду снова одна
до утра, дотемна
по некошеным травам бродить.

Возле старой ольхи,
где молчат лопухи,
плечи скроются в мокрой траве.
И твои, и мои,
и чужие стихи
перепутаются в голове.

Я пою про цветы,
потому что и ты
на каком-нибудь дальнем лугу
ходишь, песней звеня.
И напрасно меня
ждут на том,
на другом, берегу!

1947

«Одна в поле греча…»

Одна в поле греча,
а от пчел нет житья!
Одна в году встреча,
да и та не моя.

И песни, и речи —
не отстанут друзья.
Одна в году встреча,
да и та не моя.

1947

«Я об этом не жалею…»

Я об этом не жалею
и потом жалеть не буду,
что пришла я первой к пруду,
что поверила тебе я.
Тонко-тонко,
гибко-гибко
никнут вётлы над прудами…

Даже первая ошибка
забывается с годами.

Я об этом не жалела,
что вчера тебя встречая,
ничего не замечая,
я в глаза твои смотрела
долго-долго,
много-много.
А теперь ресницы – вниз…

Даже узкая дорога
может на две разойтись.

1947

«Ты уходишь в синий вечер…»

Ты уходишь в синий вечер…
Ветер с поля пахнет гарью,
носит семя спелой гречи,
гнёт к ногам иван-да-марью.

Ветер может всё на свете!
А сегодня мне понятно:
ты уйдёшь!
И даже ветер
не вернёт тебя обратно.

1947

«Я раздвину занавеси окон…»

Я раздвину занавеси окон,
я все двери настежь распахну,
чтобы ты издалека-далёка
увидал сейчас меня одну.

Пусть влетит холодный ветер в двери,
волосы и платье теребя…
Я хочу, чтоб ты навек поверил
в то, что мне не выжить без тебя.

1947

«На высоком берегу…»

На высоком берегу
я стою.
Эту песню берегу —
не пою.

Кто-то бегает в пыли
босиком.
Улетают журавли
косяком.

Отцветает бересклет
у плетней.
Разгорается рассвет
все сильней.

Тихий вечер,
коноплю теребя,
помнит-знает,
как люблю
я тебя.

1947

«Ты меня неразгадкой не мучай…»

Ты меня неразгадкой не мучай:
ты сказал, что однажды в году
и берёза бывает плакучей,
не стыдясь, у людей на виду.

Я встречала плакучие ивы,
горем гнутые поросли лоз,
помню жгучие слёзы крапивы,
но не знала плакучих берез.

А сегодня примчались к берёзе
невесенние тёмные грозы,
и катились в зелёную озимь
золотые холодные слёзы.

1947

«Снова до рассвета…»

Снова до рассвета
песня по равнине:
«Как бы мне, рябине…
Как бы мне, рябине…»

Снег ко мне на плечи
ветром нанесло.
Никого навстречу
нету, как назло.

Медленней и строже
зимняя заря.
Промелькнёт прохожий
возле фонаря.

И опять ни звука
на моей дороге.
Будет та же скука,
той же быть тревоге.

Той же быть кручине,
те же сны приснятся…
«Как бы мне, рябине,
к дубу перебраться?»

1947

Август

Поздний август пришел без оглядки,
задохнулся, устал, заспешил.
Он осинам бордовые латки
на зелёные платья нашил.

Под еловые сизые лапы
побросал с перехлёстом дождей
сыроежек лиловые шляпы
и косматые губы груздей.

Взбудоражил тихоню Ветлугу,
приподнял и размыл берега;
разметал по колхозному лугу
молодые крутые стога.

В палисаднике вянет крушина,
жернова захлебнулись зерном.
На дороге буксует машина,
до отказа гружённая льном.

1947

Хлеб 47-го

Может быть, забудется и это:
как, проклятым полымем паля,
жгло хлеба засушливое лето,
и от боли трескалась земля.

Как в домах – больным, по уговору —
береглась последняя трава,
и сухую липовую кору,
скрежеща, мололи жернова.

Но запомню: проливные грозы,
золочёный колос у плеча,
длинные, скрипучие обозы
в бубенцах и лентах кумача;

и вчера, увидя море хлеба,
на колени став у поля ржи,
на голос, поднявши руки в небо,
плакала старуха у межи.

1947

Стихи о детстве

1

Мне ни правдами, ни сказками
не забыть такой поры…
Там звенящими салазками
кто-то падает с горы.

Там блестят и пахнут шишками
начала январей.
Там боялась я с мальчишками
ловить нетопырей.

Там ветра поют тростинками
у маленькой реки,
и под тонкими осинками
сидят боровики.

Там сугробы пахнут вёснами
(звончей, ручей, журчи!),
а под мартовскими соснами
токуют косачи;

а метелями крылатыми,
когда вокруг темно,
ходит серый волк с волчатами
под мамино окно;

и, рванув цепями тряскими,
воют псы у конуры…
Мне ни правдами, ни сказками
не забыть такой поры!

2

…А вечер пришёл, и посёлок улёгся,
и тучи закрыли луну и звезду.
И я воровала лиловые флоксы
в заросшем малиной соседском саду.

В гривастой траве – ни дорожки, ни следа,
в обнимку с крапивой стоят лопухи.
Я ночью однажды из окон соседа
услышала: кто-то читает стихи.

И я пробиралась вдоль мокрого сада,
и боль, и дыханье в груди затая,
и слышала в окнах: «Гренада, Гренада!»
И снова: «Гренада, Гренада моя!»

Я, тесно прижавшись к некрашеной стенке,
забыла на клумбе чужие цветы,
забыла, что жжет от крапивы коленки,
забыла, что очень боюсь темноты!

…Расходятся тучи; протяжно и звонко,
горласто и долго орут петухи.
А в мокрой крапиве босая девчонка
дрожит от росы и бормочет стихи.

3

И прибегал зелёный май!..
И мы бросали дневники!
И в роще около реки
Тебе кричала я:
– Поймай!

Мальчишка мой,
мальчишка мой!
Поймай мне майского жука!..
Мы возвращались с полутьмой
из зарослей березняка.

И ты, сбивая с трав росу,
качал берёзку в две руки,
и мне в косынку и косу
вцеплялись майские жуки.

Потом забылся школьный класс
и пыльный город у реки,
и не боятся больше нас
смешные майские жуки.

Но, как и ты года назад,
забросив скуку дневников,
мой маленький вихрастый брат,
конечно, ловит тех жуков.

И я пишу письмо домой,
и я прошу издалека:
– Мальчишка мой!..
Братишка мой,
поймай мне майского жука.

4

Тихо шепчутся страницы,
в лампе горбится фитиль…
В дальний путь за Синей Птицей
вышел маленький Тиль-Тиль.

Окна настежь, двери настежь,
словно вдаль из-за угла
за большим крылатым счастьем
ночь мальчишку позвала.

Словно был за темной дверью
путь к заветному гнезду,
словно птица в синих перьях
ждёт его в своем саду.

Тихо шепчутся страницы
синей стаей легких птиц…
На подушке сон гнездится,
не поднять уже ресниц.

И пускай ему приснится,
что лежит у ног его
дальний путь за синей птицей,
птицей детства моего.

5

На окне в геранях тонко-тонко
солнце перепутало лучи.
За окном больничная трёхтонка
и на ней – знакомые врачи.

Были все какие-то другие;
стыл обед в кастрюлях на шестке.
Синий том «Военной хирургии»
спрятался в отцовском рюкзаке.

Мама становилась всё бледнее.
Грузовик сигналил со двора.
Из-за окон крикнули:
– Пора!..
Стало всё яснее и страшнее.

Громкие тяжелые рыданья,
всё слилось, ни взгляда, ни лица;
кто-то крикнул:
– Дочка, до свиданья! —
голосом любимого отца.

Отмелькала лугом Волчья Яма.
Грузовик скрывается за рвом…
Никогда не плакавшая мама
слёзы вытирала рукавом.

Встала у открытого окна,
плача и других не утешая,
и сказала медленно:
– Война…
Хорошо, что ты уже большая…

1948

О первой любви

Инне Гофф

1

Тесный мир для девочки просторен.
Все шаги и быстры, и легки.
Девочке хотелось, чтоб Печорин
вдруг в неё влюбился от тоски.

Девочка не ведывала горя,
Глядя в мир из детского окна.
А большие воды на Печоре
не дают заглядывать до дна,

скрадывают отзвуки и краски,
сглаживают камни и пески…
Девочка придумывала сказки
и мечту – влюбиться от тоски.

Девочка, открой окно пошире,
не кричи, не плачь и не зови!
Ты поймешь в невыдуманном мире
силу не придуманной любви.

2

Две зимы черёмухами вьюги,
две весны черёмухи пургой…
Говорят, что мы с тобой подруги,
что одна – ни шагу без другой.

Мы с тобой играли в разных кукол,
и у детства памятных дверей
нас с тобой по-разному баюкал
тихой песней голос матерей.

И твои каштановые парки,
может, и не знали ничего —
дальнего поселка у Игарки,
Пихт и кедров детства моего.

Были руки неловки и робки.
Я плела задумчивый венок.
Вдруг за дальним озером у сопки
выстрелил соседский паренёк.

Он не думал, осторожно целясь
прямо в грудь большому крохалю,
как тогда на всю тайгу хотелось
громко крикнуть: «Я тебя люблю!»

Вывернулось сердце наизнанку,
ночью дым от выстрела – во сне…
Но забыт тот паренёк с берданкой
в бисерном, цветастом зипуне.

…А потом – берёзовые тени
на верандах подмосковных дач,
и летит на школьной перемене
невесомый волейбольный мяч.

И – мальчишка в клетчатой рубашке…
А потом из рук моих к нему
лепестки оборванной ромашки
ветер уносил по одному…

В платье, разрисованном горошком,
как в мечте ждала я, как во сне…
но не по цветным лесным дорожкам
в первый раз любовь пришла ко мне.

По Лесной, Полянке или Пресне —
я не знала улиц городских…
Шумный город замер и затих
над моей, не городскою, песней.

Песня слов и выдумок сильней!
Если трудно – песню позови!
Песня стала спутницей моей
первой, не придуманной, любви.

3

Не дадут литые тротуары
вырасти былинке-лебеде…
Тонут потухающие фары
в москворецкой медленной воде.

А шаги – отчётливей и реже,
а слова – нежнее и смелей:
ты остановился на Манеже,
у кремлёвских, тонких тополей.

И, решив, что нам с тобой не нужно
глубины волнений и тревог,
предложил торжественную дружбу
до конца отдельных двух дорог.

…Я смотрела в самые глаза,
веря с полуслова, с полувзгляда,
и решала: если ты сказал,
значит, это только так и надо.

Значит, только так тому и быть!
И пройду, не оглянувшись, мимо.
И нетрудно даже разлюбить,
если так потребовал любимый!

Я решила разлюбить… И вдруг
вздрогнула от боли и испуга:
ты сказал неправду – ты не друг,
ты гораздо больше просто друга!

4

И ты ещё, ещё, ещё придёшь!
Опять такой же шумный и упрямый.
И снова дробь выстукивает дождь
по переплётам пропылённой рамы.

И снова гром грохочет горячо,
и тучи наливаются свинцом.
Ты подойдёшь и тронешь за плечо,
и повернёшь меня к себе лицом.

Стихнет ливень, обрываясь с крыш,
выскользнут страницы из руки,
ты, не узнавая, замолчишь,
уберёшь ладонь с моей щеки;

ты увидишь новые глаза,
радостью залитые до края.
И тогда, о чём-то вспоминая,
ты услышишь, как сильна гроза!

Сразу станет комната узка,
и в углах, и на окне темно.
И рванётся тонкая рука
распахнуть тяжёлое окно,

чтоб навстречу хлынула весна,
ни тоски, ни счастья не тая!
…А девчонка с книгой у окна —
это, может, даже и не я!

5

Это, не досматривая сны,
забывая отдых и уют,
девушки и юноши страны
сессию весеннюю сдают.

Это, наклонившись над столом,
не уснув до утренней звезды,
пятикурсник вписывал в диплом
горы малахитовой руды.

Это вышли эвенки в тайгу
добывать для Родины меха;
это на высоком берегу
вспарывают землю лемеха;

и моя веселая родня
васильковой волжской стороны
рассыпает зёрна ячменя
в борозды безудержной весны;

это стынут завязи айвы
в золотых садах Алма-Аты;
это на окраинах Москвы
строятся дороги и мосты;

голубыми звёздочками льна
костромские искрятся края…
И идёт над Родиной весна,
ни любви, ни счастья не тая!

1948

Меня посылает райком