Николай Павленко - Лефорт

• Название: Лефорт
• Автор: Николай Павленко
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-235-03247-7

Уроженец Женевы Франц Лефорт (1656—1699) оставил глубокий след в истории России. Один из ближайших сподвижников Петра, генерал и адмирал русской службы, первый посол Великого посольства, он оказал огромное влияние на формирование личности царя Петра I и, можно сказать, стоял у истоков европеизации России. Имя Лефорта до сих пор носит один из районов Москвы. О судьбе этого необыкновенного человека и его роли в Петровских преобразованиях рассказывается в новой книге старейшего автора серии «Жизнь замечательных людей», признанного классика историко-биографического жанра Николая Ивановича Павленко.

---

Агент цесаря Леопольда при Бранденбургском дворе Геемс оставил описание приема царя Фридрихом III. 11 мая 1697 года он доносил цесарю: «Когда несколько дней тому назад из разных мест стали приходить к курфюрсту известия, что московский царь сам находится при посольстве, то такие известия сначала по многим важным причинам не встретили веры и, между прочим, потому что нельзя было предположить, что царь при теперешних конъюнктурах и во время тяжелой войны с татарами уехал из своей земли и предпринял трудное путешествие. Но после того, как из верных й достойных доверия источников было возвещено и подтвердилось со многими подробностями и между прочим, как выше упомянуто, царь открыл себя перед отъездом герцогу Курляндскому, у которого он провел со своим посольством 8 дней, и что он в Митаве в 30 милях отсюда сел на корабль и продолжает путь сюда, то г. курфюрст отправил своего генерала фельдцейхмейстера и губернатора здешнего герцогства герцога Гольштейн-Бека с некоторыми другими чиновниками в расположенную на Балтийском море крепость Пилау, чтобы там его достойно принять.

Туда упомянутый корабль прибыл в прошлую среду 5/15 этого месяца, причем на нем была выстроена гвардия, и был сделан салют из трех пушек и с такими же выстрелами отвечали из крепости. Затем с корабля к упомянутому губернатору прибыл офицер, который, сказав приветствие от имени командующего этим отрядом, просил о меньшем корабле, чтобы отвезти их в Кенигсберг, так как их корабль сидит слишком глубоко, и они не прошли бы в нем через так называемый Фришгафф и не могли бы войти в Прегель. На что вышеназванный господин герцог Гольштейн послал на корабль курфюршеского камер-юнкера по имени Принц, чтобы приветствовать находящуюся там согласно дошедшему известию знатную персону и чтобы узнать, не угодно ли ей выйти на сушу, где уже сделаны все надлежащие приготовления к ее приему и угощению. Он однако не был допущен, и ему было объяснено в ответ, что там нет никакого знатного господина, как предполагают, находится один имеретинский князь с частью свиты идущего Великого посольства. Почему так это и оставили и для удобнейшего их дальнейшего путешествия дали им тогда другой корабль, на котором они немедленно продолжали путь»{117}.

Седьмого мая корабль прибыл в Кенигсберг, о чем сообщал все тот же Геемс: «В полдень вышеупомянутый корабль прибыл сюда (в Кенигсберг. — Н.П.) при нескольких выстрелах с расположенного на упомянутый реке шанца. Находившиеся на нем были отведены на приготовленные для посольства квартиры; но это помещение не понравилось московитам (вероятно, найдено было слишком роскошным для Петра, продолжавшего скрывать свое имя. — Н. П.), и они выбрали себе другое на так называемой Книпгофской Долгой улице и весь день были заняты выгрузкой своих багажей. В это время, как и раньше, стало доподлинно известно, что, кроме имеретинского князя, имя которого значится на фурьерском ярлыке, на корабле должна находиться еще другая знатная персона, причем заботливо старались ее скрыть, так чтобы ее не увидели и не узнали служащие курфюрста. Но, как было замечено, эта персона только около 11 часов ночи перебралась с корабля в жилище, и ей там перед всеми другими оказывалась особая честь и уважение»{118}.

На внимании, оказанном русскому царю в Пилау и в Кенигсберге, несомненно, отразилась заинтересованность в установлении союзнических отношений между Россией и курфюршеством Бранденбургским.

Петр обратился к курфюрсту с просьбой принять его инкогнито. Свидание продолжалось полтора часа. Тайный агент венецианского двора извещал своего посла в Вене: «В субботу, 8 мая, царь оставался инкогнито, не выдаваясь ничем среди других, хотя можно было заметить, что все другие относились к нему с почтением, В воскресенье он приказал сказать его курфюршеской светлости, что он решил было сначала не открываться ранее приезда своего посла, но что любезность, оказанная ему его курфюршескою светлостью, не позволяет ему скрываться более и что он желает видеть курфюршескую светлость, но инкогнито.

Условились, что он может это сделать вечером в 9 часов, что он и сделал, также только в сопровождении трех главных господ и одного переводчика, отправившись в замок в присланной за ними карете частного лица, и он сперва вошел запросто со своею свитой в апартамент его курфюршеской бранденбургской светлости, при которой находились только принц Голыытейн-Бек, оберкамергер, оберпрезидент и обер-гофмаршал. Оба государя при встрече обнялись, сели в кресла и беседовали более полутора часов; так как царь довольно хорошо объясняется по-голландски, они выпили бутылку доброго венгерского и выказали взаимно большую дружбу. Его курфюршеская светлость титуловал царя царским величеством, а тот называл его царем. Царь простился около 11 часов, снова обнял его курфюршество и ретировался, также без малейших церемоний»{119}.

Другому агенту венецианского дожа удалось узнать содержание беседы между царем и курфюрстом: «Разговор… был о разных предметах и, главным образом, о мореплавании, к которому царь имеет особую склонность; имея только малые тридцатипушечные суда, он высказал желание отправиться в другие страны посмотреть самые большие корабли и в заключение поблагодарил его светлость за присланных ему бомбардиров, в особенности обозначал имя и способности каждого из них.

Его светлость осведомился у него, хорошо ли он устроился и доволен ли он помещением и содержанием, о чем сам он (царь. — Н. П.) приказывал, о чем он отвечал на голландском языке: “Я не забочусь о еде и питье, слово дороже всего этого”. Его светлость также спросил, позволительно ли ему будет отправиться в Московию; царь по этому поводу выказал большое удовольствие с особливым желанием, чтобы курфюрст совершил это путешествие. Затем последняя здравица была за тех, кто с большим пылом ведет войну против турок, как, по его словам, ведет он, пройдя ради этой цели столько пешком во главе своих войск. На этом, окончив свидание, царь простился»{120}.

В Бранденбурге Петр проводил время не праздно. 12 мая он осматривал загородную резиденцию курфюрста Фридрихсбург, ее укрепления, арсенал и церковь. «Он все осматривал, говорил обо всем с большой проницательностью, сработал кое-что в арсенале, что показывало его наклонность к военному искусству, — записал современник. — Осмотр закончился выпивкой…»

Четырнадцатого мая другой современник попытался описать внешность царя: «Он хорошо сложен, высок ростом, но не очень опрятен в одежде; довольно рассудителен, но время от времени обнаруживается в его действиях что-то варварское. На прошедших днях он за столом сильно побил кулаком одного из своих придворных, который не сразу выпил за здоровье его курфюршеской светлости. До сих пор нельзя сказать с уверенностью, куда направится его путь. Говорят, что он поедет посмотреть войска в Брабант. Его посольство, которое еще не прибыло сюда, должно ехать в Вену. Есть мало надежный слух, что и он отправится туда же, но более всего он желает видеть Венецию и Амстердам ради морского дела. Он так увлечен мореплаванием, что не желает путешествовать иначе, как водою. Эту ночь он спал на маленькой яхте, а сегодня станет на якоря перед домом его курфюршеской светлости, называемым Фридрихсгоф, построенном на берегу Прегеля… Говорят, что он заказывает в Кенигсберге немецкое платье как для себя, так и для свиты, чтобы его менее узнавали во время путешествия»{121}.

В ожидании прибытия в Кенигсберг посольства Петр под руководством главного инженера прусских крепостей подполковника Штейтнера фон Штернфельда изучал «огнестрельное искусство, в особенности метание бомб, каркасов и гранат». Главный инженер прусских крепостей обнаружил в «московском кавалере Петре Михайлове» «высокопохвальное рвение к столь необходимому искусству, которым опытный офицер может заслужить благосклонность высоких монархов», что было засвидетельствовано в выданном ему аттестате.

Едва ли не самую глубокую и лаконичную характеристику Петра дал великий немецкий ученый Лейбниц, специально прибывший в Кенигсберг, чтобы познакомиться с царем: «Он отличается большой любознательностью и живостью, препятствующей ему оставаться спокойным».

В то время как царь в Кенигсберге постигал вершины артиллерийского дела, Великое посольство, выехав из Либавы, медленно продвигалось к территории Бранденбургского курфюршества. 7 мая посольство прибыло в Мемель, где его встречали с надлежащими почестями — стоявшими вдоль улицы солдатами и жителями города, битьем в барабаны, троекратной артиллерийской пальбой из 26 орудий. Мемельский чиновник Рейер в донесении курфюрсту отметил благосклонное отношение послов к встречающим. Упомянул он и о беседе с генералом и адмиралом Лефортом, который показал себя «необычайно дружественным к моей персоне»; «ударяя себя в грудь», Лефорт «удостоверял с наивысшей клятвою, что… ваша курфюршеская светлость получите полное удовлетворение, даже большее, чем на какое можно претендовать… Я хорошо заметил, что упомянутый генерал Лефорт имеет большие полномочия от его царского величества и не меньшее почитание к вашей курфюршеской светлости высокой персоне».