Мирослав Валек - Прикосновения

• Название: Прикосновения
• Автор: Мирослав Валек
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Поэзия
• Год: 1968

Чешский поэт Мирослав Валек вместе с Вилемом Завадой в один год были представлены к Нобелевской премии, а получил ее польский поэт Болеслав Лесьмян. Все не как у людей, и сборник неполон — нет первого стихотворения, нет и предисловия В. Огнева. Не все иллюстрации (а они Вадима Сидура!). Ну нет! Поэтому — это моя аннотация к моему поэту. Люблю давно, с юности.

А «любовь и тринадцатилетняя имеет свою историю,

Кровавую и грустную, как вода…» М. Валек.

Поэтому — как есть! (автор файла)

---

Олдржиху Микулшиеку

Это хотели б вы видеть,
тот фосфор!
Ту лужайку, светящуюся, как часы,
показывая весну.
У нее еще мягкие икры,
еще мышцы будут болеть,
а уже промелькнет на склоне ее зеленый кабриолет,
о, убыстрение трав!

И хлорофилл!
И весеннее прорастанье!
И двести тысяч глупостей прочих!
Голова от этого не заболит у вас вдруг,
и трава уже в следующий входит круг.
Запой веселое что-нибудь, запой,
да быстрее!

Испуганные, как олени,
На глазах у травы стареем.

И это уже не гоночный автомобиль,
громыханье весенних моторов,
безумство трибун!
Здесь имеется лишь авто печальное с пивом,
из которого выбрасывают
зеленую бутылку с пеною в горле,
жеребята,
луговые лошадки,
изображающие галоп.

Раз и два,
колени выше,
петь!

Так дожил человек до тыщи лет.
Все он должен был бежать,
обгоняя с пеной в горле,
не спросил его никто:
«Почему?» — или: «Куда?»

И кто спросил траву, куда она растет и почему?
Кто спрашивал о жизни ее внутренней?
Кто перевел хоть стебелек травы
на человеческий язык?
Нет ничего, одни огонь и дождь.

И трудится трава:
над норами кротов,
и над могилой,
над могилой,
и слышит стоны моря,
и слышит шум в аорте,
превращает
пожары солнца,
бред воды
и превращает
мертвое в живое,
в страданиях ища
законченную форму.
Написаны уже
история всех войн,
история филателии и футбола.
Историю травы никто не написал.
Да это и не важно с ее точки зренья.
Ее история длинна и непрерывна.
Преобладают в ней экспрессы,
и в гриву конскую вгрызается наездник.
К ней золотая упадает голова,
и не один в ней петушок свой гребешок посеял,
о, ей знакомы блуждающие звезды!
Траве известно, сколько стоит кровь.
Ей помнятся любовные все ласки,
измены
или зверские убийства.
Но у травы терпенье есть
и чуткость.
Она прикроет все.
Она молчит.

Вам на нее взирать негоже свысока.
Траве известно, отчего зубная боль у мертвых,
траве известно все о жизни и о смерти.
Ей ведом точный перечень надежд и слез.
Она сумела рассчитать ваш облик завершенный,
вас подчеркнула зеленью
и ждет.

Однажды все пойму
и связь явлений тайную открою
Иди,
мы выйдем в темноту
услышать родовые муки трав
и в черноте учуять корчи корня,
разрывы клеток и
кипенье соков.
Уже я понимаю все,
как будто сам я был травой.
Ты руку положи на спину ночи,
послушай хорошо, что я скажу:

Нет ничего, одни огонь и дождь!

Колокола в воскресенье (Перевод Б. Окуджавы)

Колокола, колокола на воскресенье.
Бронзового ангела скольокенье,
распахнувшего свои большие крылья,
белые-белые, как лилия.
Колокола веселые, печальные,
задумчивые, строгие, отчаянные.
Чистые июльские колокола,
их музыка мой сон разогнала.
Лязг буферов, как грохот колокольный,
толчок — колокола, движенье — звон…
Я вслушиваюсь в этот звон невольно,
в гудение и грохот погружен.
С колоколами слито все, наверно.
И солнце, как горящая цистерна,
раскачивается манерно,
расплескивая колокольный гам…
И в этой суматохе напряженной
я вдруг тебя увидел обнаженной,
с ладонями, прижатыми к щекам…

Я выдам тебе тайну: за речным поворотом
ухнул гудок над белым пароходом,
тихая яблоня листву свела,
и ты, словно птица, в листве той спала.
А мир был весь чистый от пят и до кровель,
сирень была дешевая, пыльцы было вдоволь;
весь мир был зеленый от трав до звезд,
и месяц висел, как мышиный хвост.
А ты тогда девчонкою была…
С небес опять лились колокола.
И крестный ход торжественной рекою
стремился вдаль. А ты цветы рвала
и их бросала белою рукою
под гул, под топот, под колокола.

Учитель твой закона божьего,
блондин,
цветок один поднявший,
с улыбкой в кабинет тебя препроводил и усадил
на острые свои колени…

…Бас псов,
плеск водопадов,
кошачий глаз пристрастный,
детей, которых мучают,
протяжный крик…
До бога
на коленях странствуй,
чтоб стал святым твой лик.
Она мне нравится!
Остановитесь!
Колокола, колокола…
Ах, этот звон…
Везде и всюду он,
как будто тысяча богов трубит в тромбон!

По комнатам резко запахло хвоей.
Жала ножей ощутил я спиной.
Входил в меня лес, неторопливо, как автомобиль,
статуя над мостом, река,
яблоня, заселенная птицами.
Зеленая мельница лета махала крылами,
молола, молола, молола вот это:
«Повторите мне это еще раз…»
«Чем приятно заняться в летний вечер, а?..»
«Отвечайте на вопросы обстоятельно…»
Но молчала.
Всему уже научиться успела,
но молчала.
Ветер перелистывал учебники.
— Repetez-moi cette phrase encore une fois… —
«У вас прекрасное произношение, барышня… —
— Je vous adore… —
Я вас боготворю…»
Мужчины…
— Un, deux, trois, quatre, cinq…
Один, два, три, четыре, пять мужчин
в гараж ведут печальный лимузин
моего детства…

Да что с того? Ведь мы не дети.
Мы знаем, как звонят колокола
потерянного лета.
Мы знаем, как это бывает:
распахнуты ворота золотые,
за ними эта женщина стоит,
за нею колокольный звон плывет,
бьет колокол все лето напролет…
Мы знаем, как звонят колокола под осень,
когда окно распахнуто,
чтоб выброситься прочь…
Да пользы что с того?
Общеизвестно было в школе:
шлюха… старо как мир…

Нам говорили в школе:
«Что электричество — мы, собственно, не знаем…»
А это, может быть, когда
ее с земли руками поднимают…
— А прошлым годом, господа,
тот пьяница… рождественский подарочек…
А город только на нее смотрел,
как там она, раскинув руки…
Ну и гнусность!..

Она всегда жалела снег,
когда нам наставало расставаться…
Оплакивала бабочку погибшую,
раскачивая голову в ладонях…
Потом (наверное, больная) с моста —
и головой о камень… И про нее забыли…

Все так же вертится Земля
с весны до лета, с лета до осени, т
ак же тучи свои покрывала набросили,
так же солнце в зенит уплывает, паля…
так же смотрит оно с высоты
и на тех, что любили,
и на тех, что предали…

С той поры много осеней промелькнуло.
Это было давно. Колокола молчали.
Лишь однажды, как раз перед самым рассветом,
бедный ангел, устало махая крылами,
пролетел над уснувшими крышами
низко-низко…
Небо ахнуло и зарычало,
реактивным откликнулось гулом,
и воскресные колокола
от испуга
в четыре утра
разбудили меня.

Календарь (Перевод Б. Окуджавы)

Январь, февраль, апрель, июнь…
Времени биение.
Люби меня по-настоящему хоть одно мгновение!
Услышать бы, как из горла ночи
кровь
бьет,
как куница с ворчанием
эту кровь
пьет.
Сделай так, чтобы неутомим
желтый огонь в печи бушевал, ликуя,
чтобы шло чередование весен и зим в
продолжение одного поцелуя.
Выбери меня губами из горсти,
словно косточку вишневую,
и в себе
взрасти.

У земли и у трав умоляюще ищу корней.
Я тот парень, что столкнулся со звездой своей.
Мне с тобой хорошо. Вот и я в небесах побывал,
вот и я райских врат недоступный порог обивал.
Звезды гаснут. Колышется мрак.
Запираются двери. Спускают собак.
Но еще прежде сна ты меня
под подушку к себе положи.
Я прекрасно врасту в твои волосы ниточкой ржи.
Ночь висит, как летучая мышь. Синеет звезда.
Сохрани ты меня для себя
ну хотя бы до рождества!

Запрещенная любовь