Марина Мареева - Принцесса на бобах

• Название: Принцесса на бобах
• Автор: Марина Мареева
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1998
• ISBN: 5-7027-0636-6

Эта история любви уже завоевала мысли и сердца миллионов. Фильм «Принцесса на бобах» стал лидером проката 1997 года.

Итак, «новый русский» Дима Пупков решает облагородить свою, мягко говоря, не слишком звучную фамилию и уж совсем непрезентабельную родословную женитьбой на бедной представительнице знатного рода Шереметевых…

Любовь и измены, блеск и нищета, привязанность и одиночество, ценности подлинные и мнимые, — все это «Принцесса на бобах» Марины Мареевой.

---

— Ну?! Так куда мы едем? — Нина повысила голос.

— Сейчас увидишь! — И Дима подмигнул ей заговорщически.

Он сиял, как ребенок в предвкушении праздника. В нем вообще было что-то детское, подумалось ей, мальчишеское. Веселый азарт, хулиганская удаль дворового пацана плохо вязались с его роскошной машиной, шофером, охранником, всеми этими прибамбасами удачливого «нового».

— Так ты замуж за меня пойдешь или нет? — спросил Дима деловито.

— Вы же сами сказали, что это была шутка.

— Шутка? — деланно изумился Дима. — Я сказал? Когда? Быть этого не может! Я, мон ами, серьезен как никогда. Предлагаю вам руку и сердце!

— Я замужем.

— Э-э, нет, сударыня, официально вы в разводе, я узнавал, поверьте.

Он смеялся, разглядывая ее с беззастенчивым насмешливым интересом. Вот пристал! Прет, как танк. Как новый русский танк. Так они и утюжат этот бедный город, эту страну, все на своем пути сметая… Захватчики. Победители. Хозяева жизни.

— Приехали, — сказал шофер.

Дима вышел из машины, открыл заднюю дверцу и протянул Нине руку. Надо же! Галантный, когда захочет… Нина оперлась рукой о его ладонь и выбралась из машины.

Они стояли на тихой московской улочке. Уже совсем стемнело, дождь накрапывал едва-едва. Рядом, за чугунной витой оградой, белел старинный двухэтажный особняк.

— Ну? — спросила Нина. — Зачем вы меня сюда привезли?

— Это твой дом, — ответил Дима, выдержав паузу.

Нина взглянула на него непонимающе.

— Дом твоих предков, — уточнил он. — Фамильное гнездо. Единственное из сохранившихся. Еще на Ордынке были два дома и в Лефортово — те не уцелели.

Нина завороженно смотрела на особняк, не двигаясь с места. Тогда Дима взял ее за руку, повел за собой по узкой асфальтовой дорожке, усыпанной листвой.

Нина послушно шла за ним. Ее дом! Дом ее предков… Может быть, ее просто разыгрывают? Почему она должна верить на слово этому странноватому парню? Она попыталась высвободить руку — нет, Дима держал ее крепко.

— Здесь теперь нарсуд. — Дима кивнул на табличку. — Входи. — Он открыл дверь, пропуская ее вперед.

В этот поздний час здесь было совсем пусто. Нина огляделась. Вестибюль погружен в полумрак. Вахтер позевывает за своей загородкой.

— Вы куда? — спросил он, подавив зевок. — Ушли уже все. Завтра приходите.

— На. — Дима достал из бумажника стодолларовую купюру. — Мы тут побродим с полчасика.

Вахтер, обалдев от столь обильной мзды, накрыл купюру ладонью, растерянно пробормотав:

— Я тут охраняю все ж таки…

— Вот и охраняй, — кивнул Дима. — Нас. — Он наклонился к Нине и прошептал: — А раньше тут у вас дворецкий стоял, в ливрее, с бакенбардами… Кланялся… «Как прикажете доло-жить-с?» А, Нин? Благолепие?

Нина посмотрела на него: он светился от счастья, упиваясь произведенным эффектом.

По широкой мраморной лестнице с перильцами они начали подниматься наверх. Нина шла медленно, озираясь по сторонам. По этой лестнице когда-то поднималась ее прабабка. Не факт, разумеется, но… Но можно пофантазировать. Можно представить себе юную даму, возвращающуюся, скажем, с утренней прогулки. Манто, муфта, шляпка…

Ее прабабка. Ее лестница, ее дом… Нина подошла к огромному потускневшему зеркалу.

— Ну-ка, постой! — Дима остановился. — Повернись в профиль!

Нина послушно повернулась. Дима посмотрел на ее отражение в старинном зеркале.

— А в тебе порода угадывается, — сказал он наконец. — Лоб… И нос у тебя такой… породистый, тонкий. Переносица узенькая…

— Переносица как переносица.

— И глаза… Как у незнакомки… Ну, этой… Крамского.

— Много ты понимаешь. — Нина не заметила, что тоже сказала ему «ты». — У Крамского… Может, ему кухарка какая-нибудь позировала. Модистка. Курсистка.

Она осторожно дотронулась до зеркала и провела пальцами по его темной мутноватой глади. На пальцах осталась пыль.

— Что же они не протирают совсем? — вздохнула Нина сокрушенно.

Ее зеркало. Ее дом. Высокий сводчатый потолок, облупившаяся лепнина… Фамильное гнездо.

— Во что они его превратили… Здесь же ремонт нужен…

— Хозя-айка! — хохотнул Дима. — Хозяйка объявилась! Ну, ладно. Пойдем, я тебе зал заседаний покажу. — Он потянул Нину наверх. — Там твои родичи поди балы закатывали…

— Не хочу. — Нина покачала головой.

— Почему?

Она пожала плечами. Внезапно — с чего бы это? — к горлу подкатил комок. Она отвернулась от Димы, пытаясь справиться с собой.

Зачем он привел ее сюда? Устроил себе спектакль, бесплатный аттракцион: графиня-люмпенша у стен фамильного замка…

Зачем ей знать, ей, всю жизнь мыкавшейся по углам, ей, обитательнице двухкомнатной «хрущобы», зачем ей знать о том, что эти хоромы могли бы принадлежать ей?

— Хочешь, я тебе его куплю?

Нина взглянула на него непонимающе.

— Хочешь, куплю тебе этот дом? — повторил Дима, осклабясь.

Нина смотрела на него с растущей неприязнью: самодовольный сумасброд, хозяин жизни. Все может купить. Во всяком случае, уверен в этом.

— Все можешь купить, да? — спросила она вслух.

— Почти, — усмехнулся Дима, пожав плечами.

— А не купишь, так отберешь, — подхватила Нина, заводясь. — Хозяин жизни… Такие, как ты, у нас этот дом и отобрали. У нас, у Шереметевых.

— Что ты несешь? — Дима даже опешил от неожиданности. Он ждал от нее чего угодно: ностальгических слез, благодарных ахов и охов, только не выпада, не этой словесной атаки. — Что ты несешь, опомнись! Что я у тебя отобрал?

— Не ты, так дед твой! — Нина рванула с места и помчалась по лестнице вниз, крича на бегу: — Не дед, так прадед!

— Мой прадед скобяную лавку в Киеве держал! — Дима едва поспевал за ней. — Ты моего прадеда не трогай! Он керосином большевикам в рожи плеснул, когда они по его душу притопали!

— Лавочник! — Нина повернулась к нему. — Потомственный лавочник!

Та-ак… Вот это удар! Вот это оплеуха! За что, спрашивается? Дима задохнулся от злости. За что? За то, что Левка три дня скакал по московским архивам, перерыл сто толстенных талмудов, отыскивая этот адрес? За то, что он, Дима, отменил сегодня три встречи и два совещания, чтобы сюда ее привезти?

— Я лавочник, допустим. — Он кивнул, едва сдерживаясь. — Я лавочник. Третье сословие. Куда мне, убогому, со свиным-то рылом? Зато ты у нас — принцесса крови. Отобрали у нее ее владения проклятые коммунисты! А кто у нас, простите, научным коммунизмом бедным детям котелки забивал?

Вахтер наблюдал за странной парочкой с испуганным любопытством. Несколько раз тянул было клешню к телефону звонить ментам, но всякий раз передумывал. Боялся, что менты реквизируют у него сто вожделенных баксов.

— Кто у нас диссертацию защищал? — орал между тем Дима, наступая на Нину и тесня ее к дверям. — «Труды К.У.Черненко как этап в постижении марксистско-ленинской науки». Я?! И нечего тут Раневскую из себя корчить! «Ах, сад мой! Бедный сад мой!»

— Значит, так, — отчеканила Нина, открывая дверь. — Ты мне больше на глаза не попадайся. Ты кто у нас? Пупков? Вот Пупковым и помрешь.

И она выскочила из особняка, с силой хлопнув дверью.

Арбузы лежали на полу, на столах, на подоконниках. Арбузное царство. Что-то вроде импровизированной бахчи, втиснутой в стены московской малогабаритки.

Бедные Нинины домочадцы, сбившись в кучку, сидели на кухне и пришибленно глядели на только что вошедшую Нину. Бедные! Бедная мать, бедный муж Костя, которого известие о Диминых матримониальных планах повергло сначала в ярость («Щас пойду ему морду набью! У-у, нечисть, пиджаки малиновые, совсем обнаглели!»), потом — в истерическое веселье («Нинок, так ты у нас графиня? Этим надо воспользоваться! Ты пошли запрос в свой верховный орган, черкни в Дворянское собрание! Может, тебе какая-нибудь троюродная тетка из Монако свою недвижимость завещала…»).

Теперь Костя, похоже, впал в уныние. Тень смутной тревоги омрачала его чело. Он сидел на табурете, ссутулясь, скрестив руки на чахлой груди, и смотрел исподлобья на жену.

— Ты где была? — спросил он наконец угрюмо.

Нина молчала, продвигаясь по кухне, как по заминированному полю, лавируя между арбузами.

— Что с ними делать-то, Нин? — спросила мать осторожно, ткнув зятя в бок острым локотком — мол, не лезь со своими расспросами, не время.

— Варенье сварим, — буркнула Нина.

Она взяла нож и принялась неловко, торопливо разделывать арбуз. Охнула, отбросив нож в сторону.

— Мама, дай йоду, — попросила она, морщась от боли. — Палец порезала.

— Кровь течет? — поинтересовался Костя с подначкой. — Голубая поди?

Нина не успела ему ответить — хлопнула входная дверь. В кухню ввалилась Ирка, старшее Нинино чадо, девица осьмнадцати лет.

Ирка швырнула свою огромную парусиновую сумку прямо на арбузы, даже не взглянув на них и не удивившись, прислонилась спиной к дверному косяку и завыла в голос. Она выла, причитая сквозь стоны и всхлипы. Так воют деревенские бабы, провожая на сельское кладбище мужа-кормильца. Наверное, тут сработал генетический код: Ирка была разительно не похожа на мать. Ширококостная, приземистая, белобрысенькая, с простоватым веснушчатым личиком, с носиком «уточкой» и утиной же походкой — вразвалочку, носки внутрь, — Ирка была в свою крестьянскую посадскую родню — в Отцову мать, в отцову бабку.