Людмила Третьякова - Дамы и господа

• Название: Дамы и господа
• Автор: Людмила Третьякова
• Издательство: Виконт-МВ
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-902058-14-4

…Демидовы, Шереметевы, Тургеневы, Загряжские, Воронцовы-Дашковы. По мнению многих, богатство и знатность обеспечивали им счастливую жизнь и благосклонность фортуны. Но их семейные исто­рии убеждают, что рая на земле ни для кого не бывает. Как мимолетны и коротки они — дни любви, покоя, счастья, и как печально длинна череда потерь и разочарований.

---

Как вспоминали: «При нем она была совсем иная, и потому в его присутствии все отдыхало, все жило… При нем мать не только не измышляла какой-нибудь вины за кем-либо, но даже и к настоящей вине относилась снисхо­дительно; она добродушествовала как бы ради того, чтобы заметить выражение удовольствия на лице сына».

Одно сознание, что ее любимец где-то рядом — пусть с ружьем на тяге, пусть в бесконечных прогулках по ок­рестностям Спасского, — подвигало Варвару Петровну на неожиданные поступки. Она, например, боялась и не любила собак, но тех, с которыми сын ходил на охоту, кор­мила с рук.

Прямая и ясная, определенная в своих отношениях к лю­дям, Варвара Петровна никогда не скрывала, что ее чувство к Ивану особенное. Похоронив младшего сына Сергея, от рождения калеку, она поплакала и успокоилась. В старшем Николае, сдержанном и холодноватом, она не чувствовала той нежности сердца, которой сполна был наделен Иван. Это его свойство нередко являлось врачующим бальзамом для собственного деспотичного характера, от которого ей самой то и дело приходилось страдать.

Она весьма выразительно умела объяснять свои чувства: «Все заключается у меня в вас двух. Я не имею ни сестер, ни братьев, ни матери, ни тетки, никого… Только вы, вы с братом. Я вас обоих люблю страстно, но различно. Ты мне особенно болен…» Варвара Петровна действительно «болела» Иваном, сколь ни странно звучит это слово при­менительно к описанию чувств.

В шутку она называла своего любимца доченькой. Сто­ило Ивану скрыться с глаз, ею овладевало такое беспокой­ство, будто он и вправду та красна-девица, которая, упаси Бог, забредет в разбойничье логово.

Окончание каникул, которые Иван неизменно проводил в Спасском, означало для матери начало истинного мучения, когда, что ни ночь, она просыпалась в холодном поту: где сейчас сын? Здоров ли? Знать, не случайно ее сердце-вещун так колотится, не иначе опасность нависла над ним…

И начинали тянуться друг за другом дни, проведенные без пищи и сна, в дурном настроении. Варвара Петровна на глазах старела, дурнела. Но являлось спасение — Иваново письмо. Оно поначалу читалось наспех, без уяснения подроб­ностей. От дрожавшей в пальцах бумаги требовалось лишь одно: известить, что там, в Петербурге, он жив и здоров.

Тогда эта их любовь была взаимной. Все обитатели Спасского не могли надивиться, с какой исключительной нежностью сын относится к матери. Казалось, он один выполнял долг тех, кто пожалел для нее любви и заботы: и долг ее родственников, и отцовский долг.

Однажды Варвара Петровна уехала куда-то в экипаже. Спустя некоторое время небо затянуло тучами, поднялся ветер, ясно чувствовалось приближение грозы. Молодой барин всполошился, стал всех спрашивать, куда уехала мать. Первые удары грома заставили его буквально метаться от беспокойства. Он то и дело под проливным дождем выбегал к воротам имения и глядел на пустынную дорогу. В разные концы по округе были разосланы люди на поиски Варвары Петровны. Состояние крайней тревоги продолжалось до тех пор, пока кто-то не привез весть, что она пережидает грозу в избушке лесника.

Когда коляска Варвары Петровны показалась наконец во дворе усадьбы, сын бросился к ней, открыл дверцу и, взяв мать на руки, перенес в дом.

В середине 1835 года профессор акушерства Медико-хирургической академии С.А.Громов сделал серьезную опе­рацию Варваре Петровне. Тургенев ухаживал за матерью с терпением и вниманием опытной сиделки. Все, кто навещал тогда больную в ее петербургской квартире, особым образом отмечали это. Много лет спустя дочь Тургеневой, Варвара Николаевна, писала: «Я из уст очевидцев слышала, какими нежными заботами он окружал мать, как просиживал ночи у ее постели».

…И все-таки им пришлось расстаться. К весне 1838 года Ивану удалось сломить сопротивление матери его желанию продолжить учебу в Берлинском университете. Поначалу Варвара Петровна пришла в ужас от этой идеи и наотрез отказалась отпустить девятнадцатилетнего сына в чужие края. Но мысль, что ее материнский эгоизм, боязнь остаться без него в одиночестве могут помешать дальнейшей карьере Ивана, заставила ее согласиться.

15 мая 1838 года, в день отъезда сына из Петербурга, Варвара Петровна с маленькой Варей, Иваном и сопро­вождавшим его Порфирием Кудряшовым, как говорили, внебрачным сыном покойного Сергея Николаевича, при­ехали в Казанский собор. Во время напутственного молебна Варвара Петровна плакала навзрыд.

В своем первом письме сыну в Германию Варвара Пет­ровна старалась передать те чувства, которые владели ею во время прощания. О себе она писала в третьем лице, просто и выразительно рисуя картину настолько зримую, что ее и сейчас легко представить:

«Провожающие машут платками, шляпами… Стоят эки­пажи… На балконах смотрят в лорнеты. Дымится уже, за­звонил третий звонок — и мать вскрикнула, упала на колени в карете перед окошком… Пароход повернул и полетел, как птица… Кучер на набережной погнал лошадей, но недолго был виден пловец… Улетел, и все осиротело…»

…Убийственно тяжелое настроение, с которым провожа­ла Тургенева сына, вполне оправдалось. Обморок Варвары Петровны, когда на палубе корабля Ивана заслонили другие пассажиры и он исчез с ее глаз, оказался предвестником большой беды.

Корабль загорелся в открытом море. Через много деся­тилетий Тургенев описал это событие в своей новелле, вновь и вновь переживая ту страшную ночь, когда он мог погибнуть в костре, в который превратился пылающий корабль, или в бушующей, слившейся с ночным небом морской пучине. Возможно, как раз в эти минуты, когда смерть казалась неотвратимой, где-то далеко в Спасском Варвара Петров­на перед сном, как обычно, на вечерней молитве просила защитить и спасти сына.

…Первое время в Берлине Иван остро чувствовал свою оторванность от дома, слал домой грустные письма и, долж­но быть, по юношеской своей сентиментальности не одну слезу пролил над материнскими признаниями, полученными из Спасского: «…Ближе всех в глазах моих твой портрет. „Здравствуй, Ваня“, — говорю я и потом принимаюсь писать письма к тебе…»

Варвара Петровна старалась успокоить и ободрить сына. Она слала письма, что во все времена шлют родители своим детям, покинувшим дом.

«Ради Бога, Иван, не скучай на чужбине. Вообрази, что это твоя служба. Не служат ли на Кавказе, не стоят ли полки армейские в глуши в Малороссии? Ты бы мог быть сыном бедной дворянки, служить в армии и жить в курной избе около Киева… Ваничка, когда тебе взгрустнется по России, ты думай, как я: да ведь мои покойны, здоровы… Дай срок — все дни впереди».

Портрет, о котором писала Варвара Петровна сыну, действительно всегда стоял на ее прикроватном столике.

С ним она не расставалась никогда. При всех ее переме­щениях он первым, аккуратно завернутым в шелковый шейный платок, отправлялся в ее ридикюль и первым же по прибытии на место извлекался из него и ставился так, чтобы быть всегда на виду.

Сам Тургенев утверждал, что похож именно на мать. Од­нако в свете его считали красавцем. Таково было общее мне­ние и мужчин, и женщин. «Красивый, добрый, умный», — кратко характеризовали его.

Уже говорилось, что Варвара Петровна не обладала счастливой внешностью. На любимом ею портрете весьма заметно, что и юный Иван, с неизящными, словно припух­шими чертами лица и тяжеловатым взглядом, еще не похож на прекрасной наружности человека, которым ему предсто­яло стать. Судя по всему, внешность матери и сына год от года претерпевала одинаковую метаморфозу: с возрастом они заметно хорошели.

Увы! Что касается их отношений, то тут потихоньку, сначала незаметно для обоих, начался процесс как раз об­ратный. И было бы грешно обвинять в том только Варвару Петровну.

* * *

Благодаря материнским письмам Тургенев знал обо всех спасских новостях. Касалась Варвара Петровна и более тонких материй. Одному Ивану она могла открыть тайники своего сердца и подробно описывала все, о чем думает, что переживает, к каким воспоминаниям возвращается. Расска­зывала откровенно, что образ покойного мужа по-прежнему живет в ее сердце. Таков закон памяти — хранить только хорошее.

В кабинете Сергея Николаевича все оставалось в непри­косновенности. Закрывшись там, Варвара Петровна немало времени проводила наедине с вещами и книгами, которых касались его руки, с его портретом, где он был изображен в белом парадном кавалергардском мундире. Припухлые, кра­сивые губы словно слегка улыбались. Знаменитый русалочий взгляд и сейчас повергал ее в трепет. Она признавалась, что боялась на него глядеть: «Вся кровь приливает к сердцу». Тургенева простила своего прекрасного мучителя и теперь с безысходной тоской понимала, что никогда никого не могла полюбить, кроме него. Обо всем этом можно было говорить только с Иваном.

«Отцов кабинет тих, уединен, никто в него не войдет без ведома. Это моя могила. Тут я молюсь за отца и с ним беседую мысленно. Тут занимаюсь делами, тут живу прошедшим».