Людмила Третьякова - Дамы и господа

• Название: Дамы и господа
• Автор: Людмила Третьякова
• Издательство: Виконт-МВ
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-902058-14-4

…Демидовы, Шереметевы, Тургеневы, Загряжские, Воронцовы-Дашковы. По мнению многих, богатство и знатность обеспечивали им счастливую жизнь и благосклонность фортуны. Но их семейные исто­рии убеждают, что рая на земле ни для кого не бывает. Как мимолетны и коротки они — дни любви, покоя, счастья, и как печально длинна череда потерь и разочарований.

---

Подраставшие дети Ирины тоже не отходили от «дяди Павла», который учил их плавать и показал себя мастером на разные выдумки. Они его обожали. А он по-прежнему обожал их мать.

Бывали минуты, когда он проклинал эту свою несчаст­ную привязанность, обрекавшую его на одиночество. Дам и девиц, желавших добиться внимания одного из самых видных в России женихов, хватало с избытком. Конечно, их привлекало знаменитое шереметевское богатство. Но и сам Павел, войдя в зрелый возраст, выглядел мужчиной очень интересным. Грусть в глазах и сдержанность в обращении придавали ему тот интригующий вид, который особенно нравится женщинам.

Однако ничего у них не получалось. Павел верил, что судьба бережет его свободу не случайно. Разве дано нам знать промысел Божий? Быть может, придет и его час. Как, когда — не все ли равно: лишь бы он был связан с Ириной.

…Во второй половине дня, ближе к вечеру, когда жара начинала спадать, алупкинские обыватели рассаживались в коляски и отправлялись в Мисхор к Долгоруковым.

Там стараниями хозяйки имения Ольги Петровны Долго­руковой появились новшества, еще не виданные у соседей: по­строены своя электростанция, эстрада-раковина для концертов и домашних выступлений, а главное — теннисный корт.

Новомодная игра обрела множество поклонников. Молодежь обзавелась ракетками, и баталии начались. Из Кореиза приезжал Феликс Юсупов, из Ай-Тодора — сыновья и дочь сестры царя Ксении Александровны, из Харакса — дети великого князя Георгия Михайловича, из Симеиза — Мальцовы, бывали здесь знакомые из Ялты, Массандры, Фороса. Вкупе с двумя сыновьями и четырьмя до­черьми самих хозяев компания собиралась большая и веселая.

Ирина нечасто, но все-таки ездила сюда со старшими детьми. Однажды во время такой поездки с ними оказался Павел Шереметев, хотя он и не был охотником до шумных развлечений.

Когда на одном из поворотов крутой дороги возница притормозил, Маша, сидевшая у окна, весело сказала:

— Смотрите, дядя Павел, вон там наверху… Это лю­бимое мамино место.

Ирина засмеялась, притянув к себе дочку.

— Правда, Павел Сергеевич, там чудесно. Земли слов­но и нет — только море, небо да три кипариса один возле другого. Как будто на страже стоят простора и покоя.

— Так остановимся! Покажите мне, — горячо отозвался Шереметев. Стали просить и дети.

— Нет, нет, — не соглашалась Ирина. — Как-нибудь в другой раз. Утром — самая прелесть. Или уж вечером — когда солнце садится.

— Обещаете? — спросил Шереметев.

— Конечно. Верьте слову.

Когда приехали в Мисхор, там было уже много наро­да. Ирину встречали ласково — она всем нравилась. К ней подошел поздороваться старший сын хозяйки, князь Сергей Александрович, флигель-адъютант государя. Они стали оживленно разговаривать, дети теребили Шереметева, просили отвести их на корт, и он потерял из виду Ирину и Долгорукова.

* * *

Дни бежали за днями. Всякий раз, когда Шереметев наезжал в Алупку и напоминал Ирине об обещании показать ему, как говорила, «самое лучшее место на свете», она под каким-нибудь предлогом отнекивалась. Так промелькнуло еще одно крымское лето Следующий год для Шереметева стал очень напряжен­ным: он вошел в Комитет по подготовке к празднованию столетия Отечественной войны 1812 года. Воодушев­ленный предстоящим событием, он с головой ушел в это многохлопотное дело, в Крым так и не выбрался, но видел Ирину в Петербурге. Обычно равнодушный к сплетням, что передавались из одного столичного особняка в другой, он все же услышал брошенную кем-то фразу, что у Ирины с мужем нелады и, говорят, из-за Долгорукова и что свекор со свекровью очень этим обеспокоены. Поскольку никаких особых разговоров на сей счет не велось, Павел вскорости забыл об удивившей его поначалу новости.

После празднеств на Бородинском поле и по всей Рос­сии Шереметев все же приехал в Крым. В Алупке стояла удивительно теплая погожая осень. Дворец и парк утопали в густом аромате цветущих роз. «Я, дорогой, и не припомню ничего подобного, поверьте. У меня кружится голова от этого благоуханья», — говорила Елизавета Андреевна.

…Ирина сама предложила гостю поехать к своим трем кипарисам. Оставив коляску, они взобрались наверх. Шере­метев тут же понял, что она, как всегда, права: несказанное чувство свободы и простора охватило его. Они стояли на небольшом каменистом выступе, нависшем над дорогой. Никаких примет суетной человеческой жизни: только синее пространство впереди и такое же над головою.

— Совсем не осень, Ирина, — просто настоящая весна! Посмотрите, и склоны цветут: желтым, оранжевым, крас­ным. А вы скрывали эту сказку от меня. — Шереметев укоризненно покачал головой.

— Не такое уж это и радостное место, милый Павел Сергеевич. Вон там, чуть в стороне, — несколько могил, заросших травою. Никто никого не помнит в этом мире. Впрочем, зачем это я… Вы, пожалуй, правы: похоже, вер­нулась весна.

Шереметев видел, что Ирина печальна, да и в доме у них как-то необычно тихо. А Елизавета Андреевна постарела — это он заметил сразу по приезде. Но сейчас Павел был не склонен разделять меланхолическое настроение Ирины, потому что радовался редкой возможности побыть с ней вдвоем. Ему казалось, что они стоят не на краю обрыва, а на носу корабля, который уносит их в открытое море, и не важно, что там будет дальше.

Над солнечною музыкой воды,
Там, где с горы сорвался берег в море,
Цветут леса, и тает белый дым
Весенних туч на утреннем дозоре.

…Ирина опустилась на парусиновую куртку, брошенную Шереметевым на камень. Он примостился рядом прямо на земле, и оба стали смотреть на море. С минуту помолчав, Ирина сказала:

— Вот вам новость, Павел Сергеевич, — мы с Илла­рионом решили расстаться.

И то, что она назвала мужа не привычно — Ларри, а Илларионом, почему-то убедило Шереметева в правдивости ее слов. Хорошо, что Ирина не видела, как под белой ру­башкой напряглись мышцы его спины. Затаенная надежда вновь охватила его. И лишь усилием воли Павел сумел не выдать себя. Он ни о чем не спрашивал, не пускался, как бывает в таких случаях, в рассуждения, а сидел, покусывая травинку, и все так же глядел на море.

Ирина же взахлеб говорила о детях, особенно о Маше, называла девочку «совсем особенной», не по-детски взрос­лой и чуткой ко всему, что ее окружало. В дочери Ирины Шереметев видел точную копию матери той поры, когда он, мальчишкой, влюбился в нее. И сейчас, чтобы хоть что-то сказать, он посмотрел на Ирину и произнес: «Да, она со­вершенно особенная».

…Потом они стали спускаться. Шереметев шел первым. Рука Ирины то и дело опиралась на его руку. Камешки из-под ее туфель, шурша, сыпались вниз, он изловчился, поднял один и незаметно сунул в карман.

* * *

2 марта 1913 года Ирина писала Шереметеву из Биарри­ца: «Милый Павел Сергеевич, вы пишете, что есть только одна вещь, которая могла бы заставить вас не думать обо мне… Скажу только, что вы верно угадали про то единствен­ное обстоятельство, которое должно заставить вас больше обо мне не думать…»

Фраза очень неясная. Какую именно «одну вещь» имели в виду оба? Можно предположить, что для Шереметева, готового предложить разведенной Ирине руку и сердце, она оказалась бы потерянной лишь в одном случае: если б решила стать женой кого-то другого. Этот «кто-то» был Сергей Александрович Долгоруков — такая же для нее единственная на всю жизнь любовь, как для Шереметева — она сама.

Подобное предположение подтверждается и фактически: в начале следующего, 1914 года довольно долго дожидав­шаяся развода Ирина Васильевна обвенчалась с князем Долгоруковым. Вся ее налаженная жизнь, вероятно, без горячей любви к мужу, зато полная устойчивости и смысла, оказалась принесена в жертву чувству, с которым Ирина бороться не могла. Но ведь в обществе она слыла идеальной, преданнейшей матерью! И можно лишь предполагать, как нелегко ей далось решение увезти детей от родного отца. Чем вообще оправдывает женщина подобные поступки? Тем, что когда нет искреннего чувства между родителями, то дети тоже не могут быть счастливы… Тем, что страсть, да еще проверенная временем, как у нее, оправдывает все. Стало быть, в союзе с Долгоруковым, обещавшим ей любовь и верность, она и дети будут под надежной защитой.

…Обе семьи, Воронцовы-Дашковы и Долгоруковы, восприняли развод и вторичное замужество Ирины как Божью кару.

Графиня-свекровь не хотела свыкнуться с мыслью, что ей уже не перекрестить внучат в кроватках на сон грядущий, а ее любимец, самый младший из пятерых, Илларион будет теперь жить под мисхорской крышей.

В расстроенных чувствах пребывала и Ольга Петровна Долгорукова. Сознание того, что ее красавец сын, флигель-адъютант государя-императора, женился на многодетной женщине, лишило ее покоя, которым она так наслаждалась в благословенном Мисхоре. Понравится ли это императрице Александре Федоровне? Она, как образцовая жена и мать, не может одобрить подобные поступки. И не отразится ли это на карьере сына, коль скоро императрица имеет большое влияние на мужа?