Николай Воронов - Сам

• Название: Сам
• Автор: Николай Воронов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1988
• ISBN: 5-265-00108-5

Известный писатель Николай Воронов впервые выступает с произведением социальной фантастики. Действие романа происходит в вымышленной стране Самии, где правящая военная хунта втайне проводит серию державных опытов, направленных на сверхэксплуатацию трудовых классов и обесчеловечивание общественной жизни. Писательская интуиция и талант провидения помогают автору вскрывать крайне опасные тенденции в области морали и экономики по отношению к отдельной личности и к народу в целом. В этом серьезное значение нового гуманистического философского романа Н. Воронова.

---

— Он-то причем?

— Я уже говорил об определенного рода подпитке духовного идеала творчеством очередного великана, ибо он сделался владыкой Самии.

— Может, САМ и есть идеал, сложенный тысячелетиями?

— Будда, когда его спрашивали, есть ли бог, молчал. Я не Будда, тем не менее промолчу, значит, не отвергну, но и не подкреплю.

— Я учился соображать под воздействием ваших постулатов, господин Магмейстер. Как же, однако, временами мне очень бывал неприятен ваш скептицизм.

— Категория приятного из области галантности и гурманства. Сферы интеллекта не приемлют приятности. По их части ни кого не щадящая точность.

— Интеллект окрашивается во все тона человеческих чувств.

— Когда он блефует. Есмь идеал и есть блеф, подменяющий его собой.

— Не все, что есмь и есть, достойно выражения.

— Все.

Они насупились и опять замолчали.

50

Звонок Болт Бух Грея примирил их. Полуночная информация по телевидению принесет народу Самии обалденный рескрипт священного автократа о придании в распоряжение верховного держревизора специальных войск, подчиненных ему и только ему, а также о том, что верхдержреву дается право арестовывать правительственных лиц вплоть до самого священного автократа, чем Курнопа-Курнопай, которого раньше ничто не могло ублажить, конечно, будет доволен, ибо ни одна формация на протяжении планетарной истории ни разу не поднималась до состояния, когда бы правитель отдавал свою судьбу какому-либо чиновнику, находящемуся в подведомственной ему иерархии.

Болт Бух Грей говорил бесстрастным тоном электронного диктора, но Курнопая весть об умопомрачительном рескрипте почему-то не настораживала. На миг в его уме скользнула мысль о мистификации, однако сразу забылась. Вполне вероятно, что натура, руководствующаяся сомнением и подозрительностью, в момент, когда по законам опыта и логики нет причин для малейшего доверия, вдруг воспринимает происходящее с полным отрицанием собственной природы.

Прежде чем отключиться, Болт Бух Грей переменил тон и выпалил с жаром:

— Что ж, внук достославной бабушки Лемурихи, ты стремился к всевластию и обрел его. В правдоискательстве ты не был сладострастником. Власть без ограничений, увы, приводит к патологическому сладострастию, сравнимому с кровожадностью карательных отрядов и палачей при гильотинах. Один лишь я за всю земную историю не впал в патологическое сладострастие. Следуй своему покровителю, прямому потомку САМОГО.

Рескрипт, действительно, огласили в полночь по телевидению. Утром Курнопай собирался заехать за альгамейтами в отель, но вынужден был задержаться дома. Неожиданной демонстрацией наглухо затопило улицы столицы. Люди шли, потрясая над собой газетами, на которых сиял крупными розовыми буквами текст рескрипта. Кое-где над головами колыхались обои, натянутые между клюшками для игры в гольф. На чистой стороне обоев таращились, указывая на лозунги, многоглазые духи радости, какими их рисуют в детских книгах. Лозунги провозглашали Болт Бух Грея демократом номер один, надеждой самийцев и человечества. В плакатах, посвященных Курнопаю, подчеркивалось, что он за народ, что он противник узурпаторов разных мастей, что при нем Самия очнется для борьбы, красоты, стыда и верности заветам САМОГО.

Курнопай смотрел на толпы, и то верилось ему, то не верилось, что демонстрация возникла стихийно.

Тем же днем он навестил в казармах приданные ревизорству подразделения.

Благодаря самолету-невидимке, снабженному телекамерами, он понаблюдал деревню альгамейтов, Огому перед ней и противоположный берег. Джунгли самийского берега лежали точно папоротники мезозойские, плотные невпрогляд. На берегу Клингийи джунгли не сохранились. Их вырубили и выжгли для разведения риса, бананов, королевских ананасов, инжира. Операцией, намеченной им (оповещение о действиях за три минуты), предусматривались гидродесанты на деревню выше и ниже нее прямо на Огому; посадку ракет-лягушек, начиненных пехотинцами, среди которых будет он сам, Курнопай намеревался произвести на ритуальной поляне племени, предварив эту посадку выбросом парашютистов в лесные чащобы рядом с ней. Берег Клингийи он тщательно выверил миль на сто в глубину, однако присутствия войск не обнаружил, что, хотя и тревожило его, однако направило на дерзость: не намечать отпора, пока оттуда не последует атака воздушных аппаратов!

Перед десантированием на деревню и на реку каждый из трех отрядов выкинул с самолетов по фиолетовому зонту, что означало предложение о капитуляции. Но никто не собирался сдаваться: ни представители межгосударственного нефтяного треста вместе с буровиками и геологами из самийцев, ни клингийцы из подразделения сил порядка. В бою они проявили непреклонность — все погибли.

Когда Курнопай брел по освобожденной деревне, его подкараулили две пули: одна угодила чуть ниже ключицы, другая — в лопатку. Они были на излете, запутались в пулезащитном жилете, причинив туловищу только динамическую боль. К тому, что пули оказались выпущенными из снайперских винтовок, увязли в жилете одновременно, да еще на излете, он отнесся как к смертельному предупреждению. Но это не расстроило его: он горевал об убитых, в большинстве своем не старше двадцати лет.

Не ожидал он, что сразу же, вопреки полученному могуществу, столкнется с подлогом, затеянном для коварства. Среди мертвецов, одетых в болотно-зеленую с прожелтью клингийскую форму сил порядка, он обнаружил личного недруга Пяткоскуло и восьмерых его приспешников, тоже именовавшихся раньше головорезами, из-за чего тогда их распирала заносчивость, а после суда над сержантитетом урезоненных ликвидацией этого грозного звания.

Ничего противозаконного в операции, осуществленной Курнопаем, не было, и тем не менее юридическая защищенность мнилась как жалкая уловка, лишенная не то чтобы крох милосердия — черствого благородства. Он предугадал нападки зарубежной печати. Ему следовало повести дело в одиночку, как на смолоцианке. Ну да там была у него родственная заинтересованность: спасение отца. Был бы во главе забастовки чужой человек, Курнопа-Курнопай послал бы впереди себя головорезов. Еще ту разрешил бы учинить расправу. На этот раз он устроил расправу, самое страшное — у своих над своими. Разве нельзя было послать разведку ради выяснения, кто одет в форму клингийских сил порядка? Муссировалась несколько противоположная этому точка зрения, и тоже словно бы с гуманистических позиций, а в сущности, чтобы обрушить его положение. Бывший головорез номер один, любимец САМОГО и Главсержа создан для бескровных способов борьбы. Он не из тех, кому доверяют войска, оснащенные сугубо современным оружием, которое может не только истребить людей, но и вековечные джунгли. Крайней оценкой, связанной с освобождением деревни альгамейтов, являлась с виду наиболее мягкая оценка: страшные правонарушения призваны выкорчевывать деятели с каменным характером. Верховный ревизор слишком жалостлив — муху не пришибет хлопушкой.

Почти ни в чем из газетных толков Курнопай не находил справедливости. Корреспондентов не заботила судьба альгамейтов: о них вовсе не упоминалось, как будто их не изгоняли из деревни, где они жили со времен ножей-скребков. По-обычному он всей душой домогался правды от читаемого, тогда как целью газетных выступлений было заиграть его для дальнейшего пребывания на посту ревизора.

Курнопаю хотелось оправдаться перед Болт Бух Греем тем, что он сердцем согласился с его, священного автократа, идеей о необходимости сохранения чудесного разнообразия племен, народностей, народов нашей планеты, отсюда и попытка такой кары за обиду альгамейтов, чтобы на корню прекратить подобный разбой. Но Фэйхоа убедила мужа не впадать в малодушие и наивность, так как у него есть право на независимость поступков и так как, искренно скорбя о павших, не исключая Пяткоскуло, он, вполне вероятно, даст повод правителю посмеяться над ним, пока не подозревающим, кем замышлялось изгнание альгамейтов.

Болт Бух Грей сам вышел на Курнопая по каналу сверхтайной связи. Ни укоров, ни поучений. Сочувствовал? Да. Сочувствуя ему, сочувствовал себе, похоже, в большей мере именно себе, ведь он нес бремя ответственности и за САМОГО.

— Жизнь беспощадно своевольна, — сказал, словно бы все беспредельное множество людей, природных созданий, предметов человеческого труда, событий, что ее составляет, является единым существом.

Курнопай не стал ему возражать, хотя и пугающей сложностью в ней, по его разумению, было многоволие, за которым невообразимо уследить и которое не упорядочить, да, пожалуй, и не нужно упорядочивать: хаос слагается в гармонию, гармония хаотизируется. Злонамеренность определенных людей священный автократ подменял, сам того, наверно, не подозревая, своеволием жизни в целом.