Джеймс Джонс - Не страшись урагана любви

• Название: Не страшись урагана любви
• Автор: Джеймс Джонс
• Издательство: Локид
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-87952-038-2

Герой романа — драматург Рон Грант, находящийся в зените славы, — оказался запутанным в сложный любовный треугольник. И он пытается бежать от всех жизненных проблем в таинственный и опасный подводный мир. Суровым испытаниям подвергается и пламенная любовь к Лаки, девушке сколь красивой, столь и неординарной. Честность, мужественность, любовь, чувственность, дружба — все оказывается не таким простым, как казалось вначале. Любовь спасена, но теперь к ней примешивается и чувство неизбывной горечи.

---

Всю свою жизнь он был трусом. И только из-за этого всю свою жизнь он должен был заставлять себя делать такие вещи, чтобы доказать себе, что он не такой трус, каким, как он сам знал, он был. Нелепое положение. И никогда не помогало. Поскольку день за днем приходилось это делать снова. Гордость, да! Он был гордым. Но не храбрым. Не отважным. Такой и была его жизнь, день за днем, в течение четырех с половиной лет, исключая два или три случая, когда в нем просыпалась кровожадность — то, что ученые называют «стайной моделью питания», когда говорят об акулах, но предпочитают ярлык «героизм», когда говорят о людях — может она себе это вообразить? Некоторые храбры, другие просто нет. Он из тех, кто — нет. И должен был это изучить. Если б он мог, он должен был как-то изучить. «Если бы ты был кроманьонцем, то может быть! — крикнула она автоматическим шепотом. — Тогда назад! Но даже у них были свои художники, свои рисовальщики и свои шаманы!» И они убивали калек. Завоеватели! Охотники! Завоеватели, завоеватели! На войне было так много таких, кто делал намного больше, чем он. Очень много многих таких. Вот что он помнил о войне: так много, много таких, кто сделал намного больше, чем он. «Все мужчины, которых я слушала, говорили о войне то же самое! — выкрикнула Лаки тем же автоматическим шепотом. — Я знала одного парня в школе — мужчину — у которого была награда, но и он тоже городил то же самое! И с таким же мрачным видом!» Она думает, что он завтра хочет нырять? Наконец она тупо сказала: «Ладно, иди! Давай! Но я не обязана! Я не поеду! Я не поеду сидеть на какой-то лодке и агонизировать! Я останусь у Бонхэма! Я останусь у Бонхэма и напьюсь, одна!» Утром она обнаружила союзника в лице Летты Бонхэм, которая тоже не захотела ехать. По тем же причинам. Так что они вдвоем (а было воскресенье, и Летте Бонхэм ненужно было преподавать в школе) остались в доме, хорошо укрепленном запасами пива.

В молочном супе позади него появилась тень, и когда она приблизилась на расстояние половины вытянутой руки, он узнал Бонхэма. Большой человек приблизился и, почти прижавшись маской к маске, изучил его лицо. Грант показал на часы, сделал гримасу и вопросительный жест головой. Бонхэм нахмурился и раздраженно пожал плечами. Что-то его задержало. Затем подтолкнув Гранта, он проплыл мимо с петлей из манильского троса вокруг руки и начал перебирать руками вдоль цепи. Грант пошел за ним, не теряя его из круга видимости, который сейчас, кажется, уменьшился до шести-восьми футов. И он все больше сужался. Бонхэм остановился под ним и вопросительно глянул на него, тусклое привидение, а маска казалась огромным глазом циклопа посреди большой головы. Грант видел в пещерах Кентукки слепых, безглазых тритонов. Должно быть, так выглядели их отдаленные предки, когда начали терять ненужное им зрение. Сильное течение теперь уже стало неотъемлемой частью существования, тело автоматически учитывало его, своего рода горизонтальное притяжение, вдоль которого он мог в любую секунду упасть.

Бонхэм времени не терял. На дне, в том месте, где тяжелый якорь упал в плотный ил, он продел трос в якорную цепь в десяти футах от дна, обратив на это внимание Гранта. Из другого конца сделал петлю, протянул трое: через петельку и плотно затянул ее вокруг правой руки у подмышки. Показав, чтобы Грант оставался здесь, он взял кольцо троса в левую руку, отпустил цепь и начал вытравливать трос. Он, обратив голову к Гранту, начал неподвижно уплывать вдаль, уносимый течением. Потом, почти на границе видимости Гранта, он остановился, поплыл влево, потом назад, потом вправо, похожий на огромный маятник странных горизонтальных часов, качающийся в плоскости горизонтального притяжения. Затем он исчез в мире разбавленного молока.

Грант смотрел на канат, держась за цепь и ощущая свою беспомощность и неопытность. Времени прошло в два раза больше, пока во мраке не появился Бонхэм, спокойно выбирая руками канат и подтягиваясь к цепи. Жестами он сообщил, что машина слишком далеко, нужно передвинуть лодку и якорь. Затем, как бы вспомнив, он постучал по руке Гранта и спросил жестом: не хочет ли Грант пойти и посмотреть, что он сделал. Грант оцепенело кивнул.

Это было до смешного легко. Расслабившись, он вытравливал свой канат и смотрел, как исчезли из вида Бонхэм и якорная цепь, Ему не нужно было искать по дуге, поскольку Бонхэм указал, что машина находится на самом конце каната левее к опорам моста. Когда он достиг конца каната, петля которого надежно стянулась у подмышки правой руки, он проплыл влево тридцать-тридцать пять футов и вот оно, в шести футах под ним. Невероятно. Машина слегка зарылась носом в ил, но она стояла, слегка наклонившись, на колесах. Два ярких пятна паутины на переднем стекле показывали места, куда ударились головами пассажиры. Уставившись на Машину, Грант перестал грести, и течение тут же начало сносить его к центру дуги. Когда он немного подгреб, снос прекратился, но чтобы вернуться, грести пришлось сильно. Он понял, что имел в виду Бонхэм, показывая, что оттуда работать нельзя. Он перестал грести и дал себя снести. Потом левой рукой он начал выбирать трос. Скоро из мрака появился Бонхэм и цепь. Бонхэм показал, что надо подниматься. Он, применяя технику и знания Бонхэма, прошел слепых шестьдесят футов вниз и вверх и тридцать пять футов в сторону и обратно, посмотрел на машину, затратив очень мало энергии. Он начал замерзать.

В лодке Бонхэм отдал распоряжения, а затем сел и расслабился, глубоко дыша, пока лодочник и люди у опор моста ставили лодку на нужное ему место. Орлоффски сменил им баллоны. Для операции они использовали большие одинарные баллоны, потому что здесь было мелко, но Бонхэм привез их несколько штук. «Нельзя все время заботиться о воздухе, когда работаешь».

В жарком воздухе, под солнцем мокрые костюмы вскоре стали неприятно жаркими. Окунувшись в воду и расстегнув молнии на рубашках, они снова вскарабкались в лодку, а Бонхэм вытащил бутылку джина.

— Что ты скажешь о погружении? — ухмыльнулся он. — Нравится?

— Не скажу, что очень уж нравится, — осторожно ответил Грант, — Эти люди там. И даже без них. Но до смешного легко, как ты это делаешь.

— Опыт, малыш, — ответил Бонхэм и подмигнул. Он выглядел очень довольным собой, крайне удовлетворенным своей работой, несмотря на трагический повод, ее вызвавший. — Нам везет, точно, — сказал он. — То, как она стоит. Не думаю, что придется использовать газовый резак. Некоторые так разбиваются, что становятся, как аккордеон. — Он замолчал и странно нахмурился. — Но я еще не решил, надо ли нам сначала достать тела или как. Ладно, посмотрим. Эй! — крикнул он лодочнику. — Примерно здесь! Вот так! Потихоньку спускай якорь!

А на мосту, как заметил Грант, толпа увеличилась. Он помахал Дугу и Ванде Лу, размахивавшей бутылкой.

— Гатова, шеф, — сказал лодочник.

— Ну? — спросил Бонхэм. — Пойдем?

Было бы можно сказать с определенной долей истины, что во второй раз Рону было легче идти, но это была бы не вся правда. Кое к чему он подготовился. Он больше знал, как действовать там, внизу. Он готов был встретиться с ограниченной молочной видимостью, готов был схватить медленно проплывающую якорную цепь. Но правда была в том, что когда Бонхэм сказал: «Ну? Пойдем?» — то ему снова не хотелось идти. Он уже был там, он это сделал, он видел машину. Он хотел бы отдохнуть на лаврах, остаться здесь и не возвращаться туда. Но он не мог найти не вызывающего ощущения жалкости способа сказать об этом Бонхэму, так что молча и по-идиотски пошел.

На этот раз тяжелый якорь опустился в пятнадцати-двадцати футах от машины. Они от цепи едва различали ее силуэт. Бонхэм рассчитал точно перемещение якоря. Вдобавок якорь был почти точно вверх по течению от машины, что крайне уменьшило необходимость плыть по дуге, чтобы двигаться вокруг машины. Они рядом друг с другом спокойно и легко дрейфовали к машине, вытравливая канаты. На этот раз Бонхэм закрепил канаты ближе к якорю, так что теперь они оказались на уровне окон машины.

Стекло со стороны Гранта было поднято. Вглядевшись, он вполне ясно различил мужчину и девушку, оба черные ямайцы. У обоих головы были запрокинуты назад, рты раскрыты, на лицах застыло выражение изумленного остолбенения, но мужчина слегка соскользнул и наклонился к девушке, а она наклонилась к окну. Грант сумел заглянуть ей прямо в лицо. Глаза у нее были широко раскрыты, а у мужчины он не мог рассмотреть. Длинные волосы развевались вокруг головы, подчиняясь ритму движения воды внутри машины. А в футе от головы мужчины в унисон этим движениям плавал предмет, в котором Грант через несколько секунд опознал женские трусики. Это поразило его, говоря словами какого-то засранного поэта, как «необычное мгновение». Только так и скажешь. И было в этом нечто очень печальное. Глянув вниз, он увидел, что платье женщины задралось до пояса, и там она была голой. Он видел ее пупок и черные волосы на лобке. Нельзя было сказать, то ли она так и сидела, то ли столкновение и ворвавшаяся вода задрали платье.