Вера Копейко - Мужчина для сезона метелей

• Название: Мужчина для сезона метелей
• Автор: Вера Копейко
• Издательство: ACT, ACT МОСКВА, Транзиткнига
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-036242-0

Молодая, красивая женщина, сраженная тяжелой болезнью...

Как это страшно!

Как страшно видеть, что любовь мужа постепенно сменяется жалостью и терпением и в его жизни появляется ДРУГАЯ, с которой он из чувства долга не может связать свою судьбу!

Надя постепенно теряет желание жить...

Но внезапно в ее доме появляется странный и обаятельный Лекарь — специалист по нетрадиционной медицине, мужчина, мечтающий подарить ей не только исцеление, но и ЛЮБОВЬ!..

---

— Мама, но что же он сказал? — Дима поднял глаза на мать, они блестели от накативших изнутри слез. Мать не протянула руку, чтобы смахнуть со щеки сына слезинки. Она как будто не видела их.

— Простите, я не вернусь. Вот и все, что он сказал.

— Мам, у него кончилась вся любовь? — тихо спросил Дима.

Мать покачала головой и усмехнулась.

— Не думаю, — сказала она, — чтобы вся. К нам — да. К нам — кончилась.

Он не понял, как такое может быть — закрылся кран, через который течет любовь? Но он не стал больше спрашивать о любви. Его волновало другое.

— Мам, как же я пойду в школу? — тихо спросил он, холодея, уже не чувствуя свинцовой тяжести в ногах. Он вообще их не чувствовал. Значит, ему не на чем будет идти в школу. Он останется дома… это… хорошо. Не так страшно.

Мать вздохнула, она понимала, о чем он спрашивает на самом деле. Как он появится в школе, ее такой благополучный сын? Он попадал теперь в другую категорию детей, у которых нет отца, в компанию большинства, ее Дима, привыкший к собственной везучести.

Он только что потерял привилегированный статус. К тому же Дима так много рассказывал одноклассникам об отце, о его экспедициях.

— Мы об этом подумаем. Скорее всего переедем в другой район Москвы, — пообещала мать.

Дмитрий помнит чувство освобождения, которое посылает надежда на удачу. Холод в теле таял, ноги стали легче, и, словно опасаясь, что они снова потяжелеют, он сорвался с места и побежал. Вперед, вперед, он пытался обогнать неуверенность, которая могла погнаться за ним.

Мать сделала все, чтобы у сына не возникло ощущение брошенности. Теперь он это понимал гораздо лучше, чем прежде.

Серовы поменяли квартиру, переехали с Ленинского проспекта на север Москвы. Теперь вместо машин почти под самыми окнами бегали поезда — в свой не слишком длинный путь они уходили с Савеловского вокзала. Высокие тополя, клены и липы отгораживали поезда-невидимки от дома, слышался стук колес по рельсам да гудки дрезин, которые проносились мимо, перебрасывая рабочих-путейцев с одного километра на другой.

Удивительно, но ни ему, ни матери они не мешали. Все хорошо, если бы не навязчивая мысль о брошенности. Стоило вспомнить об этом, как Дима начинал задыхаться, кашлял, а мать тревожилась — неужели астма?

Один старый доктор сказал, что это боль, но пока не болезнь. Если мальчик освободится от боли, все пройдет. Он предложил смешное — отправить боль на поезде.

Дима хохотал, пытаясь представить себе, как покупает билет для своей боли, потом усаживает ее в купе. Но собственный кашель его одолел, он стал думать, может, на самом деле ему отправить ее подальше?

Однажды, рано утром, лежа в постели, прислушался. В тишину утра въезжал поезд. Гул электровоза, стук вагонных колес приближался. Дима представил себе, как из пугающих его болезненных мыслей он лепит шарик. Теперь надо его во что-то положить…

Есть куда — в мешочек. Мамина подруга подарила ему смешной мешок из серой дерюжки. Она сказала, что он не простой, а полный удачи. Дима долго рассматривал приклеенные к мешковине пятикопеечные монетки орлом вверх, а также красные гладкие фасолины, кукурузные зерна, горошины. Ему улыбались глаза из синих леденцов, рот из сушеной калины. Хотелось заглянуть, что внутри, но он понимал — ничего, кроме ваты или старого ссохшегося поролона, там быть не может.

Теперь он знал, куда засунуть шарик из печальных мыслей и тревог. Он закрыл глаза и представил себе, как развязывает веревочку, кладет в удушливое поролоново-ватное нутро шарик, завязывает туго, так туго, насколько хватает сил.

Поезд почти поравнялся с домом. Р-раз! Он кидает мешочек счастья, тот, улыбаясь калиновым ртом и вращая леденцовыми глазами, падает на зеленую крышу вагона.

Все. Теперь ему будет легко дышать.

На самом деле с тех пор он перестал кашлять.

Но Дима взрослел, оказалось, не все болезненные мысли положил он в тот мешочек. Одна не вошла. Она бередила разум, выворачивала душу.

Эта мысль — о любви.

Почему мать, которая любила отца, не смогла победить в нем тягу к другой жизни?

Он задал ей этот вопрос.

Мать сказала:

— Когда тебя больше не любят, это значит — у любви вышел срок. Это все равно что срок жизни. Никто не знает его, но всем известно, что они умрут.

— Значит, всякая любовь умирает? — спросил тогда Дима.

— Конечно. Бывает, у некоторых она умирает вместе с самим человеком.

Диму-подростка мучили сны, в них он уже не бежит, он едет. По незнакомым дорогам, через невиданные города. Что он в них ищет? Он точно не знал, и ему хотелось влезть в свой мозг и узнать, что там творится. А потом понять, что произошло в глубинах отцовского разума, что позволило ему так обойтись с ними, с собственной жизнью.

Позже, гораздо позже, когда он стал Лекарем, Дмитрий допускал, что отец занимался поисками собственного «я» и распознал, кто он такой. Он почувствовал, что четверть крови алтайского народа, которая в нем течет, требует от него любви особенной. В памяти всплывали детские воспоминания — отец опасался, что малые народы могут исчезнуть, если позволить им распоряжаться собой так, как они. К тому же в это самое время закончилась любовь к женщине, Диминой матери.

Когда Дима узнал, что в инженерно-физическом институте можно изучать биофизику мозга, он захотел только туда. Он провалился, мать устроила его в институт стали и сплавов. Но через три недели Дима оттуда ушел и нанялся лаборантом на кафедру биофизики. А потом поступил в институт.

Он окончил его, когда все вокруг переменилось — казалось, нет никому дела до мозга и его биофизики. Вместе с ребятами они открыли малое предприятие, строительное, оно рухнуло в девяносто восьмом. Дима Серов лучше всех вышел из этой переделки. Он уехал в Канаду вместе со знакомой таможенницей из Бреста, в холодную провинцию Манитоба, к ее друзьям.

Потом он сбежал оттуда, если говорить попросту, больше не хотелось перегонять в Россию сборно-разборные дома канадской технологии. К тому же возник серьезный повод для побега — дочь таможенницы, подросток, пристрастилась к наркотикам. А Дмитрий, не зная канадских законов, по которым даже родные отцы не имеют права на рукоприкладство, решил отвадить ее от дурного пристрастия по российской традиции — отхлестать ремнем. За это ему грозило несколько лет подряд наблюдать канадское небо в клеточку.

Но он спасся. «Выходит, моя гражданская жена все-таки любила меня кратковременно?» — насмешливо спрашивал он себя. Это она дала телефон своего дяди в клинике Бурденко.

— Не знаю, кто кому из вас будет подарком. Но я рада за обоих, — говорила она, прощаясь в аэропорту.

— …Насколько я понимаю, — сказал Доктор при первой встрече, — вы сбежали от моей любимой Дурры?

Дима открыл рот, он никогда не называл женщин так грубо. Мать учила его грамотной и приличной речи. Она работала корректором в вечерней газете, умела облагородить тексты, которые с трудом поддавались даже ей.

— Вас шокирует слово «Дурра»? — нарочито изумился Доктор. — Зря. Арабское слово, вполне пристойное. Оно означает «жемчужина». — Довольно ухмыльнулся. — Я люблю эту девочку, она на самом деле похожа на жемчужину — очень дорого обходится мужчинам. Всегда. — Он весело смеялся. — С ее стороны очень мило познакомить нас.

Они пришлись друг другу по сердцу. Дима выполнял все, что требовал от него Доктор. А однажды тот рассказал ему о Надежде Викторовне Фоминой.

Он вспомнил, как впервые увидел Надиного отца у Доктора. Что-то зацепило его в этом человеке. Он уловил исходящее от него чувство вины. Дмитрий едва не поспешил на помощь — спросить, считает ли он виноватым себя в том, что произошло с его дочерью? Так бывает, родители прежде всего винят себя в несчастьях, произошедших с детьми. Особенно в тех, что связаны со здоровьем. Как же, полагают они, дети — часть их плоти. Значит, собственная плоть больна, о чем сами не знали, а они ею поделились. Как будто дети — не отдельное тело и отдельная душа, устроенные по особенной схеме.

Итак, ему предстоит работать с Надей. Которую всегда любили родители и любят сейчас, которую никто не бросал. Она жила под полной и надежной защитой. Человек, выросший в такой семье, продолжает ощущать свои силы и после, во взрослой жизни, их дает ему защищенность детства и юности. Правда, иногда возникает чрезмерная самоуверенность, она подталкивает перешагивать через других, если они мешают.

Дмитрий ничего не спросил у ее отца, удержался. «Не время», — сказал он себе. Надя должна рассказать ему, он чувствовал — она знает.

Он тоже узнает.

13

Полина Борзова работала в медицинском центре с тех пор, как подруга пригласила заменить ее на десять дней. Они вместе учились в институте, а Полина оказалась хорошим флебологом — специалистом по крови.