Отто Вальтер - Немой. Фотограф Турель

• Название: Немой. Фотограф Турель
• Автор: Отто Вальтер
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Проза
• Год: 1974

Два романа известного швейцарского писателя Отто Фридриха Вальтера. Первый роман — о немом юноше Лотаре и о человеческой драме, разыгравшейся в швейцарском кантоне Золотурн. Второй — о похождениях фотографа авантюриста Каспара Туреля. Острый сюжет и психологическая достоверность этих произведений служат раскрытию социальной проблематики и разоблачению современного буржуазного мифа об обществе «всеобщего благоденствия» в таких «благополучных» европейских странах, как Швеция, Швейцария и т. п.

---

Кажется, кто-то кричит? Я остановился. Позади сквозь ветки мелькал свет. Шум мотора и — да, кто-то кричал. Наверное, с места катастрофы. Значит, получилось так, как я и предполагал. Теперь Молчальник уже не один. Что ж, тем лучше. Не отзываясь, я поднял чемодан и зашагал дальше по тропе, ветки беспрестанно хлестали меня по лицу. Самое худшее было позади, вот только птицы — некоторое время я нес чемодан в левой руке, и вдруг в темноте задел им за ствол ольхи; в голых ветвях дерева, очевидно, устроились на ночлег какие-то птицы, и теперь они взлетели, с шумом задевая крыльями ветки, две, три, еще и еще, и подняли крик на разные голоса. Этот крик ширился, как будто расходился кругами: «дхээ-дхэ-ээ» — это сойки; «гууруу» — вяхири, на том берегу хрипло и жалобно кричал канюк, и рябчик, и стучал дятел, и синицы, и рябинники, и сорокопуты, дикий гам и гомон надо мной, рядом, сзади и впереди, сойки, я ведь узнал их, и что только с ними творится, да тише вы, но крик опережал мои шаги, и у меня снова начала сильно болеть голова, особенно лоб. Наверное, последние полкилометра я шел слишком быстро, да и нести вещи было тяжело и неудобно. Пот лил с меня градом, заливал глаза. Наверное, тут, надо лбом, у меня рана, и сейчас она разболелась. Я потрогал это место свободной рукой. Ушиб размером с линзу средней величины как раз там, где начинают расти волосы над правой бровью, а вокруг все распухло. Постепенно я притерпелся и к птичьему крику. Он прекратился не раньше чем через час, когда тропа, все извивавшаяся у самой воды, вышла из лесу. Впереди сквозь туман мерцали огоньки. Хальбах. Теперь я вдруг все-таки почувствовал, что слегка запыхался. Я то и дело останавливался, присаживался на чемодан, а потом шагал дальше, мимо голого ольшаника и ивняка; иногда попадались и осины. Огоньки словно бы все удалялись. Дело шло к семи, когда я добрался до первого строения — лесопилки со штабелями бревен. Кругом ни души. Наверное, все сидят за ужином. Я не был голоден. Я даже и не устал, разве только руки и плечи ныли от тяжелой ноши, и время от времени меня слегка знобило.

12 июня

Они жужжат и гудят вокруг меня, как осы, стоит мне показаться наверху. Что им, говорить больше не о чем? Правда же, тут не во мне дело, вовсе я не прислушиваюсь, в конце концов, все это меня совершенно не касается, так что не может тут дело быть во мне. Но факт остается фактом: куда бы я ни сунулся, всюду я слышу о вещах, не имеющих ко мне никакого отношения. Ну в точности как будто осы вьются целым роем в пропыленном воздухе, а, я, к несчастью, с особой остротой воспринимаю все, что говорится о том времени, да это и понятно. Это вполне естественно, и только потому, что у среднего человека восприятие обычно притупленное, другие не переживают того же, что я. Но уж сегодня вечером дело было никак не во мне, хотя — не вижу причин это скрывать — уши у меня действительно большие и слух великолепный. Жужжанье — ну в точности как осы, когда они строят себе гнездо; я спускался по Райской Аллее, свернул на Триполисштрассе, и еще там мне смутно послышался сдавленный смех, наверное, из какого-нибудь окна, а может, и из нескольких. Я еще немного прошелся в направлении виадука, и смех слышался все явственнее, за низкими оградами убогих палисадников, в узких двориках между домами, примерно там, где в мои времена жила Кати (вероятно, она и сейчас там живет) со своим Карлом, по-моему, его звали Карл. Или сверху, из окон, или теперь вдруг за моей спиной, или впереди, ну точно как осы, клянусь, жужжали женские голоса: «Нет, он нездешний», и снова смех, да мне и неинтересно было совсем, но они жужжали со всех сторон; богом клянусь, со всех сторон, и неважно, что я остановился, если б я и шел дальше, я все равно бы слышал.

— …Они же всегда так хорошо играют все вместе, да, и Петер и Коппин Карло, и вдруг, говорит Нетти, он выходит из ольшаника. С бородой, говорит, стоит и смотрит. Тогда они побежали домой. Понятное дело, испугались, и я одного не понимаю: куда смотрит полиция? После того как несчастье уже случится, они тут как тут, но чтоб прежде чем… а так как дети все примерно одного возраста…

— Еще хорошо, что они были все вместе, целая компания, да, да, вы правы, и в наше время, когда столько всяких бродяг развелось… Еще три дня назад Карл рассказывал мне, он ведь у меня завзятый рыболов, что они видели его с лодки, он стоял возле лодочного сарая, и Карл сразу сказал: нет, он нездешний, чего это он здесь околачивается, а вчера ночью приходит с вечерней смены и говорит: тот чудной, в куртке, говорит, он все еще в наших краях ошивается, а я: да что ты, а Карл: точно, я его только что своими глазами видел, он шел вверх по Триполисштрассе, идет себе спокойненько впереди нас, наверное, в тапочках на резине, судя по звуку, а потом свернул на Райскую Аллею и направился к автомобильному кладбищу, говорит Карл, смотри, как бы там еще чего не стряслось.

— Точно, а два года назад обокрали Шауфельбергеров, и вора так и не поймали!

— А я еще такое слыхала, что будто бы тот фотограф снова у нас объявился, вот я и говорю Ольге, может, это он и есть? Господи помилуй…

— Господин Турель? Нет, уж он-то не стал бы в таком виде разгуливать, и будет ли такой человек спать в лодочном сарае? Ведь прачечная у Купера все еще свободна, и такой любезный господин…

— Любезный? Этот… Ольга, ты слышишь, она еще называет его любезным, господи помилуй! С тобой, Кати, может, он и был любезным, но одно я тебе скажу: есть у меня одна покупательница, как ее фамилия — неважно, к слову сказать, хорошая покупательница, да, да, здешняя, живет на Триполисштрассе и, можно сказать, наша соседка, сама догадайся, кто это, так вот, в прошлом году, этот Турель только месяца три как здесь объявился, приходит она к нам в магазин, и когда уже все уложила в сумку, открывает она свой кошелек и говорит: «Ну вы подумайте, у меня же нет с собой денег», и даже покраснела, а потом выяснилось: в то самое утро какой-то тип постучался к ней и предложил купить фотографию ее собственного дома, она спрашивает, сколько стоит, и тут началось, что у жены, мол, воспаление почек, и она уже несколько месяцев лечится на курорте, а дома трое голодных детей, в общем, старая песня, все это мы уже слыхали, а эта дуреха, иначе и не назовешь, дает ему пятьдесят франков взаймы, такой, говорит, приличный, любезный мужчина и на вид совсем молодой. Помнишь, Ольга, что я ей тогда ответила? Бьюсь об заклад, что это Турель, говорю я, скажите, не было на нем козырька от солнца? Он же всегда носил на лбу козырек на резинке; этого она не помнила, но когда я спросила про коричневый вельветовый пиджак, она подтвердила, да, говорит, был на нем такой пиджак. Знаете что, говорю я ей, забудьте про эти деньги. Этого типа вы больше в жизни не увидите, разве только чисто случайно. Мы тогда его уже знали, Ольга и я, что это за покупатель, господи помилуй, первые несколько раз он заплатил, а потом — все, и брал только кофе, и сигареты, и бульонные кубики…

И вот однажды он заходит, а он всегда являлся около полудня, а моя сестра как раз ушла ненадолго в город, и вот он заходит и хочет, как всегда, взять с полки «Юбилейные», а я ему говорю: «Господин Турель, моя сестра оставила вам несколько чеков, не хотите ли взглянуть», и взяла да и собрала ему все чеки, семьдесят франков с лишним. Не очень-то приятно ему было на них смотреть, видит бог — нет, и вот он выгребает из кармана франков тридцать, а больше там не было ни гроша, я голову даю на отсечение, и быстро выходит, ни слова не говоря.

— Ну и жарища, а ведь скоро одиннадцать!..

— И что бы вы думали, больше он в наш магазин ни ногой. Верно, Ольга? Поминай как звали. Да, Кати, так оно все и было, не веришь? Да и откуда бы он их взял?

— За фотографии?! Мы-то сроду в этом его шикарном ателье не бывали, но послушать фрау Кастель — мне их даром не надо, говорила она про эти снимки, а уж она-то частенько туда захаживала звать Мака домой обедать или ужинать. Нет того, чтобы сфотографировать цветы или там лесную опушку, а если даже у него и снят мост, то всегда — вид снизу. Старые стены, растрескавшийся бетон, металлолом, а больше всего — заводские трубы, печи, лица кочегаров — все в саже, и такие снимки, чтоб специально было видно цементную пыль. Фрау Кастель говорит, Мак их потом целые кипы домой приволок, в ноябре, когда уже этого Туреля давно и след простыл.

— Да я не знаю, мне всегда казалось, он такой любезный со всеми, а в августе, перед тем первым собранием насчет забастовки…

— А знаешь, Кати, что я еще тогда говорила? Уж кто-кто, а тот, кому фрау Стефания частным образом дает заработать, сказала я Ольге, постыдился бы говорить такое, и это после того как она ему, мерзавцу, специально давала заказы, чтоб он с голоду не подох, бездельник. Уж чья бы корова мычала, а его бы молчала. Зубы заговаривать — да, это он умел, такие на это всегда мастера, ну и — тут я с тобой не спорю — любезничать с молодыми женщинами он тоже умел.