Yuriy - o fad3c0960b610c79

• Название: o fad3c0960b610c79
• Автор: Yuriy
• Жанр: Прочая старинная литература

---

сфотографировали, что нужно?

Лобов кивнул.

Суровин оставил у машины двух оперативников. Дежуривший милиционер из

районного отдела неуверенно топтался возле накрытого трупа.

- А вы, - сказал ему Суровин, - вызовите пока машину, пусть увезут тело в морг.

- Ну что, поехали? - Суровин приоткрыл дверцу фургона и пригласил Ксению в

салон. - Показывайте, где ваша дача.

Суровин сел рядом с водителем, следственная бригада разместилась в салоне, Лобов устроился на ближнем к двери месте, и машина тронулась.

8

Не успели отъехать и сотни метров, как переехали деревянный мостик над

быстрой и чистой речкой Купавой. Лобов вытащил из кармана записную книжку

и записал в ней несколько слов.

2.

Дача была обыкновенной, совсем не элитной, без особенных удобств и вовсе без

роскоши. Первый этаж был выложен кирпичом, второй представлял собой легкую

летнюю деревянную мансарду, которая не отапливалась и потому годилась для

обитания лишь в теплое время года. Оперативники разместились в небольшой

прихожей, на старом скрипучем диване, а Суровину и Лобову Ксения предложила

осмотреть кабинет отца. Они поблагодарили и прошли в небольшое помещение, в

котором размещался лишь письменный стол с компьютером, книжный шкаф, до

отказа набитый специальной литературой, да крохотная софа, разложить

которую, впрочем, места уже не оставалось.

- Вот в этом кабинете отец написал свои лучшие книги, - Ксения провела ладонью

по столешнице, посмотрела на пальцы, стряхнула с них пыль, с извиняющимся

видом добавила: - Он не сидел за ним, наверное, недели полторы, пока был занят

гонораром и выбором квартиры.

- А здесь есть все его книги? – поинтересовался Лобов, пробегая взглядом по

полкам.

- Нет, не все. Лишь ранние работы. Поздние, зрелые вещи отец хранил дома. Но

вы не беспокойтесь, я ведь обещала вам дать его последние работы, особенно ту, которая была издана в Швеции.

- И в Китае, если вы не против, - попросил Лобов.

- Да, конечно, - кивнула Ксения и как-то странно посмотрела на Лобова. –

Скажите откровенно, что вы хотите в них вычитать? Ну, я имею в виду то, что

поможет вам хоть как-то приблизиться к этому… - она замолчала, словно комок

встал у нее поперек горла, но быстро овладела собой: - К этому случаю, я хотела

сказать…

- Видите ли, - замешкался Лобов, - как бы вам сказать-то поточнее… - он на

минуту умолк, опустив голову и собираясь с мыслями, потом посмотрел на

девушку в упор и закончил: - В одном из последних моих дел я нашел разгадку

преступления именно в книгах убитого, вернее, в планах его будущих книг.

- Вы хотите сказать, что желаете посмотреть и рабочие записи отца, его наброски, заметки?

9

- Совершенно верно, - подтвердил Лобов.

- Но ведь вы… простите… ведь вы не следователь ведь? Насколько я понимаю, следователь - вы? – Ксения повернулась на Суровина.

- Вы совершенно правы, - кивнул тот, - Всеволод Никитич – эксперт-криминалист.

Однако в силу своего богатейшего опыта имеет полное право участвовать в

расследовании.

- Благодарю вас, Николай Владимирович, - улыбнулся Лобов, - но я собственно не

в следствие даже вникаю, а лишь попутными деталями интересуюсь. Они, знаете, могут очень немало интересного пролить на дело. Хотя, если я не кстати…

- Ради Бога, - Ксения равнодушно пожала плечами и кивнула на компьютер: -

Можно включить, там в нескольких папках можно найти все планы, заметки,

наброски отца. Вы сейчас хотите этим заняться?

- Я всего лишь скопирую документы на флэш-карту, если вы позволите, а в более

удобной обстановке с ними ознакомлюсь, - предложил Лобов.

- Да, конечно, - Ксения включила компьютер, предложила Лобову сесть за стол, а

когда монитор засветился, показала нужные папки.

Пока Лобов копировал материалы, Суровин спросил Ксению о работе отца, о его

коллегах и учениках.

- Отец возглавлял кафедру новейшей истории в Историко-археологическом

университете, - рассказала Ксения. – Собственно, он и был ее основателем, когда

восемь назад начали создавать университет. Отец привлек к работе на кафедре

многих известных ученых из Москвы, Петербурга. В основном это были молодые, перспективные историки. Постепенно усилиями отца кафедра стала своего рода

центром исторической мысли страны. Я не преувеличиваю, - горячо настаивала

девушка, видя, как при последних словах глаза Суровина скептически сузились. –

Историческая наука сегодня, мягко говоря, спит летаргическим сном. Так вот, отец с коллегами попробовали ее разбудить. И реанимировать. Им многое

удалось. Работы ученых кафедры стали удостаиваться престижных наград на

солидных мировых форумах, ученые стали непременными участниками

именитых конференций во Франции, Германии, Англии. Их книги стали

переводиться за рубежом. У отца выросли достойные ученики…

- Максим Родский – из их числа? – неожиданно прервал Ксению Лобов.

Девушка вздрогнула, замолчала на полуслове и метнула в Лобова неприязненный

взгляд. Заметно было, что ей очень неприятен этот разговор.

- А вы откуда его знаете?

10

- Я его вовсе не знаю, - ответил Лобов. – Но вот увидел перед монитором

небольшую фотографию в паспарту с надписью: «Дорогому учителю от

благодарного ученика Максима Родского» - и сразу понял, что это питомец гнезда

отцова, извините за плагиат, – Лобов повернул портрет лицевой стороной к

девушке, которая несколько секунд неотрывно смотрела на фотографию, будто

видела ее здесь впервые. Взгляд ее, поначалу жесткий и колючий, постепенно

теплел, и вот она уже с улыбкой взяла портрет, прочитала надпись и равнодушно

поставила его на стол.

- Да, это ученик отца, первый выпуск факультета, - кивнула она. – Сейчас он

доцент на кафедре. Отец души в нем не чаял…

- А каково ваше мнение о нем? – настаивал Лобов.

- Да мое-то мнение тут при чем? – удивилась Ксения. – Хотя, если желаете… - Она

присела на уголок софы и вытащила из сумочки сигареты:

- Вы не против?

Затянулась, выдохнула струйку в потолок и начала:

- Неприятный он какой-то, скользкий, хотя с виду лощеный, вы видите.

Несомненно, талантлив, окончил университет два года назад, а уже кандидат наук

и готовит докторскую диссертацию. Но по жизни… - она снова глубоко затянулась

и долго выдувала струю дыма. – Рядом с ним мне всегда было гадливо как-то, меня тошнило и выворачивало наизнанку. Отец мне возражал: «Он очень

талантлив, его первую книгу перевели в Германии!» Я не спорю, умный он, но… я

думаю, он способен на подлость…

- У вас есть основания так говорить? – спросил Суровин.

- Есть, - она кивнула и поправила сбившиеся волосы. – Как-то раз, собираясь на

конференцию в Лондон, отец предложил Родскому поехать с ним и подготовить

доклад. Тот согласился и через два дня показал отцу текст. Отец утвердил. Но

когда на конференции, уже в Лондоне…

- Вы были там? – прервал Лобов.

- Да. Так вот, когда Родский начал читать, я посмотрела на отца. Он заметно

менялся в лице, побледнел, потом покрылся испариной, заерзал в кресле, словом, кое-как сдерживался. Оказалось, Родский украл у отца тезисы его будущей книги.

- Отец сам вам сказал об этом?

- Прямо нет, но я ведь в курсе всех тем отца, я знаю их наизусть. Доклад Родского

был построен на тезисах отца!

- В последующем отец не вспоминал об этом?

11

- Нет.

- Как вы думаете, почему?

Ксения вздрогнула, растерянно переводя глаза с Лобова на Суровина, потом

устало махнула рукой и ответила:

- Теперь уже все равно… Дело в том, что отец прочил Родского мне в мужья.

Суровин и Лобов переглянулись, словно решая, кто первым задаст следующий

вопрос. Молчание затягивалось, и Суровин кивнул Лобову. Тот произнес:

- Скажите, Ксения, а каково ваше отношение к Родскому? Как к возможному

мужу, я имею в виду?

- Если бы не интересы следствия, я бы вам этого не простила! – покраснев, выпалила она. – Я его терпеть не могу! Презираю! Третирую в глаза! Это не

человек – какая-то муха Третьяковского!

- Кто-кто, простите? – едва не в один голос спросили Суровин с Лобовым.

- В записных книжка Гоголя, - улыбнулась девушка, - есть такая фраза – «муха

Третьяковского», а далее писатель поясняет, что она рыжая, с черными

полосками, пребывающая неотлучно на говне. Простите меня. Свои заметки

Гоголь не думал публиковать, а потому писать можно было все что угодно. Так

вот, посмотрите на Родского, - она кивнула на портрет, - рыжеват, усы

подкрашивает в черный цвет. И постоянно пребывает в отвратительной

самонадеянности, в высокоумной гордыне! Что может быть хуже?

- Вы так хорошо знаете Гоголя… - начал было Лобов, и Ксения пояснила: