Фигль-Мигль - В Бога веруем

• Название: В Бога веруем
• Автор: Фигль-Мигль
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005

Фигль-Мигль — сноб и гражданин. Родился, не состоит, проживет. Остальное зри в его сочинениях. Роман публикуется в журнальном варианте.

---

Нам сложно описать роскошную жизнь, созданную бедным воображением. Евроремонт, машина и пальто до пят — это святое, но что дальше? Перелистывая глянцевые журналы, Евгений вроде бы полюбил холодноватые яркие пространства современного дизайна, но у жены обнаружился вкус к антикварке, и он подчинился, выучил названия стилей, одинаково ему безразличных, и имена маршанов, внушавших ему одинаковый ужас, привык к тяжелой мебели, смирился с картинами, которые все сливались для него в мутно-цветное пятно художественной вклейки из старой школьной хрестоматии по литературе. (А сколько было написано сочинений, в которых “Утро” оборачивалось “Спасением флага”, грачи прилетали на зимнюю дорогу, расплывались слезами чернила, и над всем этим немеркнущим маревом плохих репродукций, требующих воплощения в столь же изуродованных и приблизительных словах, грозным обещанием вечной гибели вставала “Опять двойка”.) Он охотно путешествовал — то есть ездил, куда его возили, осматривал достопримечательности, дегустировал, играл с ребенком на пляже, плавал с аквалангом (страх перед инструктором, хамоватым соотечественником, непроницаемым, самоуверенным, с лицом и манерами настоящего уездного мачо), но Крит, и Греция, и Барселона, и Рим так и остались мертвыми глянцевыми открытками, тщательно выполненной декорацией, заменившей тот настоящий мир, в который Евгений никогда бы не сумел попасть (не убеждали даже собственные фотографии на фоне Колизея, Парфенона и прочего). Единственным, что тронуло его, оказавшись похожим на что-то забытое и, вероятно, родное, были маленький глухой город на какой-то границе (ночь, вокзал) и пирожные в каком-то кафе (эклеры). Страх перед инструктором запомнился отчетливее всего. Может быть, он подозревал, что этот инструктор и его жена — ? Может быть. Но, вы ведь знаете, персоналу строжайше запрещено.

Большой блистающий мир не ввалился в судьбу нашего скромного героя. Мир шумел у него в ушах и чего-то требовал — больше того, что могла предъявить маленькая фантазия маленького человека.

о ленивцах

Здесь нужно сказать вот что: в отечестве не владеют (да и откуда бы это могло взяться) искусством быть рантье, и не потому, что обеспеченного человека снедает жажда еще большей наживы или недоверие к банкам и государственным ценным бумагам. (Кстати, о забавном: у Пруста маркиз де Норпуа, советуя отцу Марселя поместить деньги в бумаги, дающие небольшие проценты, но зато вполне надежные — английские консолидированные фонды и русский четырехпроцентный заем, — говорит: “Прочнее этого ничего нельзя придумать”. В каком это году? Нужно посчитать; лет за двадцать до Первой мировой войны, не меньше.) Конечно, быть рантье охотно бы согласились подростки и люди искусства — они всегда найдут, чем себя занять. И лентяи. Лентяи? То есть люди, которые по каким-либо причинам чувствуют отвращение к труду, неприлежные, нерадивые, нагло праздные, о ком говорят “лень и за ложку взяться”? Или вы имели в виду ленивых королей или ленивцев — млекопитающих отряда неполнозубых, их еще называют Bradypus, тихоброды. Трехпалые ленивцы — “удивительно тихие, мирные и умилительные животные”; в шерсти у них живут мельчайшие зеленые водоросли, от чего шерсть подчас приобретает зеленый оттенок. А у двупалых ленивцев морда неприятная, рот полон желтых зубов, глаза злобные, красновато-оранжевые, и шкура напоминает шкуру бурого медведя. Они легко и часто переплывают широкие реки — так, по крайней мере, пишет отважный путешественник Айвен Сандерсон. Кто? Злой зоолог додарреловской эпохи — тех времен, когда из заспиртованных экспонатов составлялись коллекции для музеев. Но как-то ночью Сандерсон залез на дерево и наблюдал за живыми ленивцами (трехпалыми) и внезапно порадовался, что эта часть коллекции уже составлена и ему не придется — да, не придется. Напомните, мы потом расскажем о местной зооферме, где разводят будущие шапки и шубки (норка, песец). Там как раз был убойный день.

о Меровингах

Хватит, при чем тут вообще животные? Вы невнимательно слушали: животным, как бы они ни назывались, не лень переплывать широкие реки или мерцать зеленой шубкой — ждать своего дня. Животные молчат, смотрят, никогда ничего не делают через силу — вот почему люди их ненавидят и воспитывают (палкой, дитилином или музеем). Ах, дескать, ленивцу не болит в хребте! И из-за того, что у кого-то нет болей в спине, у очень многих сильно болит душа. (Леность рождает созерцательность, а созерцательность ведет к блаженству.) Ведь как иначе понять презрение каролингских историков к ленивым королям? А это что за звери? Вовсе не звери; ленивые короли — это прозвище последних франкских королей из династии Меровингов, правивших лишь номинально, тогда как реальную власть захватили майордомы. Вы что, издеваетесь? Нет; а вам что, неинтересно? Ведь это же Меровинги, это самые таинственные времена варварского средневековья. Их волшебное происхождение — их длинные волосы (символ власти и знак принадлежности к роду богов) — отвага и разбойничьи повадки Хильдерика I — печальная жизнь Хильдерика III — это они сжигали то, чему поклонялись, — совокуплялись со змеями и феями — не жалели людей и церковной утвари — и под конец не имели ничего, кроме царского имени, прекрасных длинных волос и единственного поместья с крошечным доходом; вступали на престол детьми и умирали молодыми. Ну а кто такие майордомы? Майордомы (не спутайте с мажордомами, то же слово, а какая разница, как между мажорней и майором) — это всего лишь должность: мэр, премьер-министр, что-то такое, необаятельное. Один из Меровингов установил ее, чтобы укрепить свое единовластие, и вот что вышло: он был последний Меровинг, имевший какую-то власть, с тех пор майордомы стали править и вообще решать предлежащие задачи. Пипин Короткий — последний майордом и первый Каролинг, отец, кстати, Карла Великого, решал задачи при пустовавшем шесть лет престоле. Потом он на этот престол посадил Хильдерика Третьего, потом ему надоело, и Хильдерик поехал в монастырь. Но сперва к папе Захарии поехали послы: как тот, интересно, относится к королям, которые во Франкии не имеют власти. У папы тоже были проблемы, он ответил: “Лучше всего называть королем того, кто имеет власть, нежели того, кто ее не имеет”. Хильдерик был низложен, пострижен и препровожден, а Пипин, сделав бархатную революцию, начал обустраивать Франкию. Обустроил. (А то с чего бы это сын Карл стал Великим.) А умер от водянки.

о лентяях

И что? А то, что у настоящей лени божественное происхождение, как у настоящих королей. Лениться — ведь это не только бархатный труд, но в некотором роде и подвиг. Лентяю всегда хочется что-нибудь сделать; у него горят глаза, замирает сердце, стучат зубы — здесь лихорадка, воодушевление, дерзкие планы на ближайший понедельник. “Лентяй! Это призвание и назначение, это карьера”, — говорит человек из подполья (забыв, по несчастью, что в 755 году и призвание, и назначение были безвозвратно утрачены. Почему безвозвратно? Потому что боги больше не совокупляются со смертными; все наши короли — самозванцы). Нет, после 755 года обыкновенный лентяй должен иметь какой-то фон для своего безделья: работу, которой он пренебрегает, начальство, которое его едва терпит, близких, которые на него ворчат; что-то должно оставаться незавершенным, несделанным, требующим переделки, маячить перед глазами и оттенять самодержавную лень покоя. Когда гнет сменится попустительством, лень обратится в скуку.

А зачем вы приплели зооферму? Климат у нас жестокий, без шубки тяжело — хотя и жалко. Жалко? Почему вы решили, что мы кого-то жалеем, если действительно жестокий и тяжело? Знаете теорию климата Монтескье? Знаете, что о судьбе песцов громче всех скорбят те, кому и песцовая шуба уже не в радость? А вегетарианцы — ведь овощам-то, наверное, тоже больно, когда их срывают с грядки. Не знаем мы, при чем здесь зооферма. Так просто, воспоминание.

Есть еще одно состояние: шалопай, бездельник, для которого покой всегда радостен. Такие люди рождены для ренты, но прекрасно обходятся без нее, и для них весь мир — проценты с долгосрочного вклада. Но трудоспособный нормальный человек среднего возраста не сможет заполнить образовавшуюся в его жизни пустоту и неутомимо бить баклуши. Кроме того, он уже привык к своей профессии — а ведь казалась нелюбимой, — он начнет беспокоиться, в нем проснется честолюбие, он не шутя задумается о пользе, которую мог бы принести, это даже постыдно, что он, молодой, здоровый —

Хорошо, понятно. Евгений не успел износиться до состояния полного безразличия, но если чего и хотел, то сам не знал, чего именно. И почему он ушел с прежней службы? А что, по доллару из кармана доставать — не служба, восемь часов в день? (А вот это как раз похоже на правду.) Но когда все было куплено и в течение двух часов Евгений набирал довлеющую дню сумму… Ему стало не то чтобы скучно, но он ждал большего.