Фигль-Мигль - Интервью журналу «Русский Репортёр»

• Название: Интервью журналу «Русский Репортёр»
• Автор: Фигль-Мигль
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2013

---

— Вы спрашивали, что такое совесть. Это импульс.

— Если человек пройдет, я не стану считать его бессовестным.

— Видите ли, плохо, когда он пройдет, а потом будет себя за это бесконечно грызть. Вот Разноглазый пройдет и не вспомнит. А люди, которые не очень хорошие, они пройдут, сто раз раскаются, двадцать восемь раз всем об этом расскажут и в следующий раз тоже пройдут… Зачем же тогда мучения совести, если никому о них не рассказывать?

— Я хотела бы поговорить с вами об интеллектуалах нашей страны. Они говорят складно. Но когда им надо совершить поступок, они видят вокруг себя окружность в триста шестьдесят градусов, и на каждом градусе несколько вариантов возможных действий. Пока они обдумывают, какой выбрать, время уходят. В результате они так ничего и не делают, только говорят. Но проблема в том, что они никак не пересекаются с теми, кто выполняет физическую работу.

— Хотите, чтобы они стройными рядами пересекались? Чтобы интеллектуалы ездили с лекциями по уральским заводам?.. Хотя им бы это не повредило.

— Я боюсь разрыва. Когда интеллектуал говорит да заговаривается, то он, продолжая говорить на русском…

— На русском собственном, — вставляет она.

— …то получается, что он и люди работающие говорят на разных языках.

— Ах, — вздыхает она. — Здесь сделать что-либо невозможно. Это делать нужно было двадцать лет назад. А что теперь? Что теперь? Я могу только надеяться, что книжка — такая вещь… Она попадает в чьи угодно руки, и если она честно и интересно написана, то может неожиданных людей заинтересовать.

— Женщин и мужчин с уральских заводов?

— У них есть дети, племянники. Эта книга — нет, но какая-то другая — вполне.

— Вы думаете, можно написать такую книжку, которая будет интересна и тем, и этим?

— Если задаваться такой целью, то невозможно. Никто не может предсказать, что и кому интересно… Я думаю, что и про Разноглазого интеллектуалам не очень-то интересно по каким-то другим причинам.

— По каким?

— Ну… слишком просто. Метафизика сейчас не в чести.

— Разве книжку нужно разбирать на слишком просто и не слишком просто? Открываешь и читаешь. Нет?

— Человек, который, как вы сказали, рассматривает триста шестьдесят градусов, он, видимо, начнет разбирать все-таки. Хотя это показатель того, насколько у человека все цело внутри. Он может быть каким угодно умным, но если книжка увлекательная, он ее будет читать не как филолог или интеллектуал, а как ребенок, как подросток, просто открыв рот и думая: «Ого!»

— На заводах работаешь так, что сил на думать не остается. Ты только чувствуешь боль за коленкой и резь в глазах от жалости к себе.

— Тоже панацея, кстати говоря. А всю жизнь вот так?

— Всю жизнь, наверное, легче. Они привыкли и не жалуются.

— Они жалуются, но их никто не слышит. С другой стороны, это тоже правильный вариант — не жаловаться. У нас жалуются только люди, у которых все есть, но им чего-то чуть-чуть недодали.

— Это сильно расходится с тем, как вы в своей книге описываете деревню.

— Завод и деревня — разные вещи. У меня оба деда были рабочими, поэтому я все-таки заводы понимаю, а вот деревня в моем понимании исключительно страшная вещь. Крестьянство как таковое, не обязательно русское. В книге все написано. Я могу повторить другими словами, но получится не так красиво… Деревня — это место, где нет души.

— Читатель не поймет, ему надо объяснить, — говорю я, хотя это я сама не понимаю.

— Может, вообще про деревню не будем? Я не хочу сказать какие-то поносные вещи, потому что это тот случай, когда стыдно ругать: мы сидим на их шее. Это не в поношение. Но почему-то все восприняли это как брань. Это научная теория, освященная толстыми немецкими именами. По типу организации общества деревня и город прямо противоположны. Они строятся на признании ценными абсолютно взаимоисключающих вещей. И если для города важны история, культура, то для деревни все это не важно. Что-то для них, безусловно, важно, но д­аже думать не хочется что.

— Это слишком жестоко по отношению к тем людям, которые там живут.

— Жизнь вообще жестока. У Алданова один персонаж говорит: «Я сердечно благодарен каждому человеку, который не собирается меня немедленно зарезать», — она умолкает, и я молчу. Мы долго молчим. Не потому, что я жду, что мое молчание вынудит ее сказать что-то еще. Просто мне нечего сказать. Я не могу с ней спорить, но что-то мешает согласиться, а для несогласия у меня не хватает аргументов.

— Ну не знаю… — наконец произносит она. — Уже опять хочу извиниться, на этот раз перед деревней. Если бы вы в этой деревне прожили пару лет, вы бы поняли, о чем речь. У вас будет на участке красивейший клен, и вам его соседи ночью спилят, потому что он своими корнями у них из-под огурцов воду через плетень вытягивает. В деревне хорошо, если ты помещик. Но тут еще нужно учитывать, что помещик берет на себя ответственность за вверенное ему крестьянское поголовье.

— То есть… я постараюсь сказать по-простому. В деревне некоторые чувства гипертрофированы, и зависть к соседу душит деревенского жителя, и он, в отличие от горожанина, не может с ней справиться?

— И горожан душит, но они рассредоточены. Если вы на тех же своих интеллектуалов предвзято посмотрите — они люди отшлифованные, умеют взять себя за горло, но зависть никуда не девается.

«А-ня-ня-ня», — подходит к нам ребенок.

— А ну-ка брысь отсюда, — коротко и спокойно говорит ему Фигль-Мигль.

Ребенок, осторожно переваливаясь с ноги на ногу, уходит.

— А если прославится кто-то рядом со мной? — спрашиваю я.

— Ну… у вас такой добрый вид.

— А вы?

— А я и так лучше всех. Кому мне завидовать?

— Значит, люди отшлифованные, которые умеют в себе задавить…

— Не показывать.

— …не показывать зависть, — для них она может стать толчком к бегу вперед?

— И для отшлифованных, и для неотшлифованных. Когда я говорю «отшлифованных», то имею в виду тех, кто умеет держать себя в руках и не перекашивается мордой при чужих успехах… Я не хочу так уж уничтожать современное крестьянство, то, что от него осталось. Мне, наверное, понравилось бы быть помещиком. Но, с другой стороны, зачем такая ответственность?

— Но вы же выбрали этику ответственности…

— Но не до таких же пределов! Чтобы жить в деревне, нужны деньги и характер.

— Но какими бы ни были крестьяне, как только их начинаешь уничтожать, к ним сразу просыпается непереносимое чувство жалости.

— Жалость — вредное чувство. Его тоже нужно душить. Сострадание нужно чувствовать, но только по делу.

— После того как он спьяну сожжет наш дом, потом протрезвеет, и мы с ним поговорим…

— Может, он и сам сгорит ко всеобщему благу.

— Но неужели мы не найдем слов, чтобы с ним поговорить?

— Об этом вам надо было с Ильей Пономаревым разговаривать. Он же вообще не думает о таких вещах. Хотя должен.

— А вы думаете, можно говорить с человеком, который тебя не понимает?

— Он не понимает, потому что вас не слушает, а не слушает, потому что не считает нужным.

— Вопрос о социальных сетях, — говорю я, хотя знаю, что она не пользуется ни интернетом, ни мобильным телефоном. — Современная молодежь, ну, многие из… рассматривают сети как ступеньки к вершине лестницы, на которой можно обрести власть…

— Вы имеете в виду лестницу в общественном мнении?

— Общественное мнение сейчас очень высоко поднимает.

— Только в их собственных глазах, видимо.

— Вы отшельник. Вы не можете судить.

— Ух ты…

— Так же ими воспринимаются и добрые дела, особенно работа не месте трагедии, которую можно широко осветить в соцсетях и пожать плоды в виде общественного признания. Я хочу сказать, что… — Я умолкаю: к нам снова подходит ребенок.

— Сейчас камни кидать буду, — спокойно говорит Фигль-Мигль, а я смеюсь. — Ну-ка брысь! С детьми надо жестко, чтобы место свое знали. Что это за дела такие?.. Это вы у нас в подвижники скоро отправитесь. Ваша ошибка в том, что к слову «человек» вы относитесь с преувеличенным почтением. Надо наоборот: «Не убил на месте? Спасибо тебе». В людях очень мало чего-то хорошего. Оно есть и иногда проявляется, но если вы будете пристально так всматриваться, то вот этот хороший порыв будет задавлен последующей бодягой с лайками, и вы только разочаруетесь. А если вы принимаете это как данность, вы будете радоваться каждый раз, когда встретите по-настоящему хорошего человека. Понимаете? Если ты готов к плохому, ты больше ценишь хорошее. Но вы хотите понять, откуда это. Как откуда? Это современная эпоха, когда человек описался от радости, поняв, что кому-то интересен и может выложить себя на всеобщее обозрение, и это будут комментировать. О людях надо думать плохо, пока они вам не докажут, что они хорошие.

— Я думаю, что наоборот.