Вадим Николаев - Богатырская дружина Мономаха. Русь в огне!

• Название: Богатырская дружина Мономаха. Русь в огне!
• Автор: Вадим Николаев
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-69594-2

На самом деле, Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович были не легендарными героями, а вполне реальными дружинниками князя Владимира Мономаха, и в действительности всё происходило совсем не так, как в былинах. Этот исторический роман делает сказку былью, превращая миф в живую историю. Русские богатыри здесь показаны не сказочными персонажами «без страха и упрека», а людьми из плоти и крови, которые любят и ненавидят, ссорятся и мирятся, совершают не только подвиги, но и грехи. Они сражаются не с мифическими чудовищами, а с реальными врагами Русской Земли – не брезгуя, впрочем, участвовать и в кровавых княжеских междоусобицах…

Книга воскрешает «прекрасный и яростный мир» наших воинственных предков, которые жили и умирали так, что о них слагали былины, и вписали свою имена «железом и кровью» не только в историю, но и в народный эпос.

---

Дружинники, как это ни странно, не осуждали ни Ярослава, ни даже Владимира. Наоборот, они гордились, что все эти великие князья поначалу княжили в Новгороде.

– И Изяслав Ярославич тоже был нашим князем, – вспомнил как-то один из дружинников. – Как и сын его Святополк одно время. Готовься, Мстислав Владимирович: сидеть и тебе на киевском престоле. Примета безотказная.

Узнал Мстислав и о призвании варягов – Рюрика с его братьями Синеусом и Трувором. Не очень понятно было, правда, кем был Рюрик – полновластным князем или просто приглашенным начальником дружины. Но, видимо, все-таки полновластным князем, раз Вадим, внук Гостомысла, поднял против него восстание.

Особенно же много говорили о Вещем Олеге – преемнике Рюрика, захватившем Киев и дошедшем до Царьграда. Умер Олег то ли в Киеве, то ли в Ладоге, решив, когда подрос Игорь, вернуться на родину, но не доехав. Сходились только насчет обстоятельств его смерти.

Новгородские волхвы предсказали Олегу, что ему суждено умереть от любимого коня. С тех пор он перестал ездить на нем. Прошло четыре года; осенью пятого Олег спросил о коне и, узнав, что тот давно умер, посмеялся над волхвами, довольный, что предсказание не сбылось. Он захотел видеть кости коня – ему их показали. Олег стал ногою на череп и спросил: «Его ль мне бояться?» Но в черепе сидела змея; она ужалила князя, и тот скончался. Мстиславу это казалось явной легендой – красивой, мрачной и мудрой.

Он впервые слышал об этих князьях – Вещем Олеге, Рюрике. И впервые он, к великому своему удивлению, услышал, что Русь началась не в Киеве, а в Новгороде.

Любава

Мстислав взрослел, и его все больше привлекали девушки и женщины. Из разговоров пьяных дружинников он уже достаточно много знал об отношениях мужчин и женщин, но сами эти разговоры вгоняли его в глубокую краску. Такие высказывания, как, допустим: «Попаришься с женой в баньке – и человеком себя чувствуешь», – коробили его страшно. Еще ему очень не нравилось выражение: «Она родила ему сына». Можно было подумать, что себе она сына не родила.

Мстислав был очень целомудренным, но никакое целомудрие не могло заглушить властный голос юной крови. Особенно ему нравилась одна из служанок, по имени Любава, на год моложе его, пухленькая, светловолосая. Она была сиротой и жила при теремном дворце. Мстислав слышал, какой словоохотливой она была в разговорах с подругами, но в княжеских покоях Любава всегда была молчалива, лишь изредка бросая на Мстислава быстрые взгляды, в которых таилось озорство. Мстислав при этом краснел и отводил глаза, как будто это он был девушкой.

Однажды, когда они в очередной раз остались наедине и Любава вытирала пыль с окна, он подошел к ней, положил руки на ее плечи, не осмеливаясь опустить их ниже, и горячо зашептал ей в самое ухо:

– Любава, приходи сегодня ночью на сеновал. Придешь?

— Приду, князь, – ответила Любава, как будто речь шла о пустяковой просьбе, и довольно быстро ушла.

Мстислав с трудом дождался ночи. Он был в полном смятении, и мысли его путались. Где-то около полуночи он легко выпрыгнул из невысокого окна и пошел к сеновалу.

Любава уже ждала его. Увидев Мстислава, она сняла с себя платье, потом – рубашку, и он увидел ее свежее девичье тело, прекрасное, как солнце и звезды.

– У тебя кто-нибудь был? – спросил он.

– Никого не было. А у тебя, князь?

– Тоже. Ты боишься?

– Нет, тебя не боюсь.

– Почему?

– Ты нежный и ласковый, я чувствую.

Он действительно изо всех сил старался быть с ней именно таким.

Им не нужно было тех изощренных ласк, которыми Марджана потчевала великого князя Святополка. Им вполне хватало их полудетской чувственности и той невероятной нежности, которую они испытывали друг к другу.

– А почему, князь, ты всегда ложишься сбоку, а не сверху? – спросила как-то Любава. – Мне говорили, что мужчины ложатся сверху.

– Тебе ведь будет тяжело, – ответил Мстислав.

Любава крепко обняла его и поцеловала в губы.

Часто они подолгу лежали рядом, и Мстислав рассказывал ей о своих предках, разумеется, выставляя их в самом лучшем свете. Но Любава знала достаточно много, и ему приходилось оправдывать Владимира Святого, которого он уже терпеть не мог, а также Ярослава Мудрого, к которому он был более расположен.

Любава больше любила говорить об Олеге и Рюрике.

– Запомни, – повторяла она, – из Новгорода, из Новгорода все пошло. И я горжусь тем, что я – новгородка.

А в душе Мстислава все сильнее отпечатывалось, что если Киев был матерью городов русских, то Новгород был их отцом.

Рассказывал Мстислав Любаве и о битве при Гастингсе (ровно за десять лет до его рождения), в которой норманны победили саксов и завоевали Англию и в которой пал его дед по матери, последний саксонский король Англии Гарольд.

– Чудно, – говорила Любава. – Ведь Англия – это где-то там, далеко за морем, а вот ты, сын англичанки и внук английского короля, лежишь тут, рядом со мной. Какое у тебя христианское имя, князь?

– Гарольд, в честь деда, – ответил Мстислав. – Мой отец очень любил мою мать и не отказал ей, когда она попросила об этом.

– Да, странное имя. А какое христианское имя у твоего отца?

– Василий.

– Ну, это попривычнее. И все равно имя не наше, а греческое. А какое было христианское имя у князя Ярослава?

– Георгий.

– Тоже греческое. Приняли чужую веру, а с ней и чужие имена, но боитесь произносить их вслух и зовете себя славянскими именами. Но придет время, и все будете звать себя по-гречески. Да и сейчас среди славянских имен разве не попадаются Олеги да Игори? Ведь все вы потомки варягов.

Мстислав никак не ожидал от шестнадцатилетней Любавы таких речей.

– Кто тебя этому научил? – резко спросил он.

– Чему?

– Про чужую веру, про варягов?

– Меня воспитывал дед, а он был волхв. Никто, конечно, не знал, но он умел заговаривать и лечить. Когда я маленькой сильно занемогла, он вылечил меня.

– И он молился Перуну?

– Не Перуну, нет. Роду. Род был и есть настоящий бог славян. И это он бог грозы, а вовсе не Перун. Перун был просто бог войны, почему князья и дружинники сделали его главным. И до сих пор на украинах тайно молятся Перуну, но только на украинах. А Роду молятся везде. Ведь это он создал все, а вовсе не греческий бог. И еще молятся рожаницам. От них зависит урожай, и от них же – судьба каждого человека. А в день Рода, летом, как я слышала, в деревнях до сих пор юноши и девушки идут ночью купаться на реку, а потом нагие уходят в лес, и каждый может любить каждую.

– Любава, – заговорил взволнованный Мстислав, – то, что мы с тобой делаем, – это блуд. И я это знаю, но не в силах устоять. Но то, о чем ты говоришь, хуже блуда.

– Это не блуд, – сказала Любава, – это любовь.

– Отчего же тогда ты порицаешь Владимира Святого?

– Князь Владимир никого не любил. Он просто тешил свою плоть. А вот если думаешь больше о другом, чем о себе, если стремишься доставить радость, тогда все дозволено.

– Любава, – спросил Мстислав, – неужели ты бы хотела принадлежать кому-нибудь, кроме меня? И неужели ты бы хотела, чтобы я ласкал другую?

– Нет, – ответила Любава, – конечно, нет. Я бы хотела, чтобы мы принадлежали только друг другу. Но это потому, что мы уже испорчены. Мы хотим любить кого-то одного. А любить надо всех, даже некрасивых, убогих, всех. Этому ведь и греческая вера учит, правда? Только любовь у них какая-то неживая, потому что бесплотная. А любовь должна быть живая, теплая, сладкая, как у нас с тобой. И тогда все будут счастливы.

– Любава, – спросил Мстислав, меняя тему, – а каких еще древних богов ты знаешь?

– Есть Сварог, бог-кузнец, есть Дажбог, бог света, есть Велес, бог скота, есть Ярило, бог плодородия, есть Хорс, бог солнца, есть Симаргл, пес, охраняющий семена и посевы, есть Стрибог. Есть Макошь, богиня судьбы, и есть Лада, богиня любви. Дед говорил мне, что и у греков были похожие боги. И Род у них был, только называли они его по-своему – Зевс (в Египте – Амон). А значит, это те же самые боги, и, значит, они есть на самом деле.

Рассказывал мне дед, что правил давным-давно в Египте царь Феоста, – продолжала Любава. – Хоть и царь он был, любил работать в кузне и научился ковать оружие, людей этому выучил. А до того ведь везде, во всех странах, на камнях и на палицах бились. И когда умер Феоста, вознес его Великий Род на небо и сделал Сварогом, богом-кузнецом. Мало тогда еще было богов, и нуждался Род в таких, как он. Греки звали Сварога Гефестом.

Был у Феосты сын по имени Солнце. Только египетское, конечно, это было имя. Он после смерти стал Дажбогом…

– Ты же говорила, что Дажбог – бог света? – спросил Мстислав, умевший прекрасно все запоминать. – Но в земной жизни у тебя его зовут Солнце. И действительно, откуда исходит свет? От солнца. Сейчас, конечно, от звезд и месяца ясного. Но днем – от солнца. И намного ярче дневной свет ночного, сама это знаешь. А бог солнца, по твоим же словам, – Хорс.