Альфред Нойман - Дьявол

• Название: Дьявол
• Автор: Альфред Нойман
• Издательство: Высшая школа
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1992
• ISBN: 5-06-002559-4

Роман немецкого писателя Альфреда Ноймана посвящен истории Франции второй половины XV в. Автор показывает, как в течение двух с лишним десятилетий король-объединитель Людовик XI противостоял феодальной клике, возглавляемой его родственником герцогом Бургундским Карлом Смелым, и как путем ловких дипломатических комбинаций он сумел разъединить своих врагов и вышел победителем из борьбы.

Главным героем романа наряду с Людовиком XI является ближайший помощник короля Оливье Ле Ден, исполнявший многие его тайные поручения и за свои ловкость и неразборчивость в средствах прозванный дьяволом.

---

— Мессир… — тихо сказала Шарлотта и опустилась на колени у кровати рядом с дофином, робким, некрасивым мальчиком лет пятнадцати. Она прочла краткую молитву, встала и задумчиво, нерешительно обернулась.

— Может ли регентство рассчитывать на вас, мессир? — спросила она. Оливер подошел ближе, снова улыбнувшись и качая головой.

— Если бы я ответил утвердительно, ваше величество, — сказал он, — то и регентство, и мир внутри страны, и единство государства — дело жизни этого великого человека — просуществовали бы до смешного недолго. Неужто вы этого не знаете сами, всемилостивейшая государыня?

Шарлотта молчала, сжимая ладони, как всегда, когда ей не удавалось побороть волнения. Неккер разглядывал ее. Она в старости похорошела. Седина растворила все некрасивое, грубое, страдальческое в серебристой своей важности; слишком широкое лицо стало как-то меньше.

— А что предпримете вы, мессир? — спросила она наконец.

— Государыня, — медленно отвечал Неккер, — вы однажды видели меня так близко, и так полно и глубоко открылся я вам однажды, государыня, как редко бывает на свете. Что я предприму, государыня? Вы этого взаправду не знаете?

Шарлотта еле заметно наклонила голову.

— Вы последуете за ним, — тихо произнесла она, ободренная тем, что он мягко, но властно понуждает к откровенности. — Я, по меньшей мере, предполагала это, — еще тогда, когда даже в мою тихую обитель доносился шум и гром, поднятый вокруг дьявольского имени. И я знала, по крайней мере, что шум идет вокруг чего-то великого — и, быть может, мессир, это знание было тем немногим, чем я еще могла гордиться, — и я, как тогда, молила бога, чтобы он помиловал и наградил вас. И я… да, сеньор, я никогда не думала, что увижу вас еще раз одного, без него, после него!.. Потому-то я и смущена…

— Вы снова близко-близко подошли ко мне, всемилостивейшая государыня, — мягко, благодарно произнес он; — и вы сейчас услышите, почему я еще жив, хотя король мой уже пять часов, как умер, и почему я просил вас прибыть сюда тайно, и почему вы, а не я, должны объявить народу о смерти суверена и об образовании регентства — и еще кое о чем: об изгнании дьявола.

Шарлотта слегка подняла плечи, словно поправляя тяжелую ношу, и губы ее задрожали.

— Я все поняла, — прошептала она и печально добавила: — ах, почему всегда так трудны задачи, которые вы ставите передо мной, мессир?

— Потому что они всегда царственны, государыня, — ответил Неккер с тихой улыбкой. — Теперь, как и тогда, речь идет о династии и теперь, как тогда, нужно преодолеть личные чувства. Много ненависти скопилось вокруг престола; великий король выдерживал ее напор, но слабого юношу такая ноша сломит. И искупительной жертвой этой ненависти должен пасть тот, кто ее вызывает, — во имя короля. Вот почему я не скрылся, хотя легко мог это сделать, и почему не разделил смерть с моим королем. Вот почему все уже мною давно подготовлено. Вот почему ваш долг, государыня, — как и в тот раз, — понять державную цель мою и не мешать неизбежному ходу событий мелкими сантиментами.

— Да, — прошептала Шарлотта. Оливер продолжал деловым тоном:

— Первым актом регентства после обнародования смерти монарха должно быть разжалование и смещение Ле Мовэ. Вторым актом — восстановление в должности президента Ле Буланже и прочих отставленных советников парламента, а также возвращение всего их имущества. Затем официальный указ парламенту — предать суду Оливера Неккера и Даниеля Барта и создать возможно более громкий процесс. И наконец, утвердить приговор суда без минуты промедления. Арестовать меня вам будет тяжело, — я это сам устрою, всемилостивейшая государыня. Это все. И в этом поклянитесь мне именем короля.

Шарлотта стояла, словно оглушенная; вот она чуть подняла руки.

— Ваше величество! — раздался дрожащий голос Жана де Бона из темного угла зала, — ради всего святого, подумайте…

— Постой, Жан, добрый мой друг! — твердо и громко прервал его Оливер. — Уж если ты в самом деле решил нарушить порядок и спокойствие в государстве, то не захочешь же ты нарушать спокойствие душевное. И ты отлично меня понимаешь, мой умный друг.

Бон умолк. Неккер снова обратился к королеве.

— Вот этот человек — самое драгоценное из всего, что завещал Людовик регентству. Всегда слушайтесь его советов — только не теперь.

Дофин воскликнул, весь красный:

— Не обещайте ничего, матушка!

— Государь, — повернулся к нему Оливер, смерив его взглядом, — вы знаете, как зовет меня ваш народ?

— Да, сеньор, — запнулся принц; большой нос его задергался от волнения — совсем как когда-то большой нос Карла Французского, имя которого он носил.

Оливер увидел это сходство и нахмурился, словно читая в будущих судьбах королевства.

— Так повинуйтесь гласу народа, государь, — сказал он не особенно ласково. — Это весьма важно, когда родишься не Людовиком, а всего лишь сыном Людовика.

Он отвернулся, подошел к покойнику, поцеловал обе скрещенные на груди руки. Затем покрыл мертвеца простыней и отошел.

— Мы здесь больше не нужны, государыня, — сказал он королеве. — Ваш державный долг начинается с той клятвы, которую вы мне дадите.

— Клянусь вам именем вашего короля, — ясно и громко произнесла Шарлотта. И когда Оливер склонился к ее руке, она поймала его руку и поцеловала.

— Это относится не ко мне, а к моему королю, — тихо молвил Оливер, — и он благодарен вам.

Вдруг дофин зарыдал. Нельзя было разобрать отчего именно, он глядел в пол. А когда он поднял свои слегка косые, красные глаза, Неккер уже исчез.

Парижский муниципалитет в течение последних недель лишь с большим трудом предотвращал форменный бунт населения против тирана из замка Сен-Клу. На улицах собирались толпы, раздавались проклятия и угрозы по адресу Дьявола и его управляющего, а на проповеди знаменитого приора отца Антуана Фрадэна, единственного человека, который безнаказанно и невозбранно громил тиранию всесильного министра и его приспешника, сбегался весь город. Муниципалитет принужден был выслать на улицы усиленный патруль, а епископ просил отца Антуана умерить свой пыл и не допускать взрыва народной ярости.

— Пора, — сказал Неккер Даниелю Барту, приехав ночью в Сен-Клу.

— Давно пора, — сказал управляющий, пожимая плечами; — давно пора, если вам больше нравится идти и дать себя повесить, нежели ждать здесь, покуда они придут и нас растерзают. Я вас, кажется, лучше понимаю, чем Фрадэн, который считает вас помешанным, но все-таки отлично выполняет возложенное на него задание. Если мы не очутимся в стенах парламента до того, как парижане узнают о смерти короля, то верховному суду не останется от нас и пуговицы, которой он бы мог украсить виселицу.

— Даниель, — ответил, не торопясь, Оливер, — твои шутки удивительно кислы сегодня. Оно и понятно. Пробейся со своими молодцами через бретонскую границу в Англию или в Португалию, где хорошие шпаги хорошо оплачиваются. Для моей цели достаточно, чтобы ты был осужден заочно.

— Мы через два часа выезжаем, мейстер, — сказал Барт, словно все предыдущее говорилось не ему.

С восходом солнца Оливер и Даниель были уже в Париже. В одежде путешествующих купцов и с фальшивыми бородами вошли они через городские ворота, зажатые между двумя телегами с фруктами и овощами; заспанная стража даже не окликнула их. Они пошли по пустынным улицам, еще серым и влажным от утреннего тумана.

— Хороша была эта жизнь, Даниель? — спросил Оливер.

Барт раздумчиво пожал плечами.

— Да, — сказал он наконец, — во всяком случае она не была скучна, — с моей точки зрения, которая ни для кого не обязательна. Однако, когда в последний раз чувствуешь себя свободным человеком, как вот мы сейчас, мейстер, то нельзя не сказать, что жизнь хороша. А ведь вы были все-таки большим барином, мейстер.

— Я был наполовину королем, Даниель, — медленно, с улыбкой произнес Оливер.

Они молча продолжали путь. На углу улицы Барильери, у самого дворца парламента, Неккер мягко сказал:

— Друг мой, еще есть время повернуть обратно! Моя жизнь поглотила столько чужих жизней, столько любви, неужели и смерть моя должна повлечь за собою то же?! Да, — воскликнул он и остановился, — жизнь была хороша, Даниель; она знала и любовь — особую любовь, сильную любовь, такую, которая может противостоять всей ненависти мира! Клаэс и Элиза, Луиза, Анна… Анна и Людовик — и ты, мой товарищ всей жизни, моя правая рука! Спасибо тебе, Даниель! И прощай! Еще есть время повернуть назад!

Но Барт уже опередил его.

— Идемте, мейстер, — бросил он через плечо, — скоро шесть часов.

В тени портала они сняли фальшивые бороды и побросали их в водосточную канаву. Ворота были еще заперты. Они звонили, покуда не прибежали часовые. Им отперли, оглядели их; но в лицо их никто не знал. Оливер заявил, что желает видеть секретаря парламента по делу, не терпящему отлагательства. Барт вздрогнул, когда тяжелая дверь захлопнулась за ними. Неккер глянул на его побледневшее лицо.