Георг Борн - Султан и его враги

• Название: Султан и его враги
• Автор: Георг Борн
• Издательство: Интербук
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1993
• ISBN: 5-7664-0946-X

В романе читатель перенесется на берега Босфора, в султанат времен Абдула-Азиса и его могущественного врага Мансура-эфенди, окунется в хитросплетения дворцовых интриг, проникнет в святая святых — гарем султана.

---

— Опасные средства! — заметил Мансур-эфенди.

— Вот что пришло мне в голову. Не даст ли ваша светлость какого-нибудь поручения к великому визирю? — вдруг спросил грек.

— Поручение? Гм, да, — отвечал Мансур медленно и, растягивая слова, как бы в раздумье.

— Мне помнится, я должен был запечатать и отнести письмо великому визирю.

— Так, так — письмо! Разве я тебе говорил об этом?

— Кажется, сейчас, ваша светлость.

— Сейчас?

— Или давеча, хорошенько не помню!

Теперь Мансур хорошо понял, чего желал грек. Он сел за письменный стол и написал просьбу от неизвестного, в которой просил о месте, и подписался вымышленным именем.

Затем, свернув бумагу и написав адрес, но не запечатав письма, передал его греку.

— Проситель — бедняк, которому я желаю добра, — сказал он, — может быть, у Махмуда-паши найдется для него какое-нибудь место! Но не говори ему, что пришел от меня, это не принесет пользы просителю. Знает ля великий визирь, что ты у меня в услужении?

— Нет, ваша светлость, — отвечал Лаццаро, принимая письмо, — этого никто не знает, кроме нас двоих да проклятого Черного гнома, которая снова ускользнула из рук палача и с тех пор бесследно пропала. Я уже разыскивал лжепророчицу, но все усилия мои тщетны, я нигде не мог найти ее. Теперь все мои надежды на Сади-пашу.

— На Сади-пашу? — с удивлением сказал Мансур.

— Точно так, ваша светлость. Через него я надеюсь разыскать ее, она наверняка имеет тайные связи с молодым пашой.

— Так затем-то ты и шляешься так часто по вечерам?

— До сих пор я еще не имел никакого успеха. Но я терпелив, ваша светлость! Сирра и Сади-паша не друзья Лаццаро, хе-хе-хе, — пробормотал он, скаля зубы, — а враги Лаццаро, рано или поздно они непременно попадут ему в руки.

— Доставь эту просьбу Махмуду-паше, — перебил Мансур-эфенди излияния грека.

Мансур был осторожен и боялся, чтобы откровенность грека не зашла слишком далеко.

Лаццаро пошел исполнять данное ему поручение. Из развалин он прямо отпрпвился в Скутари и на пристани взял каик на весь вечер. Прежде всего он велел лодочнику везти себя в Галату. На противоположном берегу он вышел далеко от дома старой Кадиджи и велел лодочнику ждать себя здесь. Он предпочел пройти немного пешком, чтобы лодочник не мог видеть, куда он отправился.

Уже стемнело, когда Лаццаро подошел к старому грязному деревянному домику толковательницы снов. У дома он увидел изящный экипаж, по-видимому, у Кадиджи были знатные гости.

Пока грек раздумывал, не лучше ли ему подождать, дверь дома отворилась, и из него вышли две дамы, плотно закутанные в ячмаки. Лаццаро по одежде узнал в одной из них принцессу Рошану, а в другой — ее сестру, супругу Нури-паши. Старая Кадиджа проводила принцесс до экипажа.

Грек спрятался от них и только после отъезда экипажа подошел к старухе, все еще смотревшей вслед своим знатным гостям.

— Это ты! — сказала она, указывая в том направлении, куда скрылся экипаж. — Ты их видел?

— Это были принцессы.

— Хи-хи-хи, — захохотала старая Кадиджа вслед уехавшим дамам, — пришли разгадывать свои сны — немного-то было в них хорошего. Принцесса любит Сади и все еще опасается своей соперницы Реции.

— Ты все еще ничего не знаешь о ней?

— Ничего, сыночек, совсем ничего. Но войди в комнату. Ведь ты пришел ко мне, не так ли?

— Значит, все еще нет никаких следов Реции. И Сирры тоже.

— Я думаю, что обе они умерли, — заметила старая Кадиджа, введя Лаццаро в грязную жалкую комнату, где все еще носилось благоухание от нежных духов принцесс, а на столе горела тусклая лампа. — Третьего дня, — продолжала старуха, — на девичьем рынке у торговца Бруссы я случайно встретилась с одной женщиной, муж которой, как я потом узнала, персиянин, башмачник. Она пришла спросить Бруссу, не попадалась ли ему девушка с ребенком, которую зовут Реция.

— Реция? С ребенком?

— Слушай дальше, — отвечала старая Кадиджа и в беспокойстве убрала золотые монеты, полученные ею от принцесс. — Услышав имя Реции, я стала прислушиваться, расспросила ту женщину, которую звали Макуссой, и от нее узнала, что дочь старого Альманзора нашла себе убежище у башмачника Гафиза.

— Так это действительно была она? А чей же это ребенок?

— Это ее сын от Сади! Но Сади теперь и знать ее не хочет, из-за чего она в отчаянии и бежала ночью из дома Гафиза.

— Когда же это было?

— Уже с полгода, старая Макусса сама, наверное, не знает, когда.

— И она не возвращалась?

— Она так и пропала вместе с ребенком. Старая Макусса спрашивала у Бруссы, не попадалась ли она ему, но он засмеялся и сказал, что он не торгует девушками с детьми.

— Сади-паша еще не раз вспомнит ее, он, у которого теперь другое сватовство в голове, — с пренебрежением сказал Лаццаро. — Он отнял у меня Рецию, выгнал меня из дома принцессы — я этого никогда не прощу бывшему лодочнику, он должен бояться меня! Пробьет и его час!

— Так, так, сыночек, твоя правда. Если бы я только знала, живы ли еще Реция и Сирра. Но говори, что тебе нужно от меня? Зачем ты пришел к старой Кадидже?

— Ты должна дать мне щепотку пыли, которую достала в персидском монастыре, мне нужно ее для одного хорошего приятеля.

— Для одного хорошего приятеля, хи-хи-хи! Ты все еще такой же шутник, мой сыночек, — засмеялась старая толковательница снов, — ты хочешь получить от меня тонкую, драгоценную пыль, которая убивает на месте того, кто только вдохнет или понюхает, или другим путем примет ее, не так ли? Но у меня ее осталось только самая безделица.

— Если ее достаточно для одного, я дорого заплачу тебе, — отвечал Лаццаро, бренча деньгами.

— Посмотрим. Уж не для молодого ли Сади-паши готовишь ты это угощение? — спросила старая Кадиджа.

С этими словами она прошла в угол комнаты, где приподняла старую, грязную подушку и вынула из-под нее оклеенный серебряной бумагой, звездами и разными фигурами ящичек.

— Тебе нужно это для прекрасного Сади, да? — повторила она.

— Да, если уж ты так любопытна.

— Посмотри, вот весь остаток, — продолжала старуха и достала из ящичка тонкий стеклянный флакончик, где было еще немного мелкого, как мука, желтого порошка.

— Я куплю у тебя остаток!

— Весь остаток? В уме ли ты? — вскричала старая толковательница снов. — Этим количеством можно отправить на тот свет человек десять! Довольно будет одной хорошей щепотки! Что у тебя там такое, письмо? — продолжала она, увидев, что Лаццаро вынул бумагу. — Ах, я понимаю, ты хочешь использовать порошок вместо песка, хочешь посыпать им письмо! Смотри, довольно будет четверти, и ты дашь мне за это сто пиастров!

— Сто пиастров за одну щепотку?

— Это еще полцены, сынок. Такого порошка больше нигде нет!

Лаццаро бросил на стол горсть пиастров и развернул письмо.

— Осторожнее, чтобы пыль не попала нам в нос или рот, а то мы погибли, — сказала старуха. — Предоставь мне это сделать, я уж знаю, как обходиться с этими вещами. Ба! — вдруг вскричала она, осторожно рассыпав немного порошка по бумаге и затем осторожно сложив письмо. — Вот какие у тебя знатные знакомые, хи-хи-хи!

Она успела пробежать глазами письмо и узнала, что оно адресовано великому визирю.

— Ба! На какие еще знакомства ты намекаешь? — сердито отвечал Лаццаро и вырвал письмо из ее костлявых рук.

— Зачем тебе иметь от меня тайны, сынок?

— Тайны, не тайны, но если ты не будешь молчать, тогда между нами все кончено!

— Ого, ты, кажется, боишься, чтобы я не разболтала о твоем письме?

— Да, когда бываешь пьяна!

— Никогда не бываю я пьяна настолько, чтобы забыть, что можно сказать и чего нельзя, — возразила старая Кадиджа, — мы делали с тобой немало хороших дел, не забудь это, сынок! Не я ли отвела тебя к Баба-Мансуру, когда ему понадобилось устранить Альманзора и его сына Абдаллаха…

— Ты это сделала. Но так как мы уже заговорили об этом, то скажи, пожалуйста, чему приписать твою ненависть к старому Альманзору и его семейству, что скажешь на это, Кадиджа?

— В другой раз, сыночек, в другой раз, — отвечала старая толковательница снов.

При последних словах грека ею овладело сильное беспокойство, и судорожные гримасы совершенно исказили ее и без того страшно безобразное, сморщенное лицо.

— Хорошая вещь твое письмо, хи-хи-хи, — продолжала старуха, — да, да, по крайней мере, освободится место, и младшие смогут получить повышение. Берегись только, чтобы в случае скоропостижной смерти Махмуда-паши красавец Сади-паша не стал великим визирем. Хи-хи-хи, почем знать, принцессе снилось нечто похожее!

— Лучше бы ты давеча ослепла, чтобы не читать, чего не следует, — пробормотал Лаццаро и вышел из дома старухи.

— Какие у тебя всегда благочестивые желания, — крикнула, смеясь, Кадиджа, провожая своего друга до дверей.