Алла Осипова - Лоскутное одеяло

• Название: Лоскутное одеяло
• Автор: Алла Осипова
• Издательство: ЗАО Центрполиграф
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9524-3027-3

Аня обладала редким даром нести свет и успокоение страждущим. Девушка работала медсестрой, когда случай свел ее с одним из пациентов — типичным братком Юрием. Он взял ее к себе жить. Сначала Аня боялась этого сильного, богатого и абсолютно чужого человека, но потом полюбила его. Однако необычную пару ждут серьезные испытания…

---

Шли годы. Мама уже не была столь красива и молода. Работала она в соседнем гастрономе. Периодические запои накладывали отпечаток на ее лицо. И тут она встретила отчима. Его звали Павел Алексеевич, он отоваривался в гастрономе у самого директора, который припасал дефицитную колбасу, масло и шпроты. Павел Алексеевич работал в мебельном магазине, так что бартер между магазинами был весьма взаимовыгодным.

Директор магазина знал, что мама ищет своего нового принца. Он также знал, что Павел Алексеевич бездетный вдовец и ищет себе подругу жизни, то есть является потенциальным принцем для мамы. Добрый директор познакомил две одиноких души. Через некоторое время мама и Павел Алексеевич стали жить вместе. Он был старше ее на семнадцать лет и сразу поставил себя. Мама вцепилась во вдовца с неистовой силой обожания, угождала как могла, заискивала, чистила ботиночки, подсовывала лучший кусочек и очень надеялась, что рано или поздно он женится на ней. Официально.

Мама, как девочка-подросток, мечтала о фате, марше Мендельсона и обручальном колечке на пальце. Но если человек уж слишком сильно чего-то хочет, то он этого никогда не получит. Слишком уж сильно ничего хотеть нельзя. Если слишком сильно сдавить синюю птицу удачи в тесных объятиях, то, скорее всего, она задохнется насмерть или, сильно поцарапав на прощание, вырвется и улетит.

Павел Алексеевич очень быстро принял игру в кошки-мышки и не торопился в загс.

Он много лет водил маму за нос, капризничал и очень хорошо понимал, что мама никуда от него не денется. Кроме того, его безумно раздражала я. Самим фактом своего существования. Я неправильно ела, ходила, садилась, дышала. Мама, моя любимая мама, на все сто процентов была на его стороне.

Все эти подробности я узнала намного позже, от дедушки, а пока пьяная мама спит в сенях, слегка похрапывая, а я тихо сижу в уголке и рисую черными акварельными красками злые картинки. Мне нравится рисовать отчима на виселице, с его бородавкой и жирными щеками. Он болтается, как толстая сальная сосиска. Очень похоже! Я кусаю губы и приговариваю:

— Вот кого надо побольше пороть… Сделать из него отбивную… Тогда мамочка перестанет пить и будет со мной…

Когда мне было пять лет, отчим и вправду порол меня. Я случайно назвала маму «дурочка», в игре, совсем не оскорбительно, даже нежно. Отчим услышал это и решил проявить свои излюбленные педагогические приемы. Он ринулся в атаку, здоровый, толстый дядька. Бычьи глаза отчима страшно налились кровью, он мгновенно вытащил огромный ремень из своих брюк и несколько раз больно и зло стукнул меня. Это было не только больно, но и унизительно. Я изо всех сил пыталась увернуться, извивалась, пыталась укусить его, но силы были неравны. Мама, моя любимая мама, меня не защитила, я кричала от ужаса и смотрела на нее, а она даже не встала со стула, глядя прямо перед собой в никуда, как будто замерла в параличе. Наверное, она не хотела с ним ссориться, боялась ему перечить. Мама всегда перед ним заискивала, становясь какой-то неестественной и глуповатой. После экзекуции я забилась в кровать и описалась. Я потом всегда писалась по ночам, когда оставалась у них в Бирюлеве, даже когда выросла, а у бабушки с дедушкой — никогда. Я чувствовала себя мерзкой вонючкой и никогда не хотела у них оставаться даже на одну ночь. После этого я поняла, что больше не умею смеяться. Улыбаться могу, а смеяться — нет. Не получается. Но человеку смеяться совсем не обязательно, правда? Некогда мне смешинки-то гонять, дел невпроворот.

Моя жизнь у бабушки и дедушки подчинялась строгому природному течению, в котором у меня были важные обязанности.

Январь мы не будем считать — в январе праздновали Новый год, катались с дедушкой на санках с большого бугра, на лыжах у дальнего пруда и в лесу — словом, забавлялись на воздухе. Так чудесно в солнечный морозный день ехать по заснеженному лесу, упруго отталкиваясь палками и скользя по лыжне, проложенной дедушкой. В феврале мы начинали заниматься семенами и рассадой, намечали план посевных работ. По вечерам мы с бабушкой наклеивали семена моркови и петрушки на длинные серпантиновые ленты, а потом их оставалось только раскатать и полить. Нужно также приготовить семена для рассады и запасти молочные пакеты, где она вырастет.

Весной мы с дедушкой сгребали листья на участке, жгли костры, белили яблони, копали грядки, удобряли землю. В майские праздники сажали картошку, ее надо было посадить много, чтобы хватило на целый год не только нам, но и маме с отчимом. Мы с дедом копали грядки на скорость, это очень захватывало.

У дедушки было несколько ульев с пчелами, он постоянно возился с ними, надев свою смешную шляпу с густой вуалью. В это время мы с бабушкой плотно закрывали все двери и окна и пережидали пчелиные пляски. К медовому Спасу у нас обычно скапливалось много банок меда. Я любила только мед в сотах, которые можно было долго-долго жевать.

Весной зацветала сирень, и ее душистая пена окружала со всех сторон наш маленький домик. Дедушка специально высадил в свое время сирень особым образом — вначале росли деревья с белыми гроздьями, потом шли розовые, фиолетовые и заканчивались темно-лиловыми, почти черными. Это выглядело необыкновенно красиво. Я ходила вокруг деревьев и искала цветы с пятью лепестками и немедленно их съедала, загадывая разные детские желания. Потом приходила пора цвести яблоням, вишням и жасмину. Воздух рядом с домом становился густо пропитанным волшебными ароматами, а вокруг цветов жужжали насекомые, прилежно опыляя наши цветы.

Потом надо было все посадить, поливать и ухаживать. Опять же усы у земляники обрезать и за другими культурами проследить. Несмотря на то что дедушка придумал новую конструкцию возвышенных грядок, сорняки все время мешали нашему саду и огороду, и мне приходилось уделять им много внимания. Это была моя забота — прополка.

Я любила сажать цветы. Дедушка всегда говорил, что у меня очень легкая рука — палку могу посадить, и она зацветет. Но у меня был маленький секрет. Я всегда говорила с цветами, как с друзьями, пела им песенки. Больше всего я любила розы и могла возиться с ними часами, разговаривая и рассказывая им обо всем на свете. Розы расцветали и кивали мне прекрасными душистыми и завитыми головками: «Да, да, мы понимаем… Да, да…»

Летом моя жизнь становилась совсем хорошей. Приезжала моя подружка — дачница из соседнего дома. Ее звали Света, мы вместе с ней ходили гулять на луг, катались на велосипедах, ездили за хлебом и молоком на станцию. Иногда нас отпускали купаться на дальнее озеро за деревню. Мы ходили через прозрачную березовую рощу, мимо деревенского кладбища, через поле и луг. Со Светой мы обсуждали все вопросы на свете, мечтали о будущем. Света хотела стать модельером, а я хотела стать похожей на певицу Алину Айвазовскую. Мне все равно, кем я буду. Главное — быть похожей на Алину. Как бабушка влюблена в Штирлица, так и я влюблена в Алину. Она из Ленинграда, такая вся утонченная, элегантная, аристократичная, неземная. Наверное, совсем не пьет. Она так красиво одевается! Я вырезала все ее фотографии и статьи о ней и вклеивала в свой секретный альбом. Только Светка знала об этой моей тайне. Она советовала мне со всей серьезностью:

— Ну так тебе нужно поступать в музыкальную школу и становиться певицей, как Алина, вот и все дела.

— Да нет, ты не поняла… Я не хочу быть певицей. Я просто хочу стать такой, как она. Ну, как женщина… стройной, красиво одеваться, делать разные прически… Чтобы тайна какая-то была. В ней же есть какая-то тайна, правда?

— Не знаю, певица как певица, мне даже не очень-то нравится, не обижайся… я все равно больше Пугачеву люблю…

Я обижалась, что моего кумира не оценили, но быстро все прощала Светке. Кому-то нравятся конфеты «Чебурашка», а кому-то карамель «Взлетная». Все равно я обожаю свою Алину Айвазовскую.

Еще я мечтала выйти замуж за доброго мужчину и родить ему четверых детей, двух мальчиков и двух девочек, по числу моих кукол. Жить мы, конечно, будем в доме, а не в квартире, ведь какая жизнь в квартире. Одна маета.

Мы со Светкой доходили до пруда, купались и загорали на берегу. Пруд был огромный, его берега нависали и отражались ярко-зеленой водой с растущими кое-где березами и ивами. На противоположном берегу высился бугор, там начиналась деревня Тополино. На бугре белела деревенская церковь. Она отражалась в воде, это было очень красиво. Мы долго купались, а потом неторопливо возвращались обратно.

Вначале шли по лугу и собирали цветы, плели венки и валялись на траве, вглядываясь в проплывающие пушистые облака, напоминающие сахарную вату, которую однажды купила мне мама в парке Горького. «Облака, белогривые лошадки», — шепчу я себе под нос. Мы со Светкой лежим молча, совершенно расслабленно и постепенно сливаемся с небом и землей. Нежные солнечные лучи, проникающие сквозь пролетающие облака, легко ласкают своим теплом тело, и так приятно вдыхать аромат нагретой травы и земли. Вокруг нас живет в траве целый мир — бегут куда-то по делам торопливые букашки, тренируются в хоровом пении кузнечики, пестрые бабочки прилетают на свидание к цветам, гудят сытые, тяжелые жуки. Так можно лежать очень долго, и непонятно, спишь ты или не спишь, потому что все вокруг завораживает и кажется волшебным и прекрасным. Я смотрю на облака, и мне представляется, что все мои чувства проникают через них и улетают куда-то вверх разноцветными, легкими воздушными шариками или мыльными, радужными пузырями, а я остаюсь лежать на лугу легкая-легкая, точно без тела. А вдруг все-таки бабушкин Бог существует?