Иван Шухов - Ненависть

• Название: Ненависть
• Автор: Иван Шухов
• Издательство: Вече
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4444-0744-8

Горе в семье богатея Епифана Окатова: решил глава семейства публично перед всем честным народом покаяться в "своей неразумной и вредной для советской власти жизни", отречься от злодейского прошлого и отдать дом свой аж на шесть горниц дорогому обществу под школу. Только не верят его словам ни батрачка Фешка, ни казах Аблай, ни бывший пастух Роман…

---

Но опять обманчив вечер, Снова ветер неудач На руках несет навстречу Одинокий детский плач.

Откуда эти стихи? Не знаю».

Роман шел по дороге, наслаждаясь ночной тишиной, покоем и одиночеством. Он шел, далеко выбрасывая вперед себя посошок, точно стараясь укоротить этим лежащие впереди версты. Погруженный в раздумье, он даже не заметил, как приблизился к потонувшему во мгле хутору. Было уже поздно. Но в другом конце хутора очень хорошо пели девки:

Бережком гуляет Матросик молодой. Сам он некрасивый, Да богат собой!

«Хорошо поют девки!» — подумал Роман и вдруг ощутил такой прилив нежности к Линке, что на секунду замедлил шаг и прикрыл глаза от волнения. Увидев неяркий, дремотно мерцавший вдали огонек, он понял, что огонек этот светился в школе. Значит, там, за этим окном, не спала она, поджидая его. Может быть, она сидит за столом в светленькой батистовой кофточке и напевает любимую песню о гусях, прилетевших из далекого края и помутивших воду в озере… Может быть, она думает о нем, о Романе, столь же тепло и нежно, как думает он сию минуту о ней. И Роман, охваченный волнением, направился к школе. Он уже не шел, а почти бежал. Но вот, достигнув школьного крылечка, он остановился, чтобы перевести дух и немного унять волнение. Сердце по-мальчишески буйно билось. Странный звон стоял у него в ушах и в голове, точно шумели золотые шмели легкого опьянения. Наконец с трудом овладев собой и весь подобравшись, он на цыпочках подошел к окну и негромко постучал в раму. Но никто не ответил на его стук. И тотчас же от только что пережитого им необъяснимого волнении не осталось и следа. Немного помедлив, Роман уже более громко и требовательно постучал в окно. -Ну, что тебе надо? — прозвучал из-за окошка грубоватый заспанный голос Кланьки.

-Это ты, Клаша? А я к Линке. Разбуди ее, пожалуйста, поскорее,— сказал Роман.

— Жок, нету Линки,— ответила Кланька, любившая к месту и не к месту щегольнуть казахским словом.

— Как нет? — тревожно спросил Роман.

— А очень просто — нету.

— Куда же она могла деться?

— Ну, я об этом ее не спрашиваю. И она мне не сказывалась,— не совсем ласково ответила Кланька.

Интересно! Очень даже интересно,— бормотал Роман. Ведь она знала, что у нас сегодня бюро.

-Ну, уж это не моего ума дело — знала она там или не знала… Да что ты пристал ко мне, как банный лист, ей-богу? Я-то тут при чем?

— А ты не крути, Клавдия. Я с тобой тут не шутки пришел шутить. Говори толком, куда она могла деться? — грубовато прикрикнул на сторожиху Роман.

— Да что это ты на меня орешь-то, на сонную? — возмущенно пробасила Кланька.— Я в сторожах у твоей зазнобы пока не состою. Ты бы лучше не меня, а ее кавалера спросил, куда он ее по ночам водит.

Кланька не назвала имени Иннокентия, но Роман понял, о ком она говорила. Весь похолодев, он, не отвечая на злые реплики заспанной Кланьки, круто повернулся и пошел прочь от школы. Но не успел он сделать и трех шагов, как из переулка навстречу ему вынырнула шумная стайка хуторских девчат. Столкнувшись с ними, Роман так растерялся от неожиданности, что, сам не зная как, выпалил:

— Слушайте, девки, вы учительницу нашу не видели?

Не у них, зубоскалок, было спрашивать такое Роману. Но вопрос сорвался с его языка непроизвольно, и жалеть о нем было уже поздно.

— Ах, вот ты о ком печалишься? — с притворной горечью в голосе откликнулась на его вопрос самая рослая и красивая из девчат.

И девки, замкнув Романа в глухое кольцо, защебетали:

— Ну, как не видать. Было такое дело — видели!

— Замечали…

— Как не заметить? Хороша зазноба! Ухажер — на пашне мантулит, а она — хвост витком да с другим на свиданьице!

Фу-ты… Ну-ты. Ножки гнуты. Тонкая калиночка. Поводила Рому за нос Неверная Линочка.

А другая, звонкоголосая, не узнанная в потемках Романом, тотчас же подхватила:

Ночи Романька не спит. Маетою мается, По учительше тоскует, А с нами не знается!

И девки, как бесы, кружась вокруг настигнутого среди переулка Романа, дурачась, хватали его за рваные рукава пропитанной потом и пылью рубахи и кричали:

— Почище вас зазнобушка ваша кавалера заимела.

— Поаккуратнее. Не чета вам, Роман Егорыч!

— Там не ухажер — загляденьице!

Роман отшучивался, как умел, от злых на язык ху-

торских пересмешниц. Но наконец не выдержал и, с силой прорвавшись сквозь глухое кольцо обступивших его девок, прикрикнул на них:

— Да замолчите вы, вертихвостки.

С трудом отвязавшись от зубоскалок, Роман ускользнул от них в темноту. Пробравшись переулком на площадь, он остановился и перевел дух. «Что же это такое? Неужели все правда? Неужели и тут стал мне поперек дороги этот человек?» — думал он об Иннокентии. Нет, нет, все это досужие сплетни, девичьи выдумки. Разве могла поступить так Линка? Разве способна она была столь жестоко насмеяться над ним? Разве обманывала, порывисто целуя его? Нет, не верил Роман ни сторожихе, ни девкам. Не верил никому, кроме нее, столь бесконечно дорогой, близкой, желанной. Все это вздор. Но куда же могла она уйти из дому, не дождавшись его?

Тут он вдруг подумал, что она могла быть в Совете. Ну да, где, как не в Совете, быть ей сейчас. Окрыленный надеждой, Роман бросился туда.

В Совете горел огонь.

Роман побежал на него. Поравнявшись с Советом, он на секунду замедлил шаг, заглянул в окно и стал как вкопанный. Там за окном, в ярко освещенной двумя лампами комнате, Роман увидел сидящего за столом председателя Корнея Селезнева и Иннокентия Окатова. Засунув руки и карманы галифе, Иннокентий ходил из угла в угол широкой походкой и, оживленно жестикулируя, громко говорил что-то, обращаясь то к Корнею Селезневу, то к сидевшему на корточках около печки Пику-лину.

Роман, неслышно приблизившись к окну, приник к ставне и, весь превратившись во внимание, стал прислушиваться к разговору этих людей. Он тотчас же позабыл обо всем на свете и даже о Линке. Ничто теперь для него не существовало в этом полуночном мире, кроме трех людей, собравшихся под крышей хуторского Совета. Весь уйдя в слух, Роман отчетливо слышал теперь глуховатый голос Иннокентия:

— Извиняюсь, у нас в руках законное основание. Я возьму представителя власти — и вопрос исчерпан. Против закона они не попрут. Я найду на них расправу!

И Роман все понял. Теперь ему уже незачем было прислушиваться к дальнейшему разговору. Речь шла о них — колхозниках «Интернационала». «Ну, все ясно, понятно, в общем и целом. Если вы, сукины дети, готовы

на нас в лобовую атаку ринуться, то и мы станем во фронт. Нас врасплох не застанешь!» — мысленно заключил Роман и отпрянул от окошка. Все еще не теряя надежды на встречу с Линкой, он вновь направился решительным шагом к школе. Однако и на сей раз не застав Линки дома, он после некоторого душевного колебания повернул прочь от школы.

Выезд на пахоту «Сотрудника революции» был обставлен Иннокентием Окатовым торжественно и парадно. Силантий Никулин, сидя на передней бричке, запряженной парой откормленных гнедых меринов, держал над головой алое, расшитое гарусом знамя. На знамени затейливыми буквами был вышит лозунг:

СТОЙ, ГРАЖДАНЕ ХУТОРЯНЕ!!!

ДОРОГУ РАБОЧЕ-КРЕСТЬЯНСКОМУ КОЛХОЗУ

«СОТРУДНИК РЕВОЛЮЦИИ»!!!

Впереди длинного обоза шли многочисленные сеялки, двухлемешные плуги и бороны. Тройка куликовских темно-карих лошадей, запряженная в дорогой фургон, была щедро украшена алыми лентами. Плоские — печь печью — крупы сытых лошадей лоснились под яркими лучами солнца.

Сам Иннокентий Окатов ехал верхом на чубаром никулинском жеребце. Подобно командующему парадом, он, рисуясь и гарцуя на холеном коне, обводил орлиным взглядом обоз и изредка отдавал распоряжения.

А в самом хвосте обоза тащились спаренные, запряженные в незавидные ржавые плужишки худоногие и тощие лошаденки переметнувшихся на сторону «Сотрудника революции» однолошадников — Филарета Нашатыря, дедушки Конотопа, Капитона Норкина, Прони Скорикова и еще некоторых малоустойчивых мужиков, соблазнившихся хорошими харчами и даровой сеянкой, отпущенной им безвозмездно из никулинского амбара.

В канун выхода в поле Иннокентий Окатов объявил членам своей артели, что вся работа на пашне будет проходить по бригадам. Крепкие хозяйства сколотились в одни бригады, а те, что послабее и похудосочнее,— в другие. Возмущенный Филарет Нашатырь не вытерпел и хотел подать прошение о выходе из артели.

— Несправедливая гнется тут линия. Факт, одно надувательство. Обыкновенное дело…— заявил Филарет.

— Ну, это ты брось, Фита. Без нас, дураков, знают, что с нами делать!..— прикрикнул на него Капитон Норкин.

Но и Капитон, да и прочие мужики победнее были в душе недовольны такой подозрительной распорядительностью Иннокентия. Однако ни один из них не решился открыто протестовать против столь явной несправедливости. Неловко было сразу вступать в спор с председателем, щедро наградившим каждого мужика отличной сеянкой. Но вот сейчас, понуро шагая в хвосте обоза за жалкими лошаденками с их бедной сбруей, мужики, почесывая затылки, переговаривались: