Андрей Некрасов - Морские сапоги. Рассказы

• Название: Морские сапоги. Рассказы
• Автор: Андрей Некрасов
• Жанр: Природа и животные
• Год: 2012

Эти рассказы о море. Но вымысла в них нет, хотя приключений достаточно. Здесь Андрей Некрасов просто делится тем, что ему довелось увидеть и пережить в годы его штурманской службы на далёком Охотском море…

---

В каюте было душно. Не раздеваясь, я лег на койку. Вода чуть слышно плескалась где-то за бортом. Когда на мостике пробило десять, я погасил свет и задремал.

Меня разбудила качка. Где-то хлопала дверь. В закрытый иллюминатор била волна. Непромокаемая куртка качалась на вешалке. Я надел ее, заглушил иллюминатор крышкой и вышел на палубу.

Дул свежий теплый ветер. Звезды над головой качались, как на качелях. Все море светилось голубым сиянием. Волны лениво взбирались на низкую палубу и с шумом скатывались в море синими огненными водопадами. Куросиво полно разных светящихся тварей.

Оба капитана, Олсен и Стариков, стояли на мостике. Олсен в черном резиновом плаще, в сапогах и в кожаном шлеме казался настоящим викингом. Вместо сигары он сосал короткую трубку. А Стариков в длинном рыжем роконе, перепоясанном ремешком, и в зюйдвестке, подвязанной тесемками, выглядел высокой тощей старухой. Он увидел меня и крикнул:

— Ну, началось. Я говорил… Через час разойдется вовсю. Вы смотрите, чтобы никто там не сыграл за борт.

Через час действительно разошлось. Ветер ревел так, что не стоило разговаривать. Палуба пропала под волнами. Казалось, что одна надстройка уцелела от всего ледокола. «Богатырь» взбирался на волну, падал вниз, кланялся направо и налево. Я никогда не видел такого крена. Мне казалось, что мачты ложатся горизонтально.

«Эрик» рвался за кормой. Его огни то появлялись, то пропадали. Потом на мачте замелькала сигнальная лампа. Радист прочитал: «Вода прибывает».

В этом не было ничего удивительного. Еще бы вода не прибывала в такую погоду в распоротых, наспех залатанных трюмах.

«Эрику» приходилось плохо. Разобьет пластырь — и тогда погибнет и пароход и сорок человек команды. В такую погоду не спасают ни шлюпки, ни пробковые жилеты. Хорошо еще, если мы сами успеем выскочить из этой бани.

«Богатырь» стонал и кряхтел. Канат рвался за кормой. Лебедка скрипела.

Казалось, вот-вот спрячутся огни «Эрика» и не появятся больше. А тогда поспевай на лебедку. Прозеваешь, не отдашь вовремя или заест буксир — и прощай! «Эрик» в пять раз больше «Богатыря»: как клюнет, так и нырнет за ним, как поплавок за ершом.

Но огни «Эрика» снова поднимались над волнами, и все понимали: это еще не конец. Еще час, два, может быть, пять часов «Эрик» продержится.

А кто знает, сколько продержится шторм? В Охотском море тайфуны дуют по десять суток подряд, а пока что барометр упорно показывает бурю.

Но ветер вдруг сразу упал. Стало душно и тихо, как в погребе. Волны бесшумно вздувались и пропадали.

Олсен выбил и снова набил трубку. Я чиркнул спичкой, и она не погасла. Олсен, Стариков и я — все трое закурили от нее. Я бросил ее, когда огонь обжег мне пальцы.

Наш капитан тревожно поглядывал по сторонам. Он снял зюйдвестку и прислушался.

Потом он заговорил, и странно было слышать его голос. За все это время мы не сказали ни слова.

— Повезло, понимаете, в самую середку заплыли. Давайте, боцман, людей на правый борт, пойдем снимать команду с «Эрика». А буксир отдавайте, к чертям. Пароход все равно пропал, а так, чего доброго, конец на винт намотаем.

Потом, повернувшись к Олсену, он почти то же сказал по-английски. Олсен слушал молча, и я ждал, что он ответит.

— Нет-нет, — сказал он наконец. — Простите, капитан Стариков, но, если бы я вел вас на буксире, я не бросил бы ваш пароход посреди моря. Впрочем, это мое частное мнение, хозяин здесь вы.

— Что вы, капитан Олсен, сейчас центр тайфуна пройдет. Все равно придется бросать, а так хоть людей вытащим. и

— Мои люди привыкли рисковать. Ни матросы, ни офицеры не уйдут с корабля. На «Эрике» все — настоящие моряки.

Леонтий Игнатьевич хотел что-то ответить, он открыл было рот, потом вдруг плюнул и крикнул:

— Отставить, боцман! Пойдем так, понимаете, — и надел зюйдвестку.

С моря катился нарастающий шум. Потом потянул ветерок. Потом твердые, как дробь, брызги забарабанили по стенкам надстройки. Море опять зашумело. У левого борта встала водяная стена и обрушилась на нас сверху.

На этот раз «Богатырь» окунулся вместе с надстройкой. Мы едва удержались за поручни. Когда вода схлынула, оказалось, что не хватает двух шлюпок. Одна из них еще болталась на канате. Следующая волна оторвала и унесла ее.

Стало вдруг очень холодно, и море сразу погасло. Ледокол обступила ночь, черная, как тушь, и ветер, упругий, как резина.

Огни «Эрика» то появлялись, то пропадали. Наш капитан ушел в рубку. Олсен, облокотившись на поручни, смотрел в темноту. Это был настоящий моряк, викинг.

Я не мог решить, кто был прав — Стариков или Олсен.

Впрочем, теперь было все равно. Осталось одно: ждать, надеяться и пробиваться сквозь бурю. И никто не мог сказать, выиграем мы или проиграем.

Опять тревожно замелькали огоньки на мачте у «Эрика». Капитан высунулся и поманил меня. В рубке было тихо и жарко. Радист работал ключом. Голубая контрольная лампочка вспыхивала на столе.

— Дело дрянь, понимаете, — сказал Леонтий Игнатьевич, — донки у них не справляются. За полчаса в трюмах прибыло на два фута. Скоро нырнут… Ну что там? — обернулся он к радисту.

— Сидит глубже марки, — ответил радист. — Часа полтора, больше не продержится.

— И чего я, дурак, послушался? Ему парохода жалко, а на людей наплевать, — сказал капитан. — Выходит, он крепче деда, тот руку отрубил, а этот сам утопится за копейку и людей перетопит… Так вот что, боцман, подойти к ним нельзя, все равно разобьет… А если что, людей попробуем снять. Как-нибудь вытащим. А вы встаньте на лебедку и смотрите не проморгайте, а то и нас, как сом гусенка, утянет.

Он вышел на мостик. Ветер с силой захлопнул за ним дверь.

— Ну, попали в кашу, — сказал радист. — Жалко ребят. Немногие выскочат.

Я собрался идти на корму к лебедке.

Когда я выходил, оба капитана под руку вошли в рубку. Спускаясь по трапу, я схватился за холодные поручни и вспомнил о рукавицах. Я оставил их на столе у радиста и вернулся за ними в рубку.

Наш капитан стоял посреди рубки, широко расставив ноги и балансируя руками. Когда я вошел, он обернулся и сердито посмотрел на меня.

— Боцман, пошлите сюда двух матросов, надо проводить вниз этого господина, — сказал он, кивнув в сторону Олсена. — Укачался наш моряк, понимаете, сдрейфил. Давайте, говорит, отдадим буксир. А что там люди — это ему наплевать, своя шкура дороже. Вот он какой, потомственный викинг! Только и хватило до первого случая. Ну, идите, боцман, к лебедке, не надо матросов. А вы, капитан Олсен, останетесь здесь, — закончил он по-английски. — Вам нечего делать на мостике. Как-нибудь обойдемся без ваших советов.

Олсен сердито посмотрел на Старикова, ничего не ответил и сел в кресло. Я обвязался концом и прихватил себя к лебедке, чтобы не смыло.

Волны свирепо налетали со всех сторон. Лебедка дрожала, буксир ходил и рвался за кормой. Холодная соленая вода то и дело накрывала меня с головой, и тогда казалось, что все уже кончено. А когда корма «Богатыря» вздымалась и канат уходил отвесно вниз, казалось, что самое страшное только начинается. Но канат выпрямлялся — и опять за кормой появлялись крошечные звездочки — огни «Эрика».

Я долго стоял на лебедке. Ноги устали приноравливаться к качке; руки закоченели, надоело думать о шторме. Хотелось посидеть в теплой комнате, попить чаю с малиновым вареньем. Хотелось спать. Я очнулся от окрика капитана.

— На лебедке! Отставить, понимаете! Пронесло! Маяк открылся!

Полчаса спустя мы вошли в тихую бухту Ольги. К утру наши помпы выкачали воду из трюма «Эрика».

Я вышел на палубу. Утро было холодное и спокойное. Наш капитан стоял у двери салона и тонким ножичком скоблил натянутый на раму холст. Свежая краска сходила легко. Леонтий Игнатьевич стряхивал ее за борт, и глупые чайки хватали цветные полоски и дрались из-за них. Я поздоровался и присмотрелся. Капитан соскабливал портрет Олсена.

— С добрым утром, как спали? — сказал капитан. — А я вот делом занялся, не пропадать же холсту. А гостя дорогого я назад, на «Эрика» списал. Не люблю миллионеров, понимаете.

СЧАСТЛИВЫЙ СТАРИК

Телеграмма пришла на рассвете, а утром мы уже собрались в конторе и обсуждали неприятную новость.

На белушьем промысле Люги прошлой ночью огонь уничтожил склады. Сгорела теплая одежда, сгорели продукты. Это бы еще полбеды. Людей, в крайнем случае, можно перевести на соседний промысел. А вот то, что сгорели белушьи невода, — это хуже. Таких неводов на Сахалине взять негде, а морем из Владивостока тоже в эту пору не доставишь. Летом-то это дело нехитрое. Но лето давно прошло. Стояла глубокая осень. По Татарскому проливу холодные северные ветры уже гнали льды.

Послать бы ледокол. Да кто же нам разрешит посылать ледокол из-за такого пустякового дела? Для нас-то, конечно, это дело совсем не пустяк. А в порту есть свои дела, поважнее: вот-вот нагрянут морозы, ледоколы каждый день нужны будут на проводке больших кораблей. А на простом, неледокольном судне пробиваться туда, на Люги, навстречу льдам — безнадежное дело. Об этом и думать нечего.