Оулавюр Сигурдссон - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Оулавюр Сигурдссон
• Издательство: Радуга
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1984

Автор — один из крупнейших прогрессивных исландских писателей нашего времени. Его перу принадлежит более 20 книг: романы, повести, сборники рассказов и стихи.

В сборник включены повести «Игра красок земли» и «Письмо пастора Бёдвара», а также романы «Часовой механизм» и «Наваждения», взволнованно рассказывающие о судьбах современной Исландии, о связи поколений.

---

Странно, думаю я, поигрывая карандашом, как так получилось?

Мне вспоминается, что я ни разу не видел doughnuts в доме фру Камиллы, ни разу не получал к кофе этих жареных колечек, их не было ни на кухне, ни в гостиной… как ни странно.

Управляющий Бьярдни Магнуссон, сын префекта Магнуса Бьярднасона, сына пастора Бьярдни Магнуссона, выглядел постарше жены. Когда я у них поселился, ему было сорок восемь лет, но с виду по крайней мере пятьдесят пять. «Седина в голову — бес в ребро», — весело сказал он однажды. Мол, кто знает, может быть, эта пословица вопреки приступам подагры относится и к нему. Внешне ему удалось законсервироваться лет на десять, с сорокового года он мало изменился. Разве что прибавил несколько фунтов, стал более одутловатым, красноносым и неповоротливым. У него чуть испортилось зрение, а голова немного полысела, так что волосы закрывают теперь только треть его черепа. И все же управляющий выглядит моложавее, чем весной сорокового, по крайней мере на первый взгляд… ну а как у него обстоит дело с сердцем и почками, сказать трудно.

Мужчина хоть куда!

Я вновь усаживаюсь за стол и продолжаю писать о Бьярдни Магнуссоне. Среднего роста, вывожу я, полноватый, круглощекий, с широким носом, толстыми губами, добрым взглядом, выражение лица всегда солидное и респектабельное, как и подобает важному государственному чиновнику. Пальцы короткие, белые и толстые. Экзамен на аттестат зрелости он сдал с небольшими затруднениями и после этого долго обдумывал, стоит ли идти дальше по стезе образования. Он колебался, выбирая между родительским домом и столицей, старался максимально использовать то, что он сын префекта и имеет аттестат зрелости. В конце концов отправился в Копенгаген и поступил в университет. Пробыв там несколько лет и отложив большинство экзаменов на потом, он на вечере землячества познакомился с энергичной девицей из Акюрейри, которая быстро покончила с его неопределенным существованием, разогнала сомнительных собутыльников, забрала домой, на родину, вышла за него замуж, заставила вступить в политическую партию и подыскала место бухгалтера. Спустя пять лет Бьярдни Магнуссон не только управлял конторой, но и стал таким убежденным консерватором и уважаемым гражданином, что его старая тетка, зажиточная и приверженная старым традициям, решила на смертном одре завещать ему все свое имущество, за исключением 500 крон, на которые купили новый запрестольный образ для местной церкви, в уезде, где она выросла. Вскоре после того, как эта замечательная женщина оказалась по ту сторону добра и зла, у него и начались приступы подагры.

Да, мужчина хоть куда!

Мало-помалу я изучил его повседневные привычки. Они были несложны и менялись лишь тогда, когда его прихватывала подагра и укладывала в постель, равно как грипп или колики, или когда начиналась предвыборная борьба и его партия включалась в избирательную кампанию. Но когда все было в порядке, Бьярдни Магнуссон вставал с постели по будням примерно в половине девятого, то есть на несколько минут позже фру Камиллы, которая любила поспать и не признавала будильника. Он брился, зачесывал длинные волосы на темя, пыхтя и кряхтя, влезал в белоснежную рубашку и наутюженный костюм — темный зимой и серый летом. Потом он неизменно съедал один и тот же завтрак — овсяную кашу, яйцо всмятку и бутерброд с сыром, пил чай, просматривая заголовки в «Моргюнбладид», если ее уже принесли. В полдесятого он отправлялся на службу, машину вызывал лишь в ненастную погоду. Затем шел в центр города, обычно в блестящих галошах, зимой в черном пальто, летом — в сером. Встречая знакомых, хотя бы и шапочных, он всегда здоровался первым, приветливо кивал и приподнимал новую английскую шляпу, черную или серую, с загнутыми вверх полями.

Вероятно, он привык работать за десятерых, но короткое время, а в промежутках отдыхал. До меня быстро дошло, что после короткого… рывка он каждое утро делал на службе перерыв. Затем отправлялся в ресторан отеля «Исландия» (после того как он сгорел — в «Борг») пить кофе, выкуривал сигарету и болтал со знакомыми — добропорядочными гражданами и респектабельными мужами, — обсуждая последние новости и излагая свое мнение о политике, финансах, торговле, скандалах и даже о культуре, например о программе радио или народном образовании. Бьярдни Магнуссон, вероятно, пользовался популярностью в этом обществе. Он потягивал кофе, курил, хмыкал, не принимая участия в спорах и дискуссиях, но иногда отпускал реплики, анекдоты и шутки, вызывавшие хохот. Порядком посидев там, раскрасневшийся, бодрый, готовый к ответственным решениям и новому рывку, он по зову долга спешил на службу. И когда колокол собора отбивал полдень, он выходил из конторы и направлялся домой, на улицу Аусвадлагата. Обед проходил в полном покое, он читал «Моргюнбладид», потом пил кофе и, пообещав себе поменьше есть, неторопливо шагал в центр города. Раньше половины второго он редко приближался к улице Эйстюрстрайти, где находилась контора. Минут через сорок он опять пил кофе, обычно в «Борге», болтал со знакомыми и товарищами по партии и опять возвращался на работу. В шесть контора закрывалась, он шел домой, где падал в глубокое кресло, наслаждаясь отдыхом после трудов праведных. Иногда заглядывал в какую-нибудь книгу, а порой просто дремал в кресле, но не дай бог моли подлететь к нему — он мастерски выбрасывал руку и уничтожал вредителей, которых фру Камилле никак не удавалось извести.

Я страшно удивился, услышав, что «Светоч», вернее, мой шеф, вредно влияет на дела Бьярдни Магнуссона.

— Гм, гм, спасибо, Паудль, садитесь, — сказал он однажды весной, в субботу, указал на кресло и не глядя спрятал плату за комнату. Потом предложил мне резную коробку с сигарами, сигаретами и спичками и только тогда опустился на стул напротив меня.

Яркий солнечный свет, проникая в тихую комнату, играл на роскошной мебели, картинах и дорогих безделушках. Бьярдни Магнуссон моргал, будто с трудом переносил солнечный свет. Ведь он только что оправился от гриппа, осложнившего острый приступ подагры.

— Гм, гм, — хмыкнул он, усаживаясь поудобнее. — Какой сегодня чудесный весенний денек.

Выглядел он не очень-то изнуренным, хотя и говорил с хрипотцой. Но в выражении лица, во взгляде была заметна какая-то тревога. Возможно, фру Камилла велела ему сейчас, в выходные, расчистить сад и вскопать цветочные клумбы.

— Послушайте. Паудль, вы разбираетесь в бухгалтерии?

— Нет, — удивился я.

— Гм, неужели совсем не разбираетесь?

— Совсем.

— Вас интересует бухгалтерия? — спросил он, помолчав.

Я покачал головой.

— А другая конторская работа?

— Нет.

— Вы молоды, Паудль, — сказал он. — Неужели вам никогда не приходило в голову сменить род занятий, оставить журналистику?

Я был вынужден подтвердить, что нередко задумывался над этим.

— Вы быстро печатаете на машинке?

— Я не умею печатать.

Бьярдни Магнуссон даже привстал.

— Вы что, серьезно, Паудль? Не умеете печатать?

— Нет, — покачал я головой. — Никогда не учился печатать на машинке и никогда ею не пользовался.

Он тоже покачал головой, словно мое неумение печатать поразило его, потом откинулся на мягкую спинку стула и вздохнул.

— «Светоч» здорово мне навредил.

— «Светоч»? — вырвалось у меня. — Это как же?

— Из-за вас, гм, из-за вашего «Светоча», я теряю отличного работника.

Я был изумлен.

Выражение его лица и взгляд стали еще тревожнее.

— Это Эйлифс, — уныло продолжал он, словно речь шла о катастрофе. — Его ничем не образумишь. Он уходит из конторы. Связался с сомнительной женщиной. Возомнил себя великим поэтом, гением, и вполне естественно — вы с ним так носились.

Молчание.

— Ну, что скажете?

Я сказал, что не отвечаю ни за славу Арона Эйлифса, ни за редакцию «Светоча»: всем распоряжается шеф.

— Вальтоур?

— Да.

Он задумчиво смотрел себе на колени, поглаживая пальцами подбородок.

— Я никогда не разговаривал с Вальтоуром, едва знаю его в лицо, гм, и не понимаю этого, Паудль, не могу понять, как это ни назови — глупым шутовством или дружелюбием.

Солнечные блики снова заиграли по комнате, и я заметил моль, хотя фру Камилла уже который день усиленно воевала с этой напастью. Я было понадеялся, что солнце напомнит Бьярдни Магнуссону о клумбах в саду, о том, что их не мешало бы вскопать, но он далеко не закончил разговора об Ароне Эйлифсе, которого называл просто Эйлифсом. Эйлифс, работавший у него в конторе, был человек добросовестный, не отлынивал от дополнительных заданий, если их нельзя было поручить другим, никогда не вскакивал ровно в пять вечера, чтобы стремглав вылететь из конторы, если оставались неотложные дела. Эйлифс был надежнее большинства людей, хоть и довольно медлителен. Зато отличался аккуратностью, пунктуальностью и скрупулезностью, да и писать умел красиво, разборчиво — как мне наверняка известно. Бьярдни Магнуссон сказал, что Эйлифс преуспевал на работе и в конторе его ценили по достоинству. Он разбогател, имел квартиру из трех комнат и каждый месяц помещал в банк значительную часть заработка, ведь он был холост, бережлив и не привык сорить деньгами, летом налегал на щавель и прочую зелень, а зимой питался луком и сырой картошкой.