Оулавюр Сигурдссон - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Оулавюр Сигурдссон
• Издательство: Радуга
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1984

Автор — один из крупнейших прогрессивных исландских писателей нашего времени. Его перу принадлежит более 20 книг: романы, повести, сборники рассказов и стихи.

В сборник включены повести «Игра красок земли» и «Письмо пастора Бёдвара», а также романы «Часовой механизм» и «Наваждения», взволнованно рассказывающие о судьбах современной Исландии, о связи поколений.

---

С этими словами она промчалась мимо меня и только что вошедшего Эйнара Пьетюрссона и, уходя, с размаху хлопнула дверью.

— Кто это? — спросил Эйнар.

— Бой-баба! — Вальтоур все еще не мог прийти в себя после стычки. — Вот что бывает, когда ведешь себя как милосердный самаритянин.

— Что ты еще о ней знаешь? — спросил я, стараясь не показывать, что в глубине души до некоторой степени сочувствую этой женщине при всей ее вульгарности и грубости.

— Ее зовут Йоуханна. В молодости она была весьма распущенной девицей, — сказал Вальтоур. — Когда она стала толстеть, то вышла замуж за одного рабочего, но постоянно обманывала его, и вскоре они разошлись. Язык у нее подвешен — дай бог каждому!

— Ты намерен договориться с ней о каком-нибудь гонораре?

— С ней? — Вальтоур не находил слов. — Ты что, совсем спятил?

Спятить я не спятил, но через месяц шеф договорился о гонораре Арона Эйлифса с моим квартирным хозяином. До меня дошли слухи, что фру Ханна Эйлифс побывала у бывшего начальника мужа Бьярдни Магнуссона и заставила его взыскать с Вальтоура мужнин гонорар. Эти столь непохожие друг на друга люди быстро нашли общий язык и, не обращаясь ни в суд, ни к юристам, обговорили это дело по-братски и попытались найти приемлемое для обеих сторон решение. В конечном счете Вальтоур внял голосу самаритянина в своей душе, а Бьярдни Магнуссон вынудил Эйлифса умерить запросы и не требовать пятидесяти крон за стихотворение и двадцати пяти крон за статью — то есть всего шести тысяч двухсот крон, — а согласиться на пятнадцать крон за стихотворение и семь крон пятьдесят эйриров за статью. Бьярдни Магнуссон был, конечно, весьма доволен этим соглашением об оплате… гм… каких-то дурацких виршей, но мой шеф проклинал все и вся:

— Я пошел на эту чертову сделку только потому, что Бьярдни знаком с самыми влиятельными акционерами «Утренней зари», но, разумеется, я вовсе не был обязан выплачивать этим людишкам хотя бы эйрир! Паудль, смотри не забудь взять фотографии Эйлифса из типографии и выбросить их на помойку! Если же он еще сюда явится — гони его в шею!

— Вряд ли явится-то, — вырвалось у меня.

— А теперь я попрошу тебя сходить к ним домой, — сказал Вальтоур, раскрыл свой портфель и выложил на мой стол желтый конверт и множество пачек банкнотов. — Я зашел в банк и потехи ради попросил, чтобы мне выдали тысячу крон десятикроновыми ассигнациями, а восемьсот шестьдесят крон — пятикроновыми, так что у тебя есть шанс развлечься, глядя, как они пересчитывают гонорар. Запомни, пусть Эйлифс сам распишется на расписке, которую составил Бьярдни Магнуссон. А бабе не давай ни денег, ни документов, ведь она способна на все. У тебя есть портфель?

Я кивнул.

— Вот он.

— Бросай все туда, — сказал Вальтоур, показывая на деньги, и дал мне адрес Арона Эйлифса. — Не забудь, скажи им, что расписку составил управляющий Бьярдни Магнуссон. Эх, зря я не разменял всю сумму серебром, чтобы досадить нашему чесночному рифмоплету и его сварливой бабе.

— Так мне не передавать им от тебя привет? — спросил я, запихивая деньги в портфель.

Вальтоур усмехнулся:

— Могу себе представить, как им будет приятно!

3

Погода была тихая и мягкая, листва деревьев на Адальстрайти радовала глаз приятной зеленью. Где-то неподалеку пел дрозд. Но едва я по дороге к дому Арона Эйлифса миновал Военный замок, как у меня испортилось настроение. Отчего он не пошел сам? Отчего послал меня? — думал я, злясь на шефа. Разве Арон Эйлифс не заслужил никакой мзды за свое самовыражение? Ведь мы то и дело печатали его в «Светоче». Ничего удивительного, что он возгордился собой и своим самовыражением, особенно с тех пор, как парламент пригрел его на груди, предоставив ему стипендию по восемнадцатой статье бюджета. С какой стати шеф приказывает мне унижать своего бывшего подопечного? Разве Арон Эйлифс хуже других людей? Может, повернуть назад и попробовать уговорить шефа поменять эту издевательскую гору мелких банкнотов на более крупные? Но назад я не вернулся, а нехотя шагал вперед со своим портфелем. Уж не тревога ли наполняла меня нерешительностью? Но чего же я опасался? Ханны Эйлифс, иначе Йоуханны, бывшей супруги рабочего Йоуна Гвюдйоунссона с залива Флоуи, выросшего на Сюдюрнесе? Нет, сказал я себе, не такой уж я трус, чтоб бояться этой горластой бабы, которая и бровью не повела, когда ее любовник, пьянчуга Досси Рунка, дубасил беднягу Йоуна Гвюдйоунссона. Нет, я не такой трусишка, чтоб испугаться этой вульгарной особы, которая пленила юного Арона Эйлифса и наконец вышла за него замуж. Итак, теперь это сокровище досталось Арону Эйлифсу. Провидение позаботилось о том, чтобы ему не пришлось больше сочинять скорбные оды и оплакивать неуважение к собственному поэтическому дарованию или безнадежную любовь.

Когда даришь свою любовь одним,
В мансарде муками я тяжкими томим.

Я остановился на тротуаре напротив серого жилого дома, как две капли воды похожего на соседние, построенные едва ли более шести-семи лет назад. Мансарда? Крыша этого дома была плоской, так что не могло быть и речи о мансарде, где поэт проводил бы одинокие ночи, утешаясь сочинением стихов:

Цветок Духовный, что во мне растет,
Труд хлебностный весьма мне облегчает.
От горестей и бед он вдаль меня несет,
Сапфирностью мне душу облекает.

Должно быть, поэт написал оду о мансарде прежде, чем переехал сюда, — ту длинную оду, которую я, не моргнув глазом, разрезал, отправив в набор по указанию Вальтоура первые шесть строф. Возможно, я ошибаюсь, но, кажется, остальные тринадцать строф этой оды были позднее опубликованы в двух номерах «Светоча» под заголовками, которые придумали мы с Вальтоуром. Я решительно вздохнул и пересек улицу, однако у подъезда невольно остановился. Откуда взялся страх? Отчего я так оробел, с позволения спросить? Неужели боюсь, что жена Эйлифса спустит меня с лестницы? Конечно, нет, бояться было абсолютно нечего, просто я немного устал. Открыв дверь, я медленно поднялся по лестнице, покрытой темно-коричневым линолеумом. Так же как и на нижних этажах, на четвертом было две квартиры. На двери справа мое внимание привлекла блестящая латунная табличка. «Арон Эйлифс, поэт» — было выгравировано на ней затейливыми буквами. Я крепче сжал ручку портфеля, словно кто-то мог вырвать его у меня, и с усилием принял спокойный вид.

Я дважды позвонил, и дверь отворилась. Передо мной стояла фру Ханна Эйлифс, разряженная и накрашенная, как и в тот раз, когда появилась в редакции «Светоча». В нос мне ударил странный запах, будто в квартире курили ладан, чтобы заглушить вонь от плохо приготовленной дешевой рыбы. Я поспешно снял шляпу и поздоровался, но какая-то тень скользнула по лицу фру Эйлифс — несомненно, она узнала меня.

— Добрый день, — сухо проговорила она.

Я спросил, нельзя ли мне поговорить с Ароном Эйлифсом.

— Что вам от него нужно?

Я объяснил, что принес деньги, пусть он их возьмет и подпишет расписку, составленную Бьярдни Магнуссоном.

— Я сама приму деньги и распишусь.

Язык у меня прилип к нёбу, сердце бешено колотилось, мне стало жарко. Наконец я выдавил, что по распоряжению шефа только сам Арон Эйлифс вправе, принять деньги.

Фру Ханна Эйлифс долго молча смотрела на меня, взвешивая, чего я стою как посыльный редактора Вальтоура, и наконец сказала, дернув головой:

— Ладно, тогда вам придется подождать. Муж работает, и я не собираюсь беспокоить его.

Она не предложила мне снять плащ и повесить его вместе со шляпой на вешалку. Вместо этого она с недовольным видом открыла дверь в комнату и знаком пригласила меня войти. Убранство комнаты удивило меня. Первое, что бросилось в глаза, были белые холщовые мешки разной величины. Надписи на них показались мне знакомыми: мешки были из-под пшеницы и овса. Дело в том, что моя бабушка использовала такие мешки на простыни и наволочки. А отпечатанное темно-синими буквами название заморского города ЛИВЕРПУЛЬ напомнило мне о Кристин, даже в сердце кольнуло. Фру Ханна Эйлифс вошла следом за мной в комнату и, наклонившись, подняла мешок с названием общеизвестной фирмы: «Джозеф Рэше Лимитед». Что же скрывалось под мешком? Весьма изысканное кресло, к тому же, насколько я мог судить, совершенно новое.

— Присаживайтесь. — Она холодно указала мне на кресло и ушла, по-видимому на кухню, оставив дверь открытой.

Кругом было тихо. Кресло оказалось удобное, но все же меня преследовало чувство, будто за мною тайком подглядывают. Диван и журнальный столик, думал я, глядя на самый большой мешок. Я уже догадался, что на всю мебель были надеты мешки хлебного короля Джозефа. Запах, ударивший в нос в передней, сильно ощущался и в комнате, но здесь к нему примешивался еще один запах — запах нафталина.