Оулавюр Сигурдссон - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Оулавюр Сигурдссон
• Издательство: Радуга
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1984

Автор — один из крупнейших прогрессивных исландских писателей нашего времени. Его перу принадлежит более 20 книг: романы, повести, сборники рассказов и стихи.

В сборник включены повести «Игра красок земли» и «Письмо пастора Бёдвара», а также романы «Часовой механизм» и «Наваждения», взволнованно рассказывающие о судьбах современной Исландии, о связи поколений.

---

— Разве все назовешь? Вереск у нашего хутора. И холмы.

— А… что было плохого?

Ответ последовал не сразу:

— Не знаю, право. Никогда мне, наверное, не позабыть, что я не смогла присутствовать на маминых похоронах.

— Вы были замужем?

Молчание.

— У вас есть дети?

Толстуха энергично кашлянула, но старуха сказала:

— Был у меня когда-то светленький мальчик.

— Он умер?

— Мюнди-то? Да, он у доброго боженьки. — В голосе старой женщины не слышалось боли, скорее в нем звучали покой и безграничная умиротворенность. — Господь забрал его к себе, когда ему шел десятый год.

— У вас есть ваша фотография?

Нет, она снималась в самом начале века, получила два приличных снимка. Один подарила Стине, а другой… потеряла.

Здесь наша беседа оборвалась. Я перечитал те несколько слов, которые записал в блокнот, еще раз восстановил в памяти инструкции шефа и испытал такие муки, что на лбу выступил пот, а всего меня бросило в жар. Ощущение было такое, словно мне приказали прыгнуть через широкое ущелье, как в рассказе «Любовь и контрабанда». Я без конца твердил себе: не слушай шефа, попрощайся со старухой и ступай отсюда, не касаясь ее любовных дел, но тем не менее сидел, как приклеенный к стулу, тупо смотрел на вечную ручку и продолжал обливаться потом. Человек я от природы добросовестный, да и бабушка внушала мне, что всегда надо выполнять свой долг, не поддаваясь искушению увильнуть от обязанности. Мне не хотелось обмануть доверие шефа, но, с другой стороны, я холодел при мысли, что придется задать Гвюдфинне те вопросы, которые мне было велено повторить как попугаю. Бедной женщине уже семьдесят, она тридцать лет болеет и впала в детство. Бабушка приучила меня быть вежливым и особое внимание проявлять к людям слабым.

Внезапно мои терзания окончились. С изумлением я услышал собственный голос — заикающийся и тихий:

— В-вы со многими целовались?

Старуха ничего не ответила, а круглолицая толстуха шумно задышала и произнесла:

— Да что же это такое!

— Вы больше не влюбляетесь?

— Безобразие! — вскричала толстуха, а две другие женщины возмущенно зашушукались и зацокали. У меня было такое чувство, словно в затылок и в спину мне воткнули несколько острых спиц, я взмок как мышь, авторучка и блокнот заплясали у меня в руках. Настроение Каури Скарпхьединссона, когда он одиноко брел к морю, явно можно было бы назвать праздничным по сравнению с моим.

— Многие домогались вас? — продолжал я как заведенный. — Кого вы любили больше всего?

— В жизни ничего подобного не слыхала! — воскликнула толстуха.

— Позвать сестру? — спросила ее соседка.

— Его-то девять раз не оперировали! — произнесла третья.

Интервью закончилось. Я спрятал блокнот и авторучку, обтер лоб и собрался было распрощаться со старой женщиной, когда она слегка пошевелилась и впервые посмотрела мне в глаза. На лице ее было написано сострадание.

— Я любила свою мать, — сказала она. — Я любила своего мальчика. И я всегда любила Спасителя моего Иисуса Христа.

Мне до смерти хотелось попросить у нее прощения и объяснить, что я лишь выполнял инструкции шефа, редактора Вальтоура Стефауна Гвюдлёйхссона, но шушуканье и возмущенное фырканье впивались в меня раскаленными спицами. Я вскочил со стула.

— Я могу чем-нибудь помочь вам? — спросил я на прощанье.

Нет, у нее есть все, что нужно, ее смотрели сегодня утром, она чувствует себя хорошо. Правда, она была бы бесконечно благодарна практиканту, если бы он напомнил девушкам на кухне иметь ее в виду, когда варят рыбу.

— Я не практикант…

— Они иногда забывают дать мне хвост.

— Да-да, всего доброго.

С этими словами я обратился в бегство. Я бежал, как трусливый преступник. Круглолицая толстуха приподнялась на локте и грозным голосом велела мне подойти к ней, но я сделал вид, что не слышу. В голове вертелись одни и те же слова: «Я не виноват, я не виноват». Закрыв за собою дверь, я рысью пробежал по коридору, по лестнице и выскочил на улицу. Свежий, морозный зимний воздух высушил пот у меня на лбу и выветрил из легких запах лекарств. Но я отнюдь не обрел того душевного равновесия, которое дается чистой совестью и христианскими поступками. Я чувствовал себя измаранным с головы до пят и с удовольствием полез бы в горячую ванну, долго намыливался, терся и споласкивался. Никогда еще в середине рабочего дня я не испытывал такого стремления к чистоте. Мне стоило больших усилий заставить себя отправиться на Эйстюрстрайти.

Шефа на месте не было, но, имея ключи, я проник в редакцию и сразу же начал готовить для печати интервью с Гвюдфинной Хадльгримсдоухтир, дословно записал все ее ответы — равно как и свои вопросы, вернее, вопросы шефа, но упоминать высказывания трех ее соседок по палате не стал. Тут в дверь постучали, и какой-то подросток, видимо посыльный, вручил мне солидное письмо в желтом конверте, на котором значилось: «Господину редактору Вальтоуру Ст. Гвюдлёйхссону». Закончив интервью, я не мог найти себе занятия и принялся расхаживать по редакции, поглядывая в окно на только что вспыхнувшие уличные фонари, на прохожих, на автомашины. «Я поступил дурно? — спрашивал я себя. — Наверное, не надо было тревожить эту измученную страдалицу, у которой никого нет на свете».

Вскоре вернулся шеф, вскрыл конверт, пробежал глазами несколько машинописных страниц и заметил:

— Быстро пишет, ничего не скажешь!

— Кто? — спросил я.

— Вот теперь у нас две первоклассные статьи для журнала — одна о заведующем Управлением культуры, другая о самом Управлении. Статью о себе он накатал за несколько минут.

— Кто? — повторил я.

— Ну этот мужик, заведующий, — ответил шеф. — Только смотри никому ни слова, помалкивай себе в тряпочку!

Меня разобрало любопытство. Неужели заведующий сам написал о себе статью?

Шеф кивнул.

— А как старуха? — спросил он. — Снимок достал?

— У нее нет фотографии, — ответил я, протягивая ему свой опус о Гвюдфинне Хадльгримсдоухтир.

— Нет, — сказал он, закончив чтение, и отечески посмотрел на меня, — это и не живо, и не хлестко. Тебе надо расковаться.

— Ее девять раз оперировали…

— Надо расковаться, — повторил шеф. — Я переделаю интервью, и ты увидишь, удастся ли мне принарядить старуху и сделать ее интересной для читателей.

Я стал было возражать, но шеф вытащил из кармана три рекламных текста, которые выжал из государственных учреждений, а кроме того, свеженькое стихотворение — слова к «танцевальной мелодии недели».

— Читай, — торжествующе произнес он. — Вот как надо писать стихи!

И я прочитал:

                       МАГГА И МАУНГИ[44]

У сини морской я увидел тебя
И понял, о Магга: ты — счастье.
Ты дом мой и тело согреешь, любя,
И все утолишь мои страсти.
               Коль возраст — полвека, то жизнь не мед,
               Когда ни одна за тебя не идет.
Уж куплены кольца, уж пастор спешит,
Приди же, о Магга, ведь время летит!

У сини морской увидавши тебя,
О Маунги, я в миг тот чудесный
Решила: меня ты изменишь, любя,
И скоро все станет мне тесным.
               Коль девушке сорок, то жизнь не мед,
               Когда тебя в жены никто не берет.
Покрашены волосы. Ждут меня путы.
Скорее, о Маунги, мне жаль и минуты.

Студиозус

— Вот он, нужный тон!

Я перечитал стихи.

— Сразу дойдет до народа.

— А кто такой Студиозус? — спросил я.

— Секрет. Пятнадцать крон потребовал, сукин сын, но поэт хоть куда, очень остроумен и быстро пишет. Уверен, этот текст станет популярным.

Я промолчал.

Шеф нахмурился, словно я вызвал его неудовольствие, и принялся расхаживать по комнате.

— Что проку в высокопарной поэзии, которую никто не понимает? Наш журнал не должен быть слишком сложным, иначе его покупать не станут.

Я не ответил. Невольно подумалось о Стейндоуре Гвюдбрандссоне. Он бы на моем месте нашел что ответить.

— Народ умеет ценить беззлобную шутку, — продолжал шеф. — Послушай, сгоняй-ка в Национальную библиотеку, возьми старые комплекты календаря Патриотического общества[45] и сдуй оттуда несколько сочных анекдотиков. У нас маловато легкого материала!

— Что? — удивился я. — Сдуть несколько анекдотов? Как это?

— Не прикидывайся простачком! Захвати с собой бумагу и спиши из старых календарей два-три десятка анекдотов. Забеги по дороге в контору Комиссии по защите от норок, это на самом углу улиц Ингоульфсстрайти и Квервисгата, забыл номер дома, поговори с председателем о главных задачах Комиссии и добудь его фотографию для нашей газеты.