М. Раскин - Маленький нью-йоркский ублюдок

• Название: Маленький нью-йоркский ублюдок
• Автор: М. Раскин
• Издательство: Адаптек, ACT
• Жанр: Контркультура
• Год: 2005
• ISBN: 5-93827-051-0, 5-17-036140-8

«Маленький нью-йоркский ублюдок» — правдивая история о злоключениях молодого аутсайдера из Нью-Йорка, которого можно сравнить с Холденом Колфилдом нового века.

---

— О, Господи, — вздохнула она. — На этой неделе мы проходим летологику, и у них по этой теме через пару дней контрольная. Очень увлекательно, уиии-хуу! — К этому моменту она дошла до такой кондиции, что не могла даже голову прямо держать.

— Лето-что? — переспросил я. — Это что еще за хрень?

— Нет-нет-нет, МДР, это ле-то-ло-ги-ка. Давай, повторяй за мной, готов? Ле-то-ло-ги-ка. Давай вместе.

— Ну хорошо, я понял, летологика. И что это за хрень такая?

Она истерично захохотала и хлопнула ладонями по барной стойке.

— Это такая вещь, которая объясняет, почему ты не можешь вспомнить нужное слово или какую-нибудь вещь, которую ищешь, понял? Это психологический термин. Вроде как рассеянность или что-то типа. Например, когда ты не понимаешь, что делаешь или что именно хочешь сказать. Ну, неважно. Довольно скучная штука, по-моему.

— Да уж, а я об этом книгу написал, — пробормотал я. И решил, что пора ретироваться. Тупостью и клоунским макияжем эта девушка вызывала у меня тошноту. — Слушай, красавица, спасибо за воду, но мне нужно идти…

— Минутку, — остановила она меня. — Постой, ты сказал, что из Нью-Йорка, да?

— Ну да, вроде бы.

— И снимаешь комнату наверху, правильно я тебя поняла?

— Да-а-а, правильно, в общем-то, — на середине фразы я попытался притормозить, но было поздно. Она была настолько в хлам, что не могла остановиться наглаживать меня по бедру. Будь она трезвой, я бы не возражал, но на слабых людей так противно и жалко смотреть. Я на таких дур не спешу смотреть даже с сочувствием.

— Ну… а что, если мы поднимемся к тебе и там позависаем? Хочется ненадолго свалить отсюда.

А вот это уже прикол. Такого со мной обычно не случается. Но, спешу вас уверить, она предложила мне это не потому, что я ей безумно понравился, не потому, что у меня симпатичная мордашка или там еще что-нибудь. Она была настолько пьяна, что пошла бы в постель даже с оборотнем. Я сделал вид, что не расслышал.

— Послушай, — сказал я. — Мне надо проведать кое-кого в одной специальной комнате. Я скоро вернусь, ладно? — Я решил, что просто ускользну на выход, пока она не видит.

Она рассмеялась, как придурошная, и спросила: «Кого-кого тебе надо проведать?!» Наверное, я был с ней слишком мягок.

— Пойду отолью, — сказал я. — Вернусь через минуту, поговорю с белым другом.

Она и на это рассмеялась, усилив поглаживания по бедру. «Странный ты, МДР. Давай возвращайся поскорее», — сказала она, имитируя южный акцент.

Удаляясь от стойки бара, я оглядывался назад, наблюдая, как она все глубже погружалась в дымовую завесу. Она совсем не сознавала, что делает. Мне необходимо было выскользнуть из этой ловушки, заполненной сигаретным дымом, латиноамериканской попсой и глупостью этой девушки. Чувствовал я себя полной развалюхой, глотку драло ужасно. Такое ощущение, что ее исполосовали наждачкой. Пришлось проталкиваться к выходу сквозь толпу. Я чувствовал себя слоном в посудной лавке, врезаясь во всех и вся на своем пути. Нестерпимо хотелось вырваться на улицу, на свежий воздух. Когда я наконец-то добрался до двери, мне пришлось протискиваться между двумя придурками, выяснявшими отношения не на жизнь, а на смерть.

— Дайте пройти, — сказал я, подойдя. Потом толкнул стеклянную дверь и очутился на свободе. Я весь вспотел в своем болотном пальто, поэтому разом ощутил холодный воздух и пошел прочь от «Луиса».

Несомненно, некоторые из вас разочарованы, что я не оприходовал эту хорькорожую тварь. Но это совершенно против моих правил. К тому же я не люблю девушек сорта сделай-лицо-сама или девушек, у которых настолько отсутствует достоинство, что без выпивки им веселиться невозможно. Меня больше интересуют такие, как потрепанная брюнетка богемного вида, о которой я только что говорил. Мне нужна девушка, которая подойдет ко мне, погруженному в собственное сознание, и долбанет стулом по башке. Потом, очнувшись, если я очнусь, я подойду к ней и в ответ тресну по башке какой-нибудь табуреткой. После того, как она встанет на ноги, мы изобьем друг друга в мясо, матерясь, крича и проклиная друг друга. А потом, не в состоянии двигаться от боли и одышки, мы оба расплачемся, попросим друг у друга прощенья и признаемся, что у нас общие заморочки. Кто-нибудь решит, что у меня явная склонность к садомазохизму, но это не так, уверяю вас. Схватка двух людей с одинаково воспаленным сознанием была бы чрезвычайно вдохновляющим делом.

Как бы то ни было, после бегства из «Луиса» никаких идей по поводу дальнейшего маршрута передвижений у меня в голове не было. После всего того количества дыма, которое я поглотил, сразу возвращаться в гостиничный номер не стоило. По идее холодный воздух должен был помочь. Не передать, насколько я был выбит из колеи. Не только тело трещало, как старик на велосипеде, но и голова просто раскалывалась. Сам виноват, знаю. Не стоило ходить в этот бар «Луис» в таком состоянии и настроении. Я перешел через дорогу к моему парку, но, не дойдя до него, заметил, что там копошится стайка крысоподобных хулиганов, а ввязываться в еще большие неприятности мне не хотелось. Поэтому я развернулся и пошел обратно мимо «Луиса». Не знал, куда иду, но плюнул и пошел дальше, несмотря на то, что на улице стоял дубняк.

Ночное Чикаго до боли напоминало ночной Нью-Йорк. Улицы были заполонены народом, вокруг сновали жалкие подобия людей с мобилами, было ветрено, очень холодно и очень неуютно. Воротник я поднял по самые уши, чтобы лицо не мерзло и чтобы не усугублять состояние и так расшатанного здоровья. Не могу сказать, сколько кварталов я так прошагал, но каждый переулок в Линкольн-Парк миновал фактически дважды. И, несмотря на то, что чувствовал себя хреново, не останавливался, поскольку сама мысль о возвращении в этот депрессивный отель выворачивала меня наизнанку. Я уже начинал жалеть, что въехал в этот отстойник. Он был ничем не лучше того, в Тинли-Парк. По сути, той ночью я был единственным человеком, прогуливающимся в полном одиночестве. Повсюду я видел компании студентов и обычных прохожих, ведущих себя, как безмозглые идиоты, кучу попрошаек и всякого отродья, ошивающегося по углам, но я был единственным, кто гулял сам по себе. Против чего я бы не особо возражал, если бы не чувство, что мне придется прошататься в одиночестве всю жизнь. На эту мысль наводила меня долбаная атмосфера этого города. Все эти огни и люди, все движение, такси и кофейни не создавали для меня того комфорта и чувства защищенности, на какое я надеялся. Только ухудшали состояние духа. Заставляли почувствовать собственную незначительность. Но я продолжал свой путь. Добрел до центра Чикаго, продолжая ощущать себя единственным человеческим существом на планете.

12

Обычно я стараюсь ничего не бросать на полпути. И болезнь — не исключение. Если уж заболевать, то хорошенько, по-настоящему. После блуждания по городу мое состояние резко ухудшилось. Глаза покраснели и слезились как бешеные, я весь обчихался. Едва мог передвигать ноги, причем предстояло еще придумать, как вернуться к отелю. Прошло уже немало времени, как я шатался по улицам, не обращая внимания на указатели и названия. Опросил, наверное, штук пять или шесть прохожих, как пройти к «Дэйз-инн», но каждый из этих скотов отвечал, что не здешний. Ну просто никуда от них не деться. Чтоб им всем сгнить на острове Читателей меню. Устав безответно просить прохожих о помощи, я вынужден был взять такси до гостиницы. Ехали минут двадцать, и я отрубился на заднем сиденье. Когда мы подъехали, водителю пришлось меня будить. Пробудившись, я заплатил по счетчику и потащился к отелю. Около отеля околачивались какие-то сомнительного социального происхождения старшеклассники и откровенно по-малолетски беспредельничали. Было весьма затруднительно проталкиваться сквозь их плотную толпу, поскольку у меня из носа текло как из ведра, приходилось то и дело утирать сопли рукавом. Выглядел я, пожалуй, как заправский бомж, и эта шпана не устояла отпустить в мой адрес кое-какое весьма непочтительное замечание. Жалко, не было сил одарить их злобным взглядом, не говоря уж о том, чтобы вмазать хорошенько, поэтому я решил забить и начисто их проигнорировать. Сейчас я жалею, что они не получили того, что им причиталось. Из дурных людей, неважно, подростков или взрослых, следует периодически вышибать все дерьмо. Снисхождения к злобным невежественным тинейджерам от меня не жди, сам с сотнями таких в школе учился. В старших классах я до слез ненавидел школу. По сути, даже сильнее, чем ненавижу колледж. Школа Форест Хиллс в Квинзе, где я учился, была раем для узколобых ограниченных отбросов. Были, конечно, исключения, но другим, чтобы не портить облик планеты, не мешало бы еще в раннем детстве покончить с собой. Каждый из этих грязных недоумков считал своим долгом заставить остальных детей почувствовать себя какими-то не такими. Я, конечно, на это никогда не велся, я-то им всем цену знаю, они — несчастные безмозглые твари, но вот некоторым детям от них доставалось по полной. Например, ребят, достаточно сообразительных, чтобы во время урока физкультуры не играть в идиотские игры типа баскетбола прямо посреди дороги, не желающих разбивать себе башку, считали изгоями. Поскольку, давайте признаем, быть умным и иметь оригинальную точку зрения — не круто. И уж Господи спаси тех, кто писал стихи или прозу. Их считали странными. Что мне кажется непонятным, поскольку то же самое безмозглое бычье, наезжавшее на этих литераторов в школе, само же, придя домой, вылизывало плакатные задницы любимых певцов или авторов песен, или своих же любимых писателей. Их логика — за пределами моего понимания, да и, пожалуй, за пределами их собственного понимания, хотя сомневаюсь, чтобы эти балбесы вообще хоть что-то понимали. Теперь я нахожу чрезвычайно забавным и даже восхитительным, что все дерьмо обернулось против этих же вонючих недоносков. Это они теперь растят незаконнорожденных детей, торчат на тухлых работах, связанные по рукам и ногам обязательствами неудавшихся браков. Теперь они — изгои общества, обреченные не совершить ничего выдающегося за свою бессмысленную и гадкую жизнь. Так им и надо, они заслуживают сгореть в аду. Школы следует упразднить. А детей — обучать на дому.