Лариса Бау - Нас там нет

• Название: Нас там нет
• Автор: Лариса Бау
• Издательство: Астрель; Астрель-СПб
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-44679-5

Три подружки, Берта, Лилька и Лариска, живут в послевоенном Ташкенте. Носятся по двору, хулиганят, надоедают соседям, получают нагоняи от бабушек и родителей, а если и ходят окультуриваться в театр или еще какую филармонию, — то обязательно из-под палки. В общем, растут, как трава, среди бронзовых Лениных и Сталиных. Постигают первые житейские мудрости и познают мир. Тот единственный мир, который их окружает. Они подозревают, что где-то там, далеко, есть и другой мир, непременно лучше, непременно блистающий. Но они пока и в своем управляются неплохо.

От издателей: если вы успели узнать и полюбить героев «Манюни» Наринэ Абгарян, то рекомендуем вам обратить внимание и на эту книгу. Она чуть более взрослая, и смех в ней — часто смех сквозь слезы. Но смех этот все равно согревает.

---

— Даже хорошо, вырастет политически грамотная девочка, — утешал сам сокамерник.

— Придет время, отличит Гоголя от Гегеля… — смеялся дедушка.

Ну вы знаете, как там дальше, в этом анекдоте.

Гегель и психическая внучка

Как-то раз я обнаружила, что дома валяется Гегель.

На самой нижней полке этажерки, замызганный серой мокрой тряпкой от небрежного мытья полов.

Истрепанная пожелтевшая книжка с дореволюционным правописанием, твердыми знаками в конце слов и неприличной буквой «ять».

Дедушка удивился: откуда она взялась? Неужели я ее за собой таскал? Со студенческих лет не открывал.

Ну я снесла ее себе в кучку, предвкушая дождливый вечерок. Эх, начитаюсь.

— Ну читай, читай, — посмеялся дедушка. — Абсолютный дух — как раз для тебя.

Что он имел в виду? Детское твердое убеждение в существовании волшебниц и принцесс? Обладала ли абсолютным духом соседка Миллерша, про которую бабушка говорила «глубокорелигиозная высокодуховная женщина»? Или другой сосед, про которого она же говорила: не слушай его, он абсолютный дурак!

Меня воспитывали в строгости и последовательности серьезных действий: книжку надо читать с предисловия.

Предисловие было на редкость скучное и незнакомое, никаких намеков на то, что коммунистическая партия одобряет и рекомендует этого несомненного пламенного революционера мысли всему советскому народу. То есть приятной вдохновляющей пользы не ожидайте. Беллетристика, как опытные читальщики сказали бы.

Тогда я уже осознавала, что, раз уж я родилась в мир людей человеком, мне придется среди них жить, и понимать их миропорядок и как-то даже участвовать в нем. У меня было большое подозрение, что порядок этот жесток, сложен, невнятен душе. Хотелось сформулировать их законы, для этого Гегель, казалось, очень даже подходил. Из предисловия было ясно, что человеком он был мрачным и недовольным, держался в стороне, не женился даже, что его унесла холера, да и без холеры он жил, как я, — в подозрении и одинокой печали.

Я надеялась, что он внятно объяснит все, что надо: дедушка сказал, что книжка для меня. И надо же как-то занять себя, когда со мной не хотят играть.

Запаслась семечками, включила свое ослиное упрямство и углубилась в книжку.

Очень бы хотелось сейчас, когда я это все пишу, привести цитаты, освежить память. Но нет у меня больше этой книжки. Может, ее наш попугай склевал? Был у меня такой подлец, царство ему небесное, улетит под потолок, где нечитаемое хранилось, хрумкает там, только шелуха летит. Столько книг объел, может, и Гегеля своротил, а может, потом, миграции-эмиграции… истлел где…

Сейчас у меня дома Гегелей нету, у сына есть, но уже на английском, долбать-переводить неохота. Спасение ленивцев — Интернет, там и почерпну.

«Философия хочет распознать содержание, реальность божественной идеи и оправдать порицаемую реальность». Вот оно, порицаемая реальность: то руки мыть, то конфет не дадут больше. И я хочу распознать содержание, я уже тогда на своей шкуре испытала, что божественная или какая-нибудь вообще хорошая идея и реальность несовместимы до степени абсолютного духа.

«…мировой дух должен освободить себя от всякого чужеродного существа, понять себя как абсолютный дух, создать все настоящее из себя самого и сохранять его же в своей власти в полнейшей неподвижности». Вот оно, как надо жить каждый день, в борьбе, добиваться своего. Насчет неподвижности он, конечно, перебрал, скучно будет. Я воевала с бабушкой: не хочет мой дух ни зубы чистить, ни лицо с мылом мыть! И в страшную горячую баню в пятницу не пойдет! И рыбий жир не сглотнет!

Бабушка гремела: «Отнять у нее эту книжку, и так мозги набекрень, никто во дворе играть с ней не хочет!»

В студенческие годы я снова столкнулась с Гегелем. Тогда он был уже законченный поганец и недоумок. Если бы Энгельс не спер его идеи, не упростил бы их до вульгарности, фиг бы его вообще упоминали коммунизменные учителя.

В общем, зануда, оживляемый анекдотом «Гоголя от Гегеля».

Не так давно, гуляя по пляжу в далекой от гегельянства стране, я услышала, как хозяин звал собаку: «Хегел, хегел, ко мне…» Ну Гегель, вечно живой!

Публичные массовые искусства и мероприятия вызывали у меня страх, тоску и недоумение. Они требовали от разума снисхождения в смысле логики поступков.

Конечно, если часто меня водить в поющие и танцующие заведения, наряжать и баловать пирожными, можно разжалобить на приличное поведение и даже некоторое участие в аплодисментах.

Но все равно ум и сердце занимали тихие, камерные, как принято говорить, искусства, если не поэзии, то размышлений.

Чтение художественной литературы огорчало меня до слез.

Вот такие же, как я, дураки, простодушные зайцы и мишки. Буратина-неуч. Витязь в тигровой шкуре — обоих жалко. «Калевала», от которой страшно так, что лучше не закрывать глаза даже в темноте. «Крысолов». Танцы сиротки в чужих туфлях с часами в руках, а то всё отнимут. Шайтан на ишаке. Талер слезами отмывать!

Ведь столько страшного надо претерпеть, что можно не дожить до счастья. Или настроение будет так отравлено, что никакого принца уже не нужно. Куда лучше читать сложенную по правилам игру, написанную этим уродским зломордным дядечкой с чудесным неторопливым именем: Георг Вильгельм Фридрих Гегель.

У меня появилась уверенность, что все уже придумано этим одинокого сердца человеком, на любой вопрос есть ответ, надо только его вовремя найти.

Он подчеркивал необходимость обеспечения всякой новой жизни старыми правилами. «Любому человеку, чтобы не погибнуть, нужно понять, что мир существует самостоятельно и в основном закончен». Если слово «закончен» понимать как кислый кефир на ночь, баню, поход к зубному — то, может, проказ злых волшебников по ночам действительно не существует.

Но слово «в основном» настораживает необходимостью участия, пока не умер от ужаса.

А насчет «самостоятельно» — это каждому ребенку понятно и почти каждому взрослому, если не считать революционеров.

Бабушке мои увлечения леденили душу. Дедушка считал, что стоит вдохновляться примером его старшего брата Султана, который тоже увлекался книжной мудростью с самого детства, а потом закончил Харьковский университет еще до революции, будучи татарином, знал много языков и пользовался уважением в ученых кругах. Но бабушка кричала, что бедную сиротку надо замуж выдать, а брат Султан — не пример для подражания, особенно конец его жизни в Соловецком лагере.

Для утешения у бабушки был детский психиатр Вазген Арутюнович — толстенький дяденька. Тот, кто дружил с собаками, знает, каково вести их к врачу. Собаки упираются, в глазах у них так ненастно, что лучше не заглядывать туда, а побыстрей предательски подталкивать беднягу и якобы утешать.

Так вот мне пришлось быть той самой собакой, когда меня привели в чужую поликлинику, обещая потом «Детский мир» и мороженое.

Там было невесело в очереди, худой мальчик раскачивался и мычал, мама держала его, чтобы он не упал со стула. Была еще одна девочка, но она не захотела со мной дружить, пощупала пуговицу на пальто и отошла.

Наконец вошли в кабинет, и у меня отлегло от сердца.

Там не было страшных скелетных стеклянных шкафов с железными коробочками, там были Буратины, несколько штук, большой медведь, пара кукол, книжки. Посреди комнаты с детского стульчика свисал сам доктор Вазген Арутюнович, толстый нос, толстые уши, толстый весь. Оказалось, он уже знаком с бабушкой и теперь желает познакомиться с моим образом мыслей.

Он был чудесный человек и совсем не доктор. Не надо было высовывать язык, показывать горло, он не слушал трубочкой, главное, его совсем не интересовали зубы. Зато его действительно интересовали мои мысли по поводу Гегеля, видимо, он тоже хотел научиться безболезненно жить. Я не боялась его и чувствовала себя умной, правильной и доброй.

— Ну, как дела, младогегельянка? — спрашивал он весело, выпроваживая бабушку решительным жестом.

Не то чтобы он всегда соглашался со мной, но и не сердился, он поглаживал потрепанного Гегеля по обложке и пытался всучить Буратину, от имени которого сейчас ответ и должен прийти. От Буратины? Деревянного дурака? Он считал необходимым населить Гегеля привычными Емелями на печи и шайтанами на арбах… И постепенно эти чудовища обретут нестрашность через логику… А без них в детстве ну никак нельзя, это они закаляют к свершениям, самосоплеутиранию, сухим глазам и ярости праведной смерти во имя человечества.

Бедный Вазген Арутюнович! И Буратину совал, и Сову, один из них был как бы Гегель, а другой — как бы сама я.

Или Абсолютный Дух, а второй — Абсолютная Идея Себя.