Владимир Игнатов - Доносчики в истории России и СССР

• Название: Доносчики в истории России и СССР
• Автор: Владимир Игнатов
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4444-1632-7

Такое специфическое и неоднозначное явление как доносительство было известно с библейских времён и дошло до наших дней. Доносы часто приводили к трагическим последствиям, и это сформировало в обществе негативный образ доносчик!.. В новой книге В.Д. Игнатова изложены история, типология и проявления доносительства на разных этапах развития государства. Показаны причины, особенности и последствия доносительства в постреволюционной России и СССР.

---

Агентурное «обслуживание» творческой интеллигенции продолжалось и после войны. Стукачи находились в ближайшем окружении Анны Ахматовой. На Ахматову доносили переводчица Софья Казимировна Островская и ученица второго мужа Ахматовой Антонина Михайловна Оранжиреева, по доносу которой был арестован писатель и поэт Даниил Ювачев (Хармс). В ахматовский цикл «Венок мертвым» входит эпитафия «Памяти Анты», то есть Оранжиреевой. О секретной «работе» Островской Ахматова постепенно стала догадываться, но, как вспоминал Иосиф Бродский, Ахматова всегда предпочитала общаться с осведомителем не дилетантом, а именно профессионалом, который «донесет все ему сообщенное в точности, ничего не искажая». Она не прервала резко отношений с Островской. Анту же она так и не раскусила при всей своей проницательности{196}.

В 1950 году министр госбезопасности Абакумов сделал Сталину представление на арест Ахматовой. Однако вождь не спешил и приказал продолжать собирать на нее материал, держа в заложниках повторно осужденного сына поэтессы. Агентурные данные на Ахматову собирались пять лет после смерти диктатора.

В ночь с 12 на 13 марта 1949 года в Москве по доносу коллеги за антисоветскую агитацию арестовали писателя Дмитрия Мироновича Стонова (Влодавского). Постановление на арест подписал министр госбезопасности В. Абакумов после «согласования» с руководителем Союза писателей А. Фадеевым. На пыточных допросах и многонедельных ночных «конвейерах» следователь требовал от Стонова признаться в антисоветской деятельности и дать компромат на друзей-писателей. В сентябре 1949 года он осужден Особым совещанием при МГБ по ст. 58—10 на 10 лет ИТЛ. Срок отбывал в одном из лагерей Красноярского края. В одном из множества доносов, собранных на Стонова, агент «Ильин» сообщал о беседе, в которой Стонов сказал: «А что было бы, если бы Лев Толстой дожил до Советской власти? Старик, как известно, даже царя не боялся… Он мог бы и сейчас написать “Не могу молчать”»…

В другом доносе осведомитель «Чернова» информирует: «Стонов хранит у себя письма писателя Короленко, в которых тот высказывал свои несогласия с политикой Советской власти и свои обиды на органы Советской власти». При обыске крамольные письма «от 9 июня и 19 декабря 1920 г. с жалобой на коммунистическую редакцию, 2 шт.» были изъяты, как записано в протоколе. Лубянские следователи спрашивали арестованного писателя:

«— Вам предъявляются два письма Короленко 1920 года, изъятые у вас при обыске. Зачем вы хранили их с тех пор?

— Я их хранил как реликвию классика.

— Вы их хранили в антисоветских целях, поскольку были указаны некоторые несогласия Короленко с коммунистами. Покажите об этом правдиво.

— Я не отрицаю, что в некоторой части там высказаны мысли, несогласные с Советской властью, однако я их хранил как реликвию классика и антисоветской цели при этом не преследовал…»{197}

В 1951 году по доносу поэта-осведомителя НКВД по печально известной 58-й статье УК на 25 лет лагерей был осужден Ярослав Смеляков. Для него это был второй срок. Первый срок, также по доносу «собрата-поэта», он отбывал с 1934 по 1937 год. Выйдя на свободу в 1956 году, он написал послание своему следователю Павловскому — крупному «специалисту» по выбиванию признаний из поэтов и писателей:

В какой обители московской, в довольстве сытом иль нужде сейчас живешь ты, мой Павловский, мой крестный из НКВД?

И что, пройдя сквозь эти сроки, еще не слабнет голос мой, не меркнет ум, уже жестокий, не уничтоженный тобой. Как хорошо бы на покое, — твою некстати вспомнив мать, — за чашкой чая нам с тобою о прожитом потолковать. Я унижаться не умею и глаз от глаз не отведу, зайди по-дружески, скорее. Зайди. А то я сам приду.

Освобожденный из лагеря в 1951 году поэт и писатель Варлам Шаламов жил сначала на Колыме, затем в Калининской области, а после его реабилитации в июле 1956 года — в Москве. Все это время он находился под «оперативным наблюдением», о чем свидетельствуют многочисленные доносы окружавших его стукачей: «Круг писателей, к которым питает симпатии Шаламов, имеет свои особенности. Он лично знаком и очень любит Пастернака. Этот писатель известен тем, что на всех этапах жизни советского государства его всегда подхватывали наши враги. Однако это его не смущало. Шаламов говорит, что Пастернак не горевал, когда его не печатали. Теперь в Москве читают в рукописях его цикл стихов под названием “Автобиография”. Скоро выйдут в свет эти стихи. Пастернак перед издательством поставил условие — не изменить ни одной строчки, в противном случае пусть эти стихи лежат у меня — это условие издательством якобы принято.

Любит Шаламов стихи Николая Клюева, известного кулацкого поэта. Клюев заявлял, что он не хочет коммуны без лежанки. Когда Клюев попытался написать стихи о Ленине, из этого ничего не вышло. Начинаются эти стихи так: “Есть в Ленине керженский дух, игуменский окрик в декретах”.

Любит Шаламов Есенина, всего, со всеми его недостатками, с идеологическими вывихами, с кулацкими идеями, с путаными заявлениями. А ведь у него есть вещи, которые никак любить и принять нельзя. Ну, хотя бы такие стихи:

Как грустно на земле, как будто бы в квартире, В которой год не мыли, не мели. Какую-то хреновину в сем мире Большевики нарочно завели»[39]. «Любит Шаламов Алексея Крученых, этого сумасшедшего, бездарного пройдоху в литературе».

«На днях Добровольский получил письмо от Шаламова, в котором главное место занимают новые, написанные во второй половине июля, стихи поэта Бориса Леонидовича Пастернака[40]. Шаламов пишет: “Из этих стихов Вы можете видеть, насколько художественно тверда сейчас его рука. Можете видеть и другое — что все, что с нами было, не прошло для него бесследно и что знамя большой русской литературы бы смог держать высоко. Если бы Вы читали его роман, его гениальный роман, Вы увидели бы, что все эти вопросы подняты и ответы утверждаются с толстовской силой…” Добровольский ждет результатов своих заявлений о реабилитации, но за последний месяц никаких извещений ниоткуда не получал… Добровольский сочинил и распространяет следующий анекдот: Хрущев и Тито осматривают Всесоюзную сельскохозяйственную выставку. Тито удивляется богатству и обилию в Советском Союзе. Выходя с выставки, оба они видят сидящего у входа и просящего милостыню нищего. Тито бросает нищему десятирублевую бумажку и проходит дальше. Хрущев останавливается и говорит нищему: “Как тебе не стыдно, шел бы лучше работать!..” — “А я, Никита Сергеевич, — говорит нищий, — этим после работы занимаюсь”. Вообще тема “обнищания” народа, тема “неустойчивой экономики” часто проскальзывает в разговорах и высказываниях Добровольского. В одном из последних писем к Добровольскому Шаламов В.Т сообщает, что он (Шаламов) сейчас много пишет, как в стихах, так и в прозе. О темах и сюжетах своих произведений Шаламов ничего не пишет…»{198}

В октябре 1958 года Нобелевской премии по литературе «за выдающиеся достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа» был удостоен Борис Леонидович Пастернак. Фактически премии был удостоен роман Пастернака «Доктор Живаго». Годом ранее роман появился на итальянском, потом на других иностранных языках. Опубликовать роман на русском языке Пастернаку не позволили. В том же октябре месяце по записке Суслова Президиум ЦК принял решение организовать кампанию осуждения Пастернака, поскольку присуждение ему премии «является враждебным по отношению к нашей стране актом и орудием международной реакции, направленным на разжигание холодной войны».

Поэту, которым страна должна была гордиться, устроили настоящую травлю. Двадцать девятого октября первый секретарь ЦК ВЛКСМ, будущий председатель КГБ Семичастный, выступая на комсомольском пленуме, сказал: «Если сравнить Пастернака со свиньей, то свинья не сделает того, что он сделал. Он нагадил там, где ел, нагадил тем, чьими трудами он живет и дышит. А почему бы этому внутреннему эмигранту не изведать воздуха капиталистического? Пусть он стал бы действительным эмигрантом и пусть бы отправился в свой капиталистический рай. Я уверен, что и общественность, и правительство никаких препятствий ему бы не чинили, а, наоборот, считали бы, что этот его уход из нашей среды освежил бы воздух». На следующий день доклад Семичастного был опубликован в «Комсомольской правде».

Поспешили «бросить камень» в отступника и многие коллеги по перу. Вот такой эпиграммой под карикатурой М. Абрамова «Нобелевское блюдо», в связи с присуждением Пастернаку Нобелевской премии, отозвался гимнописец Сергей Михалков:

Антисоветскую заморскую отраву
Варил на кухне наш открытый враг.
По новому рецепту как приправу
Был поварам предложен пастернак.
Весь наш народ плюет на это блюдо:
Уже по запаху мы знаем что откуда!{199}

Для наблюдения за Пастернаком активизировали осведомителей в писательской среде. В начале февраля 1959 года председатель КГБ Шелепин отправил в ЦК записку о «выявлении связей Б.Л. Пастернака с советскими и зарубежными гражданами»: «Докладываю, что органами госбезопасности выявлены следующие связи Пастернака из числа советских граждан: писатель Чуковский К.И., писатель Иванов В.В., музыкант Нейгауз Г.Г., народный артист СССР Ливанов Б.Н., поэт Вознесенский А., редактор Гослитиздата Банников Н.В., ранее работал в отделе печати МИДа СССР, переводчица Ивинская О.В., работает по договорам, является сожительницей Пастернака…» Восемнадцатого февраля Шелепин отправил в ЦК подробную справку о взглядах Пастернака и истории публикации романа «Доктор Живаго»: «…Для всего его творчества характерно воспевание индивидуализма и уход от советской действительности. По философским взглядам он убежденный идеалист. Как видно из агентурных материалов, Пастернак среди своих знакомых неоднократно высказывал антисоветские настроения, особенно по вопросам политики партии и Советского правительства в области литературы и искусства, так как считает, что свобода искусства в нашей стране невозможна…