Олег Тихонов - Операция в зоне «Вакуум»

• Название: Операция в зоне «Вакуум»
• Автор: Олег Тихонов
• Издательство: Карелия
• Жанр: О войне
• Год: 1971

---

Тучина одолевали догадки. Как это часто случается в критическую минуту, зудливо обострилась память.

Все-таки рок, нелепица. Что бы там ни было, он не так представлял себе свое торжество, и маленькое, неразвитое его тщеславие страдало.

Он думал, что предпринять. Должен ли он немедленно что-то делать? Сорокина гора без оружия. Рация «Север» осталась в хлеву. «Белка» Кати Насоновой зарыта под сосной на Запольгоре, да не то беда, что у деревни на виду, — она без комплекта питания. При мысли о девочках и Маше сердце сдавила такая боль, такое поднялось в нем зло против Мартьянова, что, заслышав вблизи глухие винтовочные шлепки — будто кто одним ударом загонял в дерево гвозди, — встал и, ни слова не бросив Степке, пошел на выстрелы медленной, тягостно решительной походкой, на ходу вытаскивая пистолет.

Там, где крутой загривок Сорокиной горы нависает над болотом, поросшим морошкой и гоноболью, там, как и предполагал Тучин, Мартьянов проводил с отрядом учебные стрельбы. Лежали, раскорячив ноги, парни. Стояла на пне бадья, забутованная землей или камнями, — тупо вязли пули. Изящно перетянутая ремнем спина Мартьянова была невинно деловитой.

Тучин:

«Я спросил Мартьянова, почему он стреляя в полицейского без моего разрешения. Он ответил, что пытался сорвать эвакуацию лошадей. Я хотел его тут же расстрелять, но подумал, что он еще пригодится, только велел комсомольцам следить за ним. Немедленно послал Ефима Бальбина в Залесье — предупредить Николаева об осторожности».

Никто не знал, что Николаев уже не нуждается ни в предупреждениях, ни в осторожности.

Мартьянова под присмотром Миши Кузьмина и Сергея Бутылкина Тучин отправил добывать антенну и питание к рации. «Глаз с него не спускать», — приказал…

Через два часа они вернулись. Сообщили, что семья арестована, Маша расстреляна…

2 Из рассказа Марии Михайловны Тучиной:

С утра Дмитрий Егорыч сказал, придя из комендатуры: «Угоняйте лошадей, глушите колокола и угоняйте в лес…» Угнали, прибегаю домой, к обеду уже, мокрая, шнурком обвязана. Тут и увидела финнов-то. Ой, господи, финнов-то сколько! На велосипедах, человек за тридцать-сорок… Стою ни жива ни мертва, кричать боюсь… Гляжу, Светочка с Галкой у палисадника Матрены Реполачевой, на траве кувыркаются. Митя-то дома, знаю. Оборотилась — Степкина голова в сенях промелькнула. Думаю, упредит он Митрия, убегут они задами, а сама этих чертей займу чем ни есть…

Подергали меня, пошпыняли, а в избу так и не пошли. У солдат у этих, как война к концу, патронов в кажином кармане, а храбрости ни в одном. Монтонен с меня допрос чинит, а сам все меня спиной к дому раскручивает и раскручивает. Ах ты, думаю, вояка, под клухой высиженный… Боялись они Тучина, да и то: три года за нос повожено.

Стреляли жутко как. Рамы, так те на поленья разделали… Потом погрузили меня на велосипед — реву, царапаюсь. Пока везли, в кювет нападались. В комендатуре зачуланили и не спрашивали долго… К Монтонену повели, руки, говорят, назад сделай, общупали, нету ли при мне какого орудия. А кабинет у Монтонена пустой — лавка да стены. Монтонен у окна стоит. Говорит гулко, как в пустую бадью цедит. Ваш, — говорит, — муж с братом убили полицейского. Скажите, где он, и я отпущу вас к детям. Ваши, говорит, дети без мамы плачут. А я говорю, неоткуда мне знать, где муж, с утра к вам ушел в комендатуру, а стрелять в полицейского он не мог, поскольку староста, инвалид и от Маннергейма медаль свободы имеет. Тогда Монтонен в стенку постучал, и приводят Егорова Александра.

Привели Егорова Александра. Глаза завязаны, руки тоже за спину, скручены. Лица не узнать, губы распухли. За другой конец стола поставили, глаза открыли.

— Знаешь ее?

— Знаю.

— Знаешь его?

— Знаю.

— Он ходил к вам?

— Ходил.

— Ходил?

— Ходил.

— Зачем ходил?

— В карты играли.

Монтонен в карман.

— Вот эту гранату дал ему твой муж. Тучин — партизан, он полицейского убил.

Саша, спасибо, заступился. Баба, говорит, она, ничего не знает. И увели его… После, как наши пришли, неделю его искали. Нашли в лесу, замученного.

А меня в конюшню повели, охрану поставили. Ничего я не знала — как Митя, как дети, а только видела, что с Сашей сделали. Ночью из пояска петлю скрутила. Крюк ищу. А тут вдруг дверь распахнулась, и впихнули ко мне двоюродного брата Митиного, Николая. В ту ночь никому из домов выходить не разрешали, а Николай глухой, удить пошел. Его и схватили. Спрашиваю — ничего бедный не знает, как во сне живет.

Утром самолеты гудели. Ну, думаю, оружие привезли. И повеселей стало… Утром в штаб, в Тихоништу привели. Велели в баню воду таскать и картошку чистить. Ушли, а через некоторое время яиц, кур принесли. Говорят: дети там, на улице, а ваш Пильвехинен убит, на овсяном поле валяется, одна кепка от него и осталась… Кепка-то, потом выяснилось, Миши Кузьмина, продырявленная вся. После войны в краеведческом музее висела, под стеклом…

Наелась полиция и в баню пошла. Тут Монтонена из бани к телефону вызвали. Послушал он, в платочек жидко так высморкался, рукой махнул. Иди, говорит, женщина, домой, иди с глаз долой… Бегу, а сама боюсь. На Погосте никого не вижу, а на колокольне, знаю, финны с пулеметами смотрят. Остановилась, дура, цветочки щиплю — гуляющая будто. А с краю Тихоништы Максимов жил, Захар. Чего, спрашивает, ревешь? Иди, живой Митька, о эти счас пятки натрут и убираются.

Пришла к вечеру. Дети меня захватили… Захватили… А тут они опять, финны, из-за угла прямо к нам. Туоминен от меня детей ружьем отковырял. Где, кричит, Пильвехинен, где? Он домой шел, да убежал, кепку в овсе нашли… Светка на шее висит, клещом впилась…

Всю ночь сидели вокруг дома, ждали. Под утро заминировали дорогу на Матвееву Сельгу и ушли…

3 Из отчета Д. Е. Тучина:

…В ту же ночь вывел отряд в лес, за шесть километров в сторону Мундуксы, а сам решил идти в штаб финнов, выяснить, что с Машей, с дочками. Ребята уговаривали не делать этого. «Вместе пойдем». Но я не мог брать отряд с малым количеством оружия на верную, гибель, зная, что за каждого человека отвечаю…

После поверки последним откликнулся семьдесят третий. Но это было не все: местные жители ждали по домам выброски оружия. В отряде собрались только те, кому нельзя было находиться дома. Но и увеличивать численность отряда не решался — скопление безоружных людей было рискованным.

Собрал отряд, изложил задачи. Послал разведку по деревням — уничтожать мелкие группы врага, захватывать оружие. Знал, что Красная Армия близка, в погоню за отрядом никто не бросится.

24 июня дал распоряжение двигаться в деревню Калиностров. Разведка, посланная ранее, сообщила, что военная полиция начинает эвакуацию… Я уже малых групп не боялся, в случае чего стал бы принимать бой. Но никого не встретили и на ночь расположились рядом с деревней на возвышенности, где нас не могли застать врасплох.

Утром 25 июня в 4 часа повел людей к Тихониште. В 6 утра там был поднят первый в районе красный флаг. Финны издали полюбовались на него и ушли.

А мы двинулись в Залесье. Люди встречали отряд со слезами радости, спрашивали, далеко ли Красная Армия… Здесь отдали последние почести Алеше Николаеву. Финны три дня никого не подпускали к нему, и он лежал в поле, терпеливый, как в жизни, словно ждал свободы и товарищей.

Уходила война, но не кончались горькие вести. Подорвался на мине Коля Гринин. Он еще не был выявлен финнами и оставался в деревне связным. Утром 25 июня он вышел по Матвеево-сельгской дороге к Большому камню, оставил в условленном месте мешок с продуктами. На обратном пути и случилось. Ему оторвало ногу, он истекал кровью, а мы ничем не могли помочь…

До прихода Красной Армии отряд занял все деревни Горне-шелтозерского сельсовета. Затем мы оседлали дорогу под Шелтозером, чтобы отрезать финнам отступление к пристани. Здесь в два часа ночи встретились с передовыми частями нашей армии.

4

По иронии судьбы война уходила с вепсских земель в Иванов день. Не пылать в сосновом бору на берегу Онего кострам Юханнуса. В белую карельскую ночь не накаляться речам о Финляндии до Урала, о вечном антикоммунистическом вепсско-карело-финском братстве…

В Ладве, не дождавшись «соплеменников», уходил из тисков 368-й дивизии и 150-го укрепленного района последний поезд оккупации. Между Шелтозером и Петрозаводском, в бухте Уя, высаживала десант Онежская флотилия — около тридцати бронекатеров. Пушкари Москвы драили стволы для залпов в честь освободителей Петрозаводска.

Тучину выделили роту солдат — показать народу Красную Армию. Просил пару танков — не дали: танкам, сказали, еще далеко до парадов.