Татьяна Чекасина - Ничья

• Название: Ничья
• Автор: Татьяна Чекасина
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014

  Произведения Татьяны Чекасиной от самой маленькой новеллы до больших повестей и романов представляют из себя прозу большой глубины. В каждом произведении отражена жизнь, если не эпохи, то огромного пласта жизни нашей страны. Исследования человека, его души, представлены в той всесторонности, какая присуща великой русской литературе. Это серьёзное чтение, способное перевернуть душу читателя, сделать её лучше и чище, а жизнь счастливей и радостней.В книге «Ничья» две небольшие повести, которые автор определяет своим названием этого жанра – история, как бы подчёркивая, что в этом произведении должно обязательно что-то случиться такое, что можно назвать историей. Когда случается с человеком нечто тревожно-скандальное, даже принято говорить, что он влип в историю. Именно такое и происходит с персонажами представленных здесь произведений: «Ничья» с подзаголовком «История первой любви» и «Внучка Октябрина» с подзаголовком «История своей мечты». Обе героини попадают в непростые обстоятельства с угрозой потерять всё: от невинности до самой жизни.Как и всегда у писателя Татьяны Чекасиной, сложная проблема подаётся просто, ярко и доступно для каждого, кто станет читателем этой нескучной динамичной прозы.Оформление обложки – художник Марон Казак.

---

Активность бабушки Октябрины была немалой. Её стараниями сооружены песочницы для детей и скверик для стариков, а на всех немногочисленных деревьях имеются скворечники для птиц. Выйдя во двор или глядя из окна, можно было наблюдать, словно в театре, как Октябрина Игнатьевна останавливается среди двора с тележкой, полной продуктов, достаёт из просторного поношенного пальто мисочку и отливает в неё из банки молока. Сбегаются все окрестные кошки. Накормив этих животных, упрятав в специальный пакет плошку, достаёт из кармана другой пакетик, с костями, оставшимися от обеда, и сбегаются к ней, большой и доброй, все местные собаки, и каждая получает свою лакомую кость. Зимой она ещё обслуживает кормушки, закреплённые у своих форточек, насыпая зёрен для птиц. По двору двигается уверенно, с наслаждением, по-хозяйски. Знает, что сейчас спешить не надо, процедура рассчитана на воспитательный эффект: чтобы все недобрые люди, живущие в доме, смогли лицезреть пример милосердия.

Иногда в тёплый погожий вечер Октябрина Игнатьевна выходит на прогулку со своей слепой дочерью. В том, как они ходят по тротуарам вдоль домов, как согласно ступают, как переговариваются особенно дружно, не видно ни убогости, ни страдания, наоборот, у любого возникнет лишь восхищение их согласием, их умением устоять перед любым несчастьем, справиться с ним в нелёгкой борьбе. Они идут под руку мимо парикмахерской, в которой никогда не бывают, мимо светлых облупленных стен старой церкви, не замечая её красоты, мимо военного дворца, не сетуя на тяжеловесность его конструкции. И когда навстречу попадается знакомый, вначале с ним громко здоровается Октябрина Игнатьевна, а потом тихим голоском – её дочка, а уж когда человек проходит мимо, дочка спрашивает:

– Мама, это кто? Я не узнала по голосу.И та отвечает подробно, что это – молодой человек из третьего подъезда, очень вежливый, и надо бы его познакомить с Надечкой. И они начинают строить планы, говорит всё больше бабушка Октябрина, а Надина мать поддакивает ей вполне согласно. Все планы, все надежды у них всегда были связаны с ней, с Надеждой. И почти все их планы сбылись: они хотели её вырастить здоровенькой – вырастили; хотели её одеть – одели; хотели дать образование – дали.

Теперь в своём жалком положении умирающей Надя Кузнецова со злостью думала, что вся деятельность бабушки была ненужной и даже для неё, для Нади, смертельно опасной. Проведя день в затхлом особняке педучилища, прозванного кем-то «петушилищем», Надя возвращалась домой. Квартира, часто белёная, крашеная, со всегда свежими обоями на стенах, сияла чистотой. Надо сказать, что Октябрина Игнатьевна – и это знали в доме все, и даже были попытки нанять её, – славилась умением делать быстрые гигиенические ремонты, не говоря об ежедневных уборках. «Пол должен быть чистым, как стол» – вот её девиз, что касается чистоты в квартире. А потому все остальные жильцы прижимали уши, когда Октябрина Игнатьевна разражалась громкой речью против грязи и мусора, и со страху давно выбрали её старшей по подъезду. Что жильцы! Начальство ЖЭКа впадало в тихую панику, только завидев на пороге конторы Надину бабушку, потому-то и был отремонтирован их, единственный подъезд из пяти имеющихся! А каково было ей, внучке! Теперь в своём бреду думала: до чего она была несчастной!

Придя из педучилища (называла презрительно «петушилищем»), она садилась дома на кухне у окна, из которого был виден по тёплой поре прекрасный, редкостной красоты цветничок. Поедала всё: котлеты, голубцы, пирожки, пончики, тефтели, пирожные, словом, всё, что нынче наготовила бабушка. Запивала: компотом, киселём, соком, свеженадавленным бабушкой из яблок, из моркови, из апельсинов, почти из всего, что есть хорошего в продаже. Затем валялась на тахте, глядя, как тянут цветы свои головки прямо к ним на первый этаж. Потом шла к себе в комнату, одну из двух в квартире, убранную бабушкой так, что назвать её можно было не иначе как «светёлкой», так и стали звать. Бабушка сама сказала первая: «Возьми в этой, как её, – некоторые слова она стала забывать, – в… светёлке!» И они рассмеялись. Бабушка и внучка – громко, напористо, а слепая женщина – тонко, осторожно. Надя любовалась маками, астрами и прочими цветами, выращенными за толстой колючей проволокой бабушкой. Зная об этой проволоке, но того больше об умении Октябрины Игнатьевны громко и впечатляюще доказывать свою правоту и сочинять письма в любые вышестоящие инстанции, никто за всё лето и не пытался сорвать хотя бы один цветок. Потому-то и был украшением двора их прекрасный палисадник! Отдохнув взором на цветочках, Надя принималась за учебники… Приходила из очередного магазинного похода бабушка, тяжело вкатывая через порог сумку-тележку с продуктами, сбрасывая с ног, уставших и затёкших, разношенные туфли, топала, шумно отдуваясь, на кухню:

– Тёртую морковь ела?

– Где? Не нашла.

– Ты что, мать, разума лишилась: в холодильнике на третьей полке. Принести?

– Не-си…

Тарелка оказывалась на столе. И Надечка, вяло запуская в неё ложку, методично-сладостно глотала эту очень сильно измельчённую, практически бесплотную массу, продолжая искать ответы заданных задачек. К девятнадцати годам Надежда Кузнецова выросла в здоровую, чуть толстоватую, белую, крестьянского типа девушку с крыжовниковыми спокойно-безразличными глазами. Училище она закончила с красным дипломом. Все считали, что у неё были для этого идеальные условия. Большинство учившихся в этом училище были приезжими из сёл, деревень; они ютились по общежитиям и частным углам. Жили они на одну лишь мизерную стипешку, которую Надя привыкла тратить на мороженое и дорогие конфеты, а также на мелкие, но приятные вещицы, заходя в магазин «Подарки» или «Художественный салон», покупая там что-нибудь для себя, впрочем, делая и маленькие подарочки маме и бабушке. На жизнь у Нади было. Бабушка Октябрина Игнатьевна заработала большую пенсию. Для себя и для Надиной мамы она не покупала обновок. Они обе довольствовались старым, переделанным и перешитым.

Бабушка подрабатывала: любимый завод её не забывал. Она переписывала какие-то бумаги (содержание и назначение оных не разглашались). Для этой переписки, точнее, перепечатки, ей поставили дома пишущую машинку с электроприводом. Все использованные копирки сдавались под расписку. Эта, наполненная важностью работа, кажется, совсем не утомляла Октябрину Игнатьевну, а наоборот, придавала ей сил для дальнейшей жизни, каждый час которой был загружен до предела. Она много вязала, штопала и шила, при этом произнося длинные складные речи о мире, о войне, о добре, о зле, о нравственности и безнравственности…

Те, кто знал Октябрину Игнатьевну лишь по-соседски, со стороны, поражались её энергией. Но что они знали! Они и половины не знали того, что может успеть за день Надина бабушка! У неё была, как она говорила, своя орбита, по которой она носилась с довольно приличной скоростью.

У Надиной мамы, ещё нестарой, но тихой и незаметной, тоже была своя орбита. По спецдоговорённости Октябрины Игнатьевны с руководством картонажной фабрики, которую они трое называли по-свойски картонажкой, слепая женщина склеивала детали картонок, доставляемых ей на дом. На самой фабрике Надина мама тоже работала, и зачастую даже подменяла заболевших работниц. Сама она ничем, кроме слепоты, не страдала, несмотря на морщины и худобу. Если работала две смены подряд, то, придя домой, едва успев поужинать, засыпала за шкафом в их второй, проходной комнате, как мёртвая. Но утром она снова шла на картонажку. Октябрина Игнатьевна, идущая по пути в магазины, провожала её до перехода для слепых.

Таким образом, к Надиному совершеннолетию, к её выпуску из училища, у неё имелся вполне приличный гардероб: костюмы, платья, несколько юбок, которые Октябрина Игнатьевна насобачилась шить сама с виртуозностью пошивочного предприятия, несколько вязаных вещей… Мутоновая шубка… К сему даже золото: цепочки, кольца…Не должна же Надечка быть хуже других! Напротив, она – лучшая из лучших – лозунг Октябрины Игнатьевны, который она, к лозунгам привычная, воплощала в жизнь. Даже пианино купили, не новое, правда, но хорошей фирмы. Надю научили в училище на уроках музыки бренчать. И Октябрина Игнатьевна, принявшая это занятие всерьёз, расстаралась, скопила, сэкономила и с такой радостью наблюдала, как полные, уверенные Надины пальчики берут аккорды! Надя Кузнецова была планетой, вокруг которой постоянно вращалась парочка спутников. Она сама ни в ком, казалось, не нуждалась. От неё ушла одна подружка, другая, им была не под силу роль спутников Нади Кузнецовой. У неё одной на весь выпуск было свободное распределение, она, само собой, должна была остаться в городе, а не ехать за восемьдесят шесть километров в какую-то деревню Кашку на должность единственной там деревенской учительницы…