Михаил Юдсон - Лестница на шкаф. Сказка для эмигрантов в трех частях

• Название: Лестница на шкаф. Сказка для эмигрантов в трех частях
• Автор: Михаил Юдсон
• Издательство: Зебра Е
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-905629-35-8

Три части «сказочно-эмигрантской» саги Михаила Юдсона камня на камне не оставляют от нашего обыденного представления об окружающей жизни. Россия, Германия, Израиль… Повсюду высший изыск распада и тлеющая надежда на созидание. И бесконечная лестница на шкаф не ведет, хотя и туда тоже. Ведет она, скорее, к высотам выдающей фантасмагории, внезапно открывающимся тайнам сюжета и подлинно художественному результату.

…Михаил Юдсон — прежде всего хороший русский писатель. И как тебе ни больно, когда бьют сапогом под ребро, как ни достал тебя этот климат, ложь и лицемерие на всех этажах жизни и полное отсутствие исторического прогресса, — сделать из всего этого настоящую литературу, сдается мне, возможно только здесь. Очень уж коллизия интересная.

ДМИТРИЙ БЫКОВ

Эту книгу можно отнести, конечно, к жанру антиутопии, но можно представить ее и как некую душераздирающую исповедь мизантропа. Весьма впечатляют также слог и сюрреалистическая фантазия Юдсона…

ВАСИЛИЙ АКСЕНОВ

Давно я не получал такого удовольствия от прозы. Тени Джонатана Свифта и Джорджа Оруелла витают над этим текстом, одновременно смешным и страшным. Большое счастье — появление нового талантливого голоса. Спасибо, Миша, дай вам Бог удачи и в дальнейшем!

ИГОРЬ ГУБЕРМАН

---

Доктор Коган, похожий одновременно на Иешуа и на его И-A, сидел возле моей кровати и смотрел на меня строго и печально:

— Вы вчера листки за окно бросали с письменами. Дождь унес их под землю, но там их выловили в свергающихся водах и расшифровали. Многое расплылось и множество толкований существует, но я для себя понял одно — вы зовете на бой!

— Э-э… с судьбой, — промямлил я осторожно (что это там в стоках за ловцы такие?). — Речь идет о сугубо внутренних проблемах, ну, знаете там — душевный город, хе-хе…

Доктор в раздумье почесал горбатый клювастый нос:

— Вы уже догадались, зачем нас сюда приглашают, свозят, задают корма. Основной, 96-й, тезис Мартина Лютера гласит: «Когда ты видишь еврея — ты зришь пред собой Сатану». Это та крылатая печка («чиста для употребления»), от которой они пляшут. А за ними Тод — задом наперед. Они не остановятся, пока окончательно не решат наш Вопрос. Они не остановятся никогда!

Доктор в отчаянье взмахнул широкими крылами рукавов.

— Выход только один — вернуться к ответу. Отвечать, — сказал он спокойно. — Убей немца. Сколько раз увидишь его, столько раз и… того… Главное — проснись раньше. Ежели каждое мгновенье прищелкивать по одному гансу, то где-то за пару-тройку месяцев как раз шесть мильонов и наберется. Весы сойдутся, воскресенье наступит. Мне поручено вам передать — вас ждут. Решайтесь.

— Да я, в общем-то, всегда готов, — отвечал я, поворачиваясь на бок и мечтательно подкладывая кулачок под щеку. — А вы, что же, выходит, посредник?

— Копай глубже, — усмехнулся доктор, топнув в пол. — Я министр заднего двора. Скоро спустимся — посмотрите, ахнете.

Потом мы пили с доктором принципиально голый кипяточек («Ну, сами посудите, Илья, откуда в Германии берется кофе — зернышки у людей в карманах остаются, а штубендисты их соберут аккуратно — и в банку»), и он мне признавался, что сразу меня вычислил — под субтильной внешностью распознал умелого бойца московской выучки, скрытого меченосца. «А эти безнадежные дожди, жидовствующие соседи, постылая каморка № 5, — вдобавок превратили вас, Илья, в совершенно иное существо, бродягу и бунтаря, — вы как бы перешли на другой уровень, это так называемый «скачок Кораха», он сформулировал его в период Исхода».

Так что, он, доктор, рад, что мы теперь в одной лодке, в одной галоше — готовится традиционное Рагу, и каждый должен внести свою дохлую крысу.

Напоследок, уже уходя, наставник колеблющихся решил меня осчастливить и сообщил по секрету, что Германия давно нашими подкопана, прогрызена, источена тысячами ходов. В нужный момент она просто провалится, как и суждено ей. Исчезнет в одну ночь, как Атлантида. И будет, будет так!

Я с удовольствием слушал. Да, может собственных Платонов…

— Гляди гордо! Нам сколько лет уже, птеродактилям запечным! — с клекотом подмигнул мне доктор от дверей. — Мы еще выведем их всех по радуге из подвала Канцелярии!

И був эрев, и будлануло бокер, йом шестой. Дыр бул щерба убещур!

Ужин же — как доктор Коган прописал — отдал в Рагу.

Тетрадь пятая Вот слова, или Писк из-под пола

«Лягушкам только образования не хватает, а так они на все способны».

Марк Твен

«Тогда выстроится хрустальный дворец. Тогда… Ну, одним словом, тогда прилетит птица Каган».

Достоевский, «Записки из подполья»

27 апреля, воскресенье

Не спалось. Я лежал у себя, в кошерном нумерованном рву Пятой щели, на подстилке из крысиных шкур, служащей мне постелью, и ждал, когда надо будет вставать на работу, идти на дело.

Вошел нибель. На комбинезоне у него была широкая желтая полоса поперек рукава — значит, Старший группы. Моих лет, ростом мне по плечо, с бледным узким лицом, бесцветными немигающими глазами. Длинная борода аккуратно заправлена под ремень.

— Ты готов? — сказал он. — Вставай. Есть работа. Мы идем.

Я торопливо вскочил, пробуждаясь к действию, скатал подстилку, снял с гвоздя свой трехствольный поджиг и повесил его на плечо.

— Сейчас ходить будем? — спросил я.

— Да. Нам сообщили. Мы успеем. Зайди к Натану.

Говорили мы на древнем языке. Здесь, у нибелей, он вспомнился мне сразу, достаточно было слизнуть с ободранного пальца каплю своей крови. Я и до этого подозревал, что всякий еврей знает язык (еще Аненэрбе это утверждал), видимо, обычно он дремлет у нас в темных омутах подсознания, лежит, обрастая водорослями и ракушками, а потом, когда надо, всплывает на мелководье памяти, тихо сияя, — почему нет?..

Я вошел в соединительную трубу и зашагал в Главную Контору к Натану. Тяжелый поджиг покачивался у меня на плече, я вежливо наклонял голову — «Мир вам! День добрый! Слушай деньги!» — здороваясь с идущими навстречу.

На мне был опушенный крысиным мехом комбинезон воина с узкой полоской новичка-практиканта на рукаве, на голове лихо сидела кипа — маленькая круглая шапочка, крепящаяся к волосам серебряной прищепкой.

Сквозь прозрачные стенки трубы я видел, как кипит утренняя жизнь в этом грандиозном подземелье — деловито спешат на работу рабочие-инженеры, задумчиво раскачиваются посвященные, погонщики гонят крысиные стада, рудокопы-гранильщики с фонариками на касках, вставив в глаз лупу, склоняются над камнями.

Сколько часов прошло с того момента, как я попал сюда через «колодец изгнания» — неприметный специальный люк (эти люки знают только Связные, и доктор Коган из их числа)?..

Помнится, молчаливый провожатый вел и вел меня по бесчисленным переходам и спускам, под ногами хлюпало, за шиворот капало, саднили ободранные ладони в мокрой ржавчине, я уже начал выбиваться из сил, когда вдруг тьма расступилась — и перед нами выросли справа на скалах Сладкие Сады, про которые слышал я в детстве, а прямо, на огромных холмах, все в зелени и зевеле — прилепившиеся друг к дружке причудливые строения, Щели, рвы, врата, какие-то башни, сверкающие купола.

— Что это за город? — спросил я.

— Масада, — ответил провожатый.

…Когда со звоном выбитых стекол ввалился проклятый Двугорбый Год и наступило время съеденья, наиболее мудрые и предусмотрительные, не веря, что дадут скрыться привычной побежкой, выпустят из лап, а также, естественно, не надеясь уцелеть, сидя дома, — взяли свои семьи и ушли под землю, в построенные заранее глубокие норы. Они прокляли Верхний Мир и его звуки. Древний язык стал их языком. Так возникла Масада, по имени легендарной крепости из волшебной страны. И они жили там, и умирали, и рождались дети, и дети детей. Так появились нибели — рожденные без солнца, и видящие, и слышащие, и чувствующие иначе. «Никогда больше, — учили они, — мы не позволим убивать себя. Да вы что!.. Ад наверху, в топках которого исчез наш народ, будет разрушен, а страшные существа, его населяющие — зигфридрихарды, — растают и развеются».

Я с ними горячо соглашался — помилуйте, неприятно, когда день и ночь эти исчадия топают сапожищами у тебя над головой, приветствовал лозунг «Зихфрида — в Суп!» и даже заранее предлагал без идиотской волокиты засадить пустошь, образовавшуюся на месте Германии, апельсиновыми садами. Иосафатерлянд!

В Конторе у Натана было шумно и многолюдно. Я был здесь не впервые, меня уже приводили на показ Повелителю — таково было звание Натана (его же уважительно называли Хозяин Горы).

Толпились рабочие-инженеры, пришедшие за советом; толкались вернувшиеся с дела воины; какие-то мудрецы в лапсердаках чего-то перетолковывали с рук.

Натан принял меня у себя в комнатушке. Был он очень старый, повыше прочих, почти с меня ростом, еще помнящий глазами траву и солнце. Теплый комбинезон на нем был сплошь из меха, а вместо знака различия на рукаве была повязана тряпочка со словами «Сила, Служба». Повелитель сидел на мягком, немножко потертом диване. У ног его примостились две крысы-кошкодава. Ух, крысы у них тут были, как из кошмарных снов, мясомолочной породы — черные, неестественной величины! Они подошли ко мне, понюхали — своим несет! — и отошли.

— A-а, это ты, — приветствовал меня Натан, задумчиво почесывая жмурившуюся крысу за ухом. — Я думал о тебе.

Он печально покачал головой:

— Или мир перевернулся? Евреи бегут в Германию… Ну, что хочешь?

— Ходить на вызов сейчас, — доложил я. — Скажи слова.

Натан, покряхтывая, встал, прикрепил мне на локоть и на лоб коробочки с первосвященными анализами и велел:

— Повторяй за мной: «Gott… Strafe… Deutschland!..»

Закончив древнюю молитву, он снова опустился на диван. Я помог ему подоткнуть с боков подушки. Над диваном повисал гобелен — черный коршун пикировал на колонну шитых белыми нитками лебедей, тянущих на прицепах тяжелые лоэнгрины.