Георгий Вайнер - Дивизион: Умножающий печаль. Райский сад дьявола (сборник)

• Название: Дивизион: Умножающий печаль. Райский сад дьявола (сборник)
• Автор: Георгий Вайнер
• Жанр: Детектив
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-44418-0

Они – «Дивизион».

Секретная оперативная группа по борьбе с организованной преступностью. Люди, чья профессия – расследовать самые сложные, самые невозможные дела.

Однако на этот раз распутывать приходится не просто убийство при загадочных обстоятельствах, но – смерть одного из своих.

---

– Однако! – Помолчал, будто прикидывал для себя ценность охранного уха, и решил по-хорошему: – Изволь…

Я отпустил ухо не столько напуганного, сколько удивленного охранника, и Серебровский мягко сказал ему:

– Миша, не обращай внимания. В Болгарии иностранцев называют чужденец… Этот у нас тоже пока чужденец. Сходи с ним туда, а мы вас подождем.

Мы вылезли из машины, а Серебровский, приспустив бронированное стекло, сказал охраннику:

– Ты проследи там, чтоб кто-нибудь не подснял нашего шустряка-чужденца…

Кот Бойко: ПРОДАВЕЦ СНОВ

Мы с подругой лежали обнявшись на тахте, и этот жалобный матрас летел сейчас над миром, как ковер-самолет.

Его несла над этой заплеванной, обиженной землей, над облаками легкой дремы и сладкого полузабытья острая тугая сила моего вожделения и ее уже уходящая нежная агония: «О мой родной, лучший мой, единственный…»

Потом Лора оттолкнула меня, взяла с тумбочки очки, надела, и лицо ее сразу построжало, как у училки, проверяющей мою контрольную – грамотно ли все сделал, есть ли в моем сочинении искреннее чувство или только чужие цитаты с ошибками? Долго смотрела она в мое лицо и решила, наверное, что я на этот раз ничего не списывал, не подглядывал, подсказками не пользовался.

– Ты мне снился, урод несчастный.

– И ты мне снилась… Лежишь, бывало, ночью на шконках, вокруг сто двадцать мордоворотов храпят, как танковая колонна. Безнадега, вонь и мгла… А я лежу и о тебе, единственной, сладкой, как эскимо, мечтаю…

– Ну что ты врешь, Кот позорный! – засмеялась она. – Мечтал бы – хоть раз открыточку прислал, я бы к тебе приехала…

– Лора, цветочек мой душистый! Декабристка моя хрупкая! Тебе на свиданку в зону нельзя, туда только законных супружниц пускают. А мы с тобой, слава Богу, в сплошном грехе сожительствуем.

– К сожалению…

– Не жалей. Представь себе – вот это наше сладкое хряпание называется супружеский долг! Долг! Как трояк до получки! Полный отпад!

– Угомонись, тротуарный мустанг! Мне это не кажется таким ужасным наказанием, – недовольно заметила Лора. – Просто тебя бабы разбаловали. От этого тебе нормальная жизнь кажется стойлом.

Я закурил сигарету, потянулся, закинул руки за голову и сказал ей совершенно честно:

– Ошибаешься, подруга, это не разбалованность. Я очень люблю женщин. Понимаешь, не просто факаться люблю, я каждую женщину люблю, как волшебный подарок… Подарок, которым дали поиграть один раз. У меня до сих пор трясется душа, когда я впервые прикасаюсь к женщине. Я люблю первые слова знакомства, я люблю ваши капризы, вашу терпеливость. Вашу верность, память ваших тел, их запах – у каждой свой. Когда я с тобой, я люблю тебя, как часть самого себя… Когда я в тебе – ты для меня, как два кубика дури, как сорванный мной впервые миллион, как рекордный выстрел на олимпиаде… Понимаешь?

– Я люблю тебя, безмозглого вруна. Умираю по тебе! И ничему никогда не верю…

– Зря. Я никогда не вру женщинам. Я их всех любил в момент знакомства так сильно, что хотел на них жениться. Честное слово!.. Но по разным причинам передумывал.

– Больной человек, чистая клиника, – неискренне посочувствовала Лора. – Лечиться надо вам, пожилой юноша!

Я поднялся со своего медленно планирующего на землю ковра-самолета:

– Можно попробовать. Хорошими продуктами. Помогает…

– Ужас! – Лора закрыла лицо руками. – У меня в холодильнике только мед и орехи.

– Одну минуточку! Тебе же доставили ужин из ресторана!

– Послушай, продавец снов! Последний раз мы ужинали в ресторане, когда я решила по дурости, что ты хочешь на мне жениться. А ты уже передумал… Или думать не собирался…

– Пока не знаю, но, может быть, я снова передумаю, – сказал я и направился в прихожую за своим баулом.

Александр Серебровский: КАРНАВАЛ САМОЗВАНЦЕВ

Гаишники перекрыли для нас встречное движение, пока машины переползали на внешнюю полосу кольцевой дороги – все, поехали домой!

Серега заткнулся в угол салона, подавленно и сердито молчал.

– Жаль, что ты мент, полицейский. А не японский поэт. Мог бы написать стихотворение, элегантное танку в стиле дзен, – сообщил я Сереге. – Такого типа: «Ночью я проехал мимо своей могилы. Из тьмы в никуда…»

Ордынцев подозрительно посмотрел на меня:

– Але, а ты почему велел забрать меня прямо из аэропорта? Ты что-то знал?

Меня стал разбирать смех – до чего же люди ни черта не понимают в происходящем вокруг, с ними самими. Но строго и уверенно судят!

– Ты знал? – приступал ко мне Серега.

– Ну даешь! У тебя мания величия! По наивности тебе кажется, что ты к этому имеешь отношение. Все это, – я показал пальцем себе за спину, туда, где медленно исчезало мерцающее зарево, – имеет отношение только к 86 миллионам баксов. Должен тебе сказать, что это о-очень серьезная сумма, и те, кто растырил ее по оффшорным банкам, не хотят, чтобы веселый босяк Смаглий тут начал болтать глупости на следствии! Просто ему не надо было попадаться тебе в руки. Вот и все…

– Выходит, если бы я его не отловил… – задумчиво сказал Серега.

– Конечно! – заверил я его. – Смаглий нарушил правила игры – он попался. Проиграл – плати…

– В той игре, что я играю, у меня есть роль. Я – сыщик. А получается, что я еще и судья. И отчасти – палач…

– Не морочь голову! Никакой у тебя отдельной игры нет. И быть не может! – твердо остановил я его. – Мы все играем одну громадную, очень интересную игру, и никого не спрашивают о согласии. Играем все! Постарайся ни к чему всерьез не относиться – мы все на сумасшедшем карнавале самозванцев. Это бал воров с непрерывным переодеванием, все в нелепых масках и чужих костюмах. Гримасы, ужимки, комичные кошмары…

– Там был кошмар настоящий. Там убили моих товарищей, – просто сказал Сергей.

Я перебил его:

– Знаю! Сделай выбор: или глубокая скорбь по этому печальному поводу, или безмерная радость, что тебя там не было. Слава Богу, жив. Жив! Радуйся!

– Эта формула не из человеческой жизни, а из мира твоих рвотных цифр…

– Не ври, не ври, не ври! Себе самому не ври. Это и есть человеческая жизнь! Тебе и поскорбеть охота, и ребят очень жалко, и порадоваться за избавление от погибели нужно, а делать это прилюдно неловко…

– А почему неловко? – всерьез спросил Сергей.

– А потому что мир, в котором мы живем, не требует чувств, а требует только знаков, одни рисунки чувств…

– И что он требует от меня сейчас?

– О, мир гримас и ужимок требует знаков сердечной скорби и страшной клятвы гнева и отмщения! Ты клятву дай и плюнь на все это! Тебе пора взрослеть. Лучше позаботься о себе. И обо мне…

– Сань!

– А?

– Ты стал ужасной сволочью.

– Глупости! С годами люди не меняются… Чуток количественно. Ты, я, Кот Бойко – такие же, как мы были в детстве. Просто выросли…

ЧЕРТИ

У бокового входа в гостиницу «Интерконтиненталь» стоит реанимобиль – мерседесовский автобус в раскраске «скорой помощи». Несколько поздних зевак, скучающий милиционер. Из дверей отеля санитары выносят носилки, на которых лежит укрытый до подбородка простыней мертвый охранник Валера. Николай Иваныч возникает в изголовье носилок, отгораживая их от досужих прохожих. Распахивает заднюю дверцу, носилки вкатывают в кузов, фельдшер говорит громко:

– Инфаркт… Скорее всего – задней стенки…

Николай Иваныч захлопывает дверцу. Коротко вскрикнула сирена, реанимобиль помчал мертвого пациента на неведомый погост.

Кот Бойко: КРОШКА МОЯ

С ума можно сойти – как душевно кормят в «Бетимпексе»!

Лора сновала по кухне, расставляя на столе яства, угощения и выпивку, которые мы добыли из бездонного баула. Они не помещались на столешнице, и Лора их пристраивала в беспорядке на буфете, плите и подоконнике.

В тесном неудобном пространстве она двигалась сноровисто, ловко, я смотрел на нее – сказочное, нездешнее, неотсюдное животное, гибкое, быстрое, тонкое, с гривой золотисто-рыжих, будто дымящихся волос, – и каждый раз, как она пробегала мимо, я быстро целовал ее – в круглую поджаристую попку, в грудь, в упругий и нежный живот, в плечи, в затылок. Она тихонько, будто испуганно, взвизгивала, как струнка на гитаре, и вроде бы сердито говорила:

– Ну перестань!.. Сейчас все уроню!.. Не мешай!..

Но любой маршрут прокладывала ближе к табуреточке, на которой я восседал, как давеча Леонид Парфенов, рассказывающий о моих былых подвигах.

А может быть, плюнуть на все и замуроваться в этой фатере навсегда? Лора будет мой бочонок Амантильядо. Никогда и никуда больше не соваться…

– Все! Готово! Прошу за стол!

Икра, осетрина, семга, крабы, ростбиф, салаты, овощи, расстегаи к супу и мясо в блестящих ресторанных судках и на подносах. Я вспомнил, что, как наркоман в ломке, второй день во рту маковой соломки не держал, проглотил кусок осетрины и заорал: