Алексей Новиков-Прибой - Ветер

• Название: Ветер
• Автор: Алексей Новиков-Прибой
• Издательство: Таврия
• Жанр: Морские приключения
• Год: 1988
• ISBN: 5-7780-0025-1

В книгу включены повести А. С. Новикова-Прибоя «Подводники», Б. Лавренева «Ветер», С. Колбасьева «Река», К. Паустовского «Черное море» о русских моряках, становлении советского Военно-Морского Флота.

---

Я смотрю в синь ее глаз, ставших вдруг холодными.

— С жизнью расставаться одинаково страшно везде. А почему это тебе в голову пришло?

— Вспомнила о муже… Как узнала, что он погиб на фронте, я побежала к морю. А увидела волны — испугалась…

— Не стоит думать об этом.

Она соглашается со мною, и уже по-иному зазвучал ее голос.

— Знаешь что, Сеня?

— Ну?

— С первого нашего знакомства я ужасно боялась тебя.

— А теперь?

— Теперь… Мне очень холодно…

Полина бросает на меня ласковый взгляд и громко смеется. Вздрагивающий голос ее разливается по моему телу огненной струей.

— Полина! Ты сияешь для меня, как семицветная медуза в тропиках.

Я обнимаю ее, горячую, как приморский песок, накаленный солнцем. Озорной ветер, постоянный спутник мой по всем странам, перебирает ее локоны, бросает мне в лицо пряди волос. Она увертывается от моих поцелуев. Это не каприз, а желание поиграть, взбудоражить и меня и себя, чтобы вспенились наши чувства, как море в бурю.

В темной дали видны электрические вспышки. Это переговариваются огнями наши дозорные суда. Лучи прожекторов режут ночь, шарят по взъерошенной поверхности моря, ощупывают волны. Пусть занимаются военными делами. Я далек от этого.

А пока что — в моих руках бьется Полина, осыпает меня ласками. Но я и сам не скупой на ласки. Бери, любимая, весь жар моей души, все то, что тебе надо и что даром получил я от солнца. Вокруг нас оркестр из напевного ветра, лесного шума и рокочущего прибоя. Море кадит над соленым запахом.

Ах, как коротка эта ночь!

Нас провожает утренняя заря.

В иллюминаторы «Амура» скромно заглядывал тихий вечер.

С моря вернулась подводная лодка «Куница», принадлежащая нашему дивизиону. Команда ее с чемоданчиками и сундучками потянулась на базу. Это нас очень обрадовало.

Кинулись к товарищам с расспросами.

— Ну, как дела?

— Одно судно угробили.

— Крейсер или броненосец?

— А черт его знает что! Какое-то большое судно…

Вид у команды возбужденный, неестественно веселый, точно она вернулась со свадьбы и находится еще под хмелем. Все разбились на кучки. Идет оживленная беседа. В кубрике шумно.

Мы с интересом слушаем рассказы матросов, вернувшихся из похода.

— «Куница» встретилась с неприятелем в то время, когда он, по-видимому, держал курс к нашим берегам. Шел целой эскадрой — посредине крупные суда, а по сторонам миноносцы. Лодка наша постепенно сближалась. А потом погрузилась на большую глубину. Слышно было, как проходили над нею головные суда. А когда мы поднялись и высунули перископ, то увидели себя в средине неприятельской эскадры. Командир решил выстрелить залпом из четырех аппаратов Джевецкого, которые находились на верхней палубе. Мины были пущены веером.

— Эх, и саданули! — рассказывает рябой минный машинист Тюркин, когда-то мой одноклассник. — Море заревело! И уж вот до чего качнуло нас! Как только не опрокинулась «Куница»! Но и у нас чуть было беда не случилась. Слышим — на верхней палубе творится что-то неладное. Оказалось, что одна мина застряла хвостом в ножницах аппарата. Работает ее винт, урчит, завывает. И сама она, окаянная, рвется, ерзает по железу, бьется о борт. Ведь, шутка сказать, — шестьдесят пудиков в ней. Болтается такая штуковина, так что весь корпус лодки дрожит. Вот, думаем, ахнет! А тут еще стрельба — со всей эскадры. Все море засыпали снарядами. Эх, что было! Не рассказать всего. Давай, мы тут зарываться в глубину.

Да и ухнули с отрицательной плавучестью футов на триста. Даже заклепки начали слезиться. Насилу выбрались изо всей этой кутерьмы.

— Слышь, Тюркин! Ты про нашего Сонькина им расскажи… — подсказывают другие матросы.

Сонькин служит моторным кондуктором на «Кунице». Это — толстый человек на коротких ножках.

При воспоминании о нем Тюркин рассмеялся.

— Да, Сонькин немножко позабавил нас. Как услышал, что одна мина на борту у нас болтается, — у него слабина наступила. Хлоп на палубу пузом и давай ногами дрыгать, точно его на сковородке поджаривают. «Ой, кричит, пропала моя головушка!» Подхватываем мы его, спрашиваем: «Что случилось?» Очухался немного — стыдно ему стало. «У меня, говорит, второй день резь в животе. Чем-нибудь объелся. Все кишки судорогой сводит». А я ему в ответ: «Значит, в кишках тут дело! А мы думали — родить человек собрался». Эх, и рассердился на меня Сонькин…

Слушаем мы эти рассказы и хохочем. Хохочут и матросы с «Куницы». Как будто речь идет о веселой оперетке. А я знаю, что эти люди пережили в море тяжелую трагедию. Попасть в то положение, в каком очутился весь экипаж лодки, — это все равно, что быть привязанным к жерлу заряженной пушки, из которой каждую секунду собираются выстрелить.

На базе бьют склянки. Время — восемь часов. Дежурный по палубе свистит в дудку и зычно командует:

— На молитву!

Неохотно, с матерной руганью, идем в другую жилую палубу, где вместе с пожилым священником «Амура» поем «Отче наш» и «Спаси, господи, люди твоя». Так повторяется изо дня в день, пока мы стоим у базы. И еще много раз будет повторяться.

А когда вернулись в свой кубрик, Зобов заявил:

— Ну, доложу я вам, команда с «Куницы» просила сегодня у бога гибели себе.

— Это как понять? — спрашивают матросы.

Зобов неторопливо раздевается, чтобы потом, в постели уже, погрузиться в свои научные книги.

— Понимать тут нужно очень просто. Что вы просили у бога на молитве? «Остави долги наши, якоже и мы оставляем должникам нашим». Это что значит? Мы, мол, потопили немецкое судно — ты, господи, с нами так же поступи, то есть утопи нашу подводную лодку…

— Вот идол беспроволочный! — отзывается о нем команда. — Все перевернет на свой лад.

С Полиной у меня начались нелады.

— Ты очень часто ходишь ко мне. Надо мною соседи смеются. Стыдно встречаться с ними.

Но я чувствую, что за этими словами скрывается какая-то другая причина, и путаюсь в догадках.

— Как же не ходить, Полина, если мне тошно жить без тебя?

— Мне до этого дела нет…

— Ах, вот как!..

Мы поссорились.

Я несколько дней не выходил из базы. Надо же хоть немного проучить ее. Пусть сама вызовет меня.

Напрасны мои ожидания. Тоскливо проходит время. Я начинаю бродить по улицам города в надежде встретиться с Полиной. Но ее все нет.

Мое уныние замечает Зобов и как бы про себя говорит:

— Женщине, как и морю, не верь никогда, если только не хочешь остаться в дураках.

Я рассказал Зобову все.

— А ты что — купил Полину?

— Не купил, но…

— Зачем же пристаешь к ней, как банный лист? Предоставь ей распорядиться собою…

Меня взорвало его холодное спокойствие.

— А ну тебя к черту. Ты со своими книгами засох, как вяленый лещ.

С горечью в душе иду к Полине. Хочется, чтобы она встретила меня по-прежнему, — с той зовущей улыбкой, от которой становится жарко в груди.

Комната пуста. На комоде бесстрастно отбивает время будильник. Со стены остро смотрит на меня усатое лицо. Это тот, чьи кости гниют в сырой земле. Я отворачиваюсь. Через запыленные стекла окна часто заглядываю на улицу, — нет ее, не идет. Медленно опускается вечер над городом. Скучно. Стою у окна и потихоньку насвистываю. Что же мне делать еще? И сам не заметил, как своим носом, думая совершенно о другом, нарисовал на пыльном стекле: «Аллилуйя». А когда прочитал, то сам испугался: что за чепуха творится у меня в мозгу? Откуда, из каких тайников души всплыло это слово? И почему я его написал именно носом?

Шагаю по комнате, безрадостный и потухший.

Полина явилась около полуночи.

— Это кто здесь? — пугливо спрашивает она.

— Кто же другой, кроме меня?

— Ах, как я испугалась!

Торопливо зажигает лампу, а у самой дрожат руки.

Рассказывает, что у двоюродной сестры была, и жалуется на головную боль. Вид у нее помятый, усталый, под глазами синие круги. От моего присутствия уже не загорается, как раньше. Смотрит таким скучным взглядом, от которого, кажется, скиснет парное молоко.

На этот раз я унес от нее в душе не бенгальские огни, а мерзкую плесень подозрения.

А через два дня выяснилось все. Я встретил около ее дома Мухобоева. Он, видимо, ждал Полину. Он прохаживался с таким видом, точно в небо хотел плюнуть.

У меня невольно сжались кулаки, но я прошел мимо Мухобоева, как будто и не заметил его.

Ворвался в знакомую комнату и говорю с запальчивостью:

— Полина! Довольно морочить мне голову! Ты ветрогонкой хочешь заделаться, да?

Вид у меня, должно быть, решительный. Полина смотрит на меня испуганными глазами.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь?

— Неправда! Ты знаешь, что на улице тебя ждет Мухобоев!

Полина всплеснула руками.

— Ах, господи, вот он про что! Мало ли меня ждут, мало ли за мною ухаживают? А я до сих пор знала только одного своего Сеню…