Софи Оксанен - Когда исчезли голуби

• Название: Когда исчезли голуби
• Автор: Софи Оксанен
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-08365

Финская писательница с эстонскими корнями Софи Оксанен, несмотря на свою молодость, уже завоевала мировое признание. Лауреат финских премий Рунеберга и “Финляндия”, французской премии “Фемина”, Европейской книжной премии (Бельгия), Премии Северного совета и Литературной премии Шведской академии, часто называемой Малой Нобелевской, Оксанен награждена также медалью Pro Finlandia ордена Льва Финляндии и эстонским орденом Креста Земли Марии.

“Когда исчезли голуби” — третий ее роман об Эстонии, которая в 1940 году была включена в состав СССР, затем оккупирована нацистской Германией, а в конце войны вновь вошла в Советский Союз. Действие происходит в сороковые и шестидесятые годы ХХ века. Красавица Юдит и двоюродные братья Роланд и Эдгар оказываются в водовороте событий. Война, оккупация, смена властей всякий раз вынуждают их делать свой выбор, и пути их расходятся на всех перекрестках истории. Однако любовь и ненависть связывают их так прочно, что их судьбы переплетаются самым невероятным образом.

Перевод: А. Сидорова

---

Кузен продолжал топтаться за моей спиной. Я не торопился, похлопывал мерина по ворсистому боку в темноте конюшни.

— Ты не спросишь, как дела, — сказал Эдгар и с шуршанием вытащил из сумки газету.

Он не мог дождаться, пока мы перейдем из конюшни в дом, и стал, прищуриваясь, читать в свете штормового фонаря о том, что в Таллине были освобождены двести шесть политических заключенных и что это подарок на Рождество от генерального комиссариата Эстонии всем безвинно пострадавшим женщинам и детям, которые столкнулись с трудностями после того, как кормилец семьи оказался за решеткой. Голос кузена звучал торжественно, блеклые глаза приобрели цвет.

— Ты меня слушаешь? Интересно, многие ли отнесутся столь же благородно к семьям противников? Или ты все еще думаешь о своем поле?

Я утвердительно помычал в ответ, прежде чем вспомнил, что не собирался говорить с Эдгаром, который столько суетится, но нисколько не способствует продвижению дел Симсонов. От отца нет никаких вестей, наши поля все еще в чужих руках. Не получится засадить их картошкой, хотя клевер, растущий там вот уже три года, прекрасно насытил землю азотом — что может быть лучше для картошки! Немцы запретили выращивать табак, и даже Розали не удастся достать рассаду, но с земель Армов удалось выдворить пригнанных туда большевиками рабочих, а также им вернули часть полей, конфискованных в пользу народа. Я бы опрыскал плодовые деревья Армов “Эстолеумом”, купленным по моей просьбе заранее и в достаточном количестве. Отец Розали был очень благодарен за этот совет, Аксель относился ко мне как к родному сыну. Я сказал, что “Эстолеум” — инсектицид куда лучше, чем “Парижская зелень”, яблок на продажу будет достаточно, но это все, что молодой хозяин дома Симсонов мог сделать для своей невесты, а в собственном доме он не мог и этого. Вот какие вопросы волновали меня. Эдгар же никогда не понимал сельскохозяйственных проблем, хотя утреннее парное молоко, похоже, всегда отлично подходило для его слабых легких.

Он продолжил читать газету, пока я работал в конюшне, война нисколько не изменила моего кузена.

— “Мы все помним, как ужасно большевистская пропаганда отзывалась о национал-социалистах Германии и особенно об их фюрере. Это были не люди”. — Голос Эдгара набирал силу, он старался, чтобы я услышал его. — “Национал-социализм стремится объединить все слои общества ради построения народного благосостояния. Кровавые межклассовые и братоубийственные распри чужды этой идеологии. Все классы имеют одинаковое право на жизнь… Для нашего маленького народа каждая личность и каждый человек являются самым главным богатством”.

Уши мерина задвигались.

— Прекрати, — сказал я. — Лошадь напугал.

— Роланд, разве ты не видишь, что генкомиссар подобрал очень правильные слова для насущных нужд народа?

Я молчал, онемев от ярости. Я догадывался, что у кузена свои планы, он заигрывал с фрицами, но, похоже, решил втянуть в это и меня. Но зачем и для чего я ему нужен? Я хорошо помнил, как Эдгар поджав хвост сидел в избушке после ухода Красной армии, когда вокруг, спасая свою жизнь, прятались по лесам люди из истребительных батальонов, а за ними гонялись немцы. В составе “Омакайтсе” были сформированы подразделения, которые прочесывали все вокруг. Леса тонули в дыму. А потом я заметил двух мужчин, ошивающихся возле нашего дома. Я легко узнал в них чекистов, которые охотились за отрядами Зеленого капитана, узнал потому, что видел их, стоя в дозоре, и долго всматривался в их лица, чтобы не забыть. Тогда они ушли от меня, но не теперь. Эдгар закрыл рот рукой, когда увидел во дворе два трупа посреди растекающихся луж крови, он выглядел так же, как в тот день, когда впервые увидел зарезанную свинью. Он тогда только приехал к нам; мамина сестра тетя Альвийне отправила сына в деревню, чтобы тот окреп, — отец Эдгара умер от дифтерии, а у мальчика обнаружили опасное малокровие. Мы с моим отцом были уверены, что маменькин сынок не выдержит жизни в деревне. Но не тут-то было, он прекрасно справился под крылом моей матери. Она наконец-то обрела недостающего ей второго ребенка, две больные души нашли друг друга. У нас в деревне этот недуг называют другим словом — лень.

Как только Эдгар пришел в себя от потрясения, вызванного видом трупов, он проявил необычайную активность и сказал, что сам избавится от них. Я сомневался, что он справится, но все же помог ему погрузить их на телегу, и он их куда-то увез. На следующий день Эдгар вернулся, пряча легкую улыбку. В город он больше не ездил, пока в лесах снова не стало спокойно. Я догадался, что кузен придумал насчет двух этих трупов какую-то историю, которая позволила оставить нас в покое. Но, конечно, рано или поздно немцы вспомнят про нас, недоумевая, почему это мы, два обученных в Финляндии шпиона, торчим в лесной избушке, но, возможно, Эдгар уже заключил с ними какой-то договор и нам нечего опасаться. Самое время было спросить, что за немецкие дела у него в городе. И все же мне не хотелось его расспрашивать. Эдгар был бы очень рад, если бы я проявил интерес к его делам, но я не желал видеть его слащавой улыбки. Я заметил, что вожжи запутались, распутал их, затем прошел в избу, достал шило и навощенную нить, чтобы подлатать привязь. Потер в руках кожу — надо бы, кстати, смазать упряжку, — и, раздумывая об этом, почувствовал вдруг острую тоску по полю и свою полную беспомощность. До тех пор пока немцы не отдадут назад украденные большевиками земли, пока не вернут назад людей, в моих глазах они не будут иметь доверия, что бы там Эдгар ни говорил. Я снова вспомнил табачное поле, которое привел в негодность какой-то идиот большевик, вывалив на него говно из уборной, непонятно, что он собирался выращивать, и совхозную лошадь, чьи “голодные ямки” были такими глубокими, что я не понимал, как она вообще может тащить повозку. Эдгар всего этого не замечал, лишь подивился странному запаху на краю испорченного поля. Это было наше поле, поле Симсонов, и лошадь тоже была моя, именно она раз за разом получала на сельскохозяйственной выставке блестящие синие наградные ленточки. Я бы узнал ее где угодно, и она узнала меня, но мы должны были оставить испорченное поле как оно есть и позволить лошади идти дальше.

Эдгар вошел вслед за мной, зажег лампу, почистив немного стекло от сажи, и продолжил читать с того места, на котором остановился в конюшне. Хочет одобрения своей деятельности с моей стороны? Что-то ему явно нужно, но что?

— Ты не слушаешь, — обиделся Эдгар.

— Чего ты хочешь?

— Чтобы мы начали планировать нашу жизнь, чего же еще.

— Как это связано с генкомиссариатом?

— Ты должен получить новые документы, как и все остальные. Таков приказ. Я могу помочь.

— Советы Вурсти мне не нужны.

— Маме не понравится, что я не забочусь о тебе.

Я посмеялся. Эдгар становился невыносимым.

— Ты мог бы пойти работать в полицию. Стоит попробовать. Там сейчас не хватает людей, — сказал Эдгар.

— Это не для меня.

— Роланд, большевиков уже выгнали. Работа легкая, и не надо идти в немецкую армию. Ты ведь именно поэтому здесь сидишь? Какие еще пожелания?

Я вдруг понял, о чем идет речь. Как только период силовых действий и пороха миновал, а в рядах нашей полиции появились зияющие пустоты, Эдгар решил, что пришло его время. Я смотрел на него и видел в его взоре жадный блеск: нет больше ни балтийских баронов, ни большевиков, ни глав республики, его ждут лишь пустые руководящие посты. Именно поэтому Эдгар ходил такой важный, именно это он держал в себе. Он всегда восхищался Германией, привезенными из Берлина велосипедами, видеотелефонами и иногда даже менял слова в предложении на немецкий манер. И все равно я не понимал, почему он решил поделиться со мной своими планами. Что я мог сказать о его намерениях? Ведь у него, обучавшегося в Тарту в гимназии и университете, было и без меня немало возможностей. Я вспомнил, как он гордо позировал во дворе во время каникул. Мама всегда находила деньги, если Эдгар хотел заказать из Берлина книги про полеты, фотографии немецких летчиков-асов или самолетов, и, пока другие гнули спину на сенокосе, мама отдыхала дома, так как чувствовала недомогание, а Эдгар сидел возле нее и рассказывал ей о подвигах Эрнста Удета, хотя в деревне такое поведение считали странным. Они были так похожи, мама и Эдгар. Ни тот ни другой не нуждались в моих советах, но за обоими мне приходилось присматривать. Я мечтал, чтобы Эдгар отправился наконец делать карьеру и стал бы сам заботиться о себе.

— Иди сам в полицию, зачем я тебе нужен, — пробурчал я.

— Хочу, чтобы ты пошел со мной. Мы так много времени провели вместе. Я хочу, чтобы у тебя появилась возможность начать все сначала.

— Вурсти, ты так заботишься обо мне, но почему же, Вурсти, ты совсем не заботишься о своей жене? Или ты нашел себе подругу, более подходящую для твоих маневров?

— Я должен сначала привести в порядок свою собственную жизнь. А потом уже забирать к себе жену. На все готовое. У нее такие высокие требования.