Светлана Климова - Ангельский концерт

• Название: Ангельский концерт
• Автор: Светлана Климова
• Жанр: Детектив
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9910-0109-0

Новая книга Андрея и Светланы Климовых написана в жанре арт-детектива. И когда переворачиваешь последнюю страницу, первое, что приходит на ум, это «решетка Декарта» — старинное изобретение для чтения тайнописи. Вертикали времен и горизонтали событий и судеб людей искусства, от позднего Средневековья до наших дней, сплетаются в загадочный узор, сквозь который проступают полустертые знаки давних и новых трагедий. Ничто не исчезает в прошлом бесследно и бесповоротно, и только время открывает глубину и подлинный смысл событий, на первый взгляд ничем между собой не связанных. Это завораживает — как завораживает мысль о том, что от нескольких слов, произнесенных пять веков назад, и сегодня могут зависеть судьбы миллионов людей.

---

Но это выяснилось уже позже, когда домом и покойными занялись эксперты. Однако уже с первого взгляда становилось ясно, что последний ужин семейной пары проходил в особо торжественной обстановке. Английский фаянс, серебряные столовые приборы, синие венецианские бокалы начала прошлого столетия и накрахмаленные салфетки в кольцах, которыми никто так и не воспользовался. Цветы в тяжелой хрустальной вазе. Легкие закуски, зелень, дорогой сыр нескольких сортов на блюде под хрустальным колпаком, фрукты. И хотя внешний осмотр тел не выявил на них никаких следов насилия, старший мобильной группы немедленно вызвал оперативников из отдела по расследованию убийств. Уже на следующее утро дело истребовала прокуратура — Кокорин был лицом известным не только в городе, но и за пределами страны.

Сын и дочь покойных прибыли в тот же вечер в начале двенадцатого — сразу же после того, как с ними связался следователь. Оба, несмотря на глубокое потрясение, в один голос подтвердили, что все ценное имущество и произведения искусства в доме в полной сохранности. В ящике стола Нины Дмитриевны лежала довольно крупная сумма наличными, а в шкатулке в ее комнате — несколько дорогих колец и браслет с голубыми бериллами. Однако ни Павел, ни Анна не смогли ничего пояснить по поводу случившегося с их родителями.

В ближайшие дни экспертное исследование установило, что смерть обоих Кокориных наступила между десятью и одиннадцатью часами, практически одновременно. Причиной ее стал прием внутрь несовместимой с жизнью дозы редкого и практически никогда не употреблявшегося в практике суицидов нейротоксина — продукта жизнедеятельности микроскопического гриба, паразитирующего на зернах ячменя, и в особенности на пивном солоде. В сравнении с пресловутым цианистым калием этот «продукт» выглядел как термоядерная бомба рядом с омоновской дубинкой. Дозы в двадцать микрограммов было бы достаточно для двоих, но того количества отравы, которое эксперты обнаружили в вине, хватило бы на дюжину семейных пар. И тем не менее о преднамеренном убийстве не могло быть и речи — следов пребывания посторонних в доме вечером шестнадцатого не оказалось. Отрицали такую возможность и свидетели — соседи Кокориных. Тщательный осмотр участка также не выявил ничего подозрительного.

В воздухе повисла целая туча вопросов, на которые следствие не имело ответов. Откуда взялся токсин? Почему всегда организованные и методичные Кокорины, в особенности Нина Дмитриевна, не оставили никакой записки или завещательного распоряжения? Допустим, решение свести счеты с жизнью у супругов возникло спонтанно, но чем оно могло быть вызвано и почему так заботливо и тщательно был сервирован ужин? Сомнение вызывал и способ, которым оба приняли яд, и многое другое. При этом в бумагах и документах покойных был полный порядок, а их финансовое положение не вызывало беспокойства.

Возможность психического расстройства, пусть даже кратковременного, Павел и Анна категорически отмели сразу, смертельная болезнь также исключалась — оба супруга были сравнительно здоровы для своего возраста и сохраняли работоспособность. А тут еще и вещество, с помощью которого было осуществлено самоубийство. В чистом виде его не существовало в природе, и для того чтобы получить такое количество, которое было использовано за ужином у Кокориных, потребовалась бы биохимическая лаборатория с самым современным оборудованием, да не простая, а из тех, что работают под прикрытием спецслужб. Поскольку ничего подобного в доме не обнаружилось, а среди друзей и знакомых семьи не было специалистов-токсикологов, факт остался без объяснения.

Следствие это, однако, не смутило, и дело было закрыто. Мало ли, в конце концов, необъяснимых вещей и поступков. Линию токсина формально отработали, уперлись в тупик и на том поставили точку. Матвею Ильичу случалось выезжать за границу, в Европе у него была бездна связей и знакомств, и чтобы отследить все возможные контакты покойного, у прокуратуры руки оказались коротковаты. Сошлись на том, что именно за рубежом художник каким-то образом приобрел уникальный яд — настолько уникальный, что понадобилось полторы недели работы отдела в специализированном столичном институте, чтобы закончить серию анализов.

На всякий случай я поинтересовался, не помнит ли Гаврюшенко, когда Кокорин в последний раз покидал пределы страны.

Ответ последовал незамедлительно. Мой бывший шеф тем и был знаменит, что держал в памяти подробности всех уголовных дел, проходивших через его руки за последние полтора-два года.

— В двухтысячном. Недельная поездка в Прагу по приглашению частной галереи на Градчанах.

Я удивился. Если нейротоксин действительно был получен Кокориным за рубежом, значит, к суициду он готовился в течение последних шести лет. При этом ни у кого не возникло ни малейших подозрений на сей счет, даже у детей.

— Я же говорю — чистая психиатрия, — кивком подтвердил Гаврюшенко. — Последнее дело — эти интеллектуальные и организованные параноики. Если они что-нибудь вобьют в голову…

— Знаем-знаем, — сказал я, — проходили… Ну а собака?

Гаврюшенко, уже остывший, снова побагровел.

— При чем тут собака? — угрожающе начал он. — Ты что имеешь в виду? — И тут же, без всякого перехода, хрипло захохотал, хватаясь за бока.

Отдышавшись, он выбил из пачки сигарету и наклонился к моей зажигалке.

— Дежавю, — невнятно произнес он. — Помнишь того мопса в пятиэтажке на Слепцова?

— Ну, — сказал я. — Только теперь у нас не мопс, а лабрадор. Кличка Брюс. Так куда же подевался Брюс этот самый?

— Хрен его знает… — Гаврюшенко поднялся, взглянув на часы. — Давай, собирайся — половина десятого… Наверно, хозяева отпустили, еще до того… Или сам сбежал. А может, и дети забрали. Я его, во всяком случае, не видел ни разу.

— То есть, если я правильно понял, вы считаете, что Кокорины отпустили лабрадора перед тем, как последний раз сесть за стол? Из гуманных, так сказать, соображений? И после этого пес больше домой не вернулся? Быть этого не может!

— Это еще почему?

— Не тот характер. Лабрадоры так себя не ведут.

— Ведут или не ведут, а пса там не было. Ни сразу, ни потом. И соседи его не встречали. Поинтересуйся у родственников.

— А как же. — Я поежился: от водоема уже тянуло ночной сыростью. — Сигнализация, значит, сработала сама по себе. Я правильно понимаю?

Мой бывший шеф пропустил реплику мимо ушей и подвел черту:

— Что касается картины, то я о ней и слышать не желаю. По крайней мере до тех пор, пока факт хищения не будет установлен. Вот тогда — милости просим. В этой тусовке столько всякого — черт ногу сломит…

— В какой — этой?

— Ну, там, антиквариат, галеристы, коллекционеры… Чистой воды бордель.

— Ясное дело. — Я потянулся за курткой. — Тут и спорить не о чем.

Гаврюшенко погасил свет в предбаннике. В темноте сразу подала голос лягушка. Кроны сосен в тишине позднего вечера парили неподвижно, будто литые из черного чугуна, вдалеке светились огни полковничьего особняка. Там никого не было видно, но едва мой спутник запустил двигатель, фонари вдоль подъездной аллеи дружно вспыхнули. Надо думать, все это время хозяйский глаз за нами присматривал.

Владелец особняка, однако, появился всего на несколько секунд — чтобы лично привести в действие автоматические ворота. «Спасибо, Иваныч! — крикнул Гаврюшенко, опустив стекло. — За мной не заржавеет!» Тот помахал с выражением каменной бабы с кургана, и мы покатили, свернув в совершенно другую сторону — в глубину района, застроенного частными домами.

Через два квартала «хёндэ» тормознул у обочины. Справа тянулся невысокий штакетник, за ним просматривались старые низкорослые яблони. Грубо обточенные шары антоновки светились в темноте, словно натертые фосфором.

— Вот он. — Гаврюшенко выключил приемник и откинулся на сиденье.

— Кто? — спросил я.

— Дом Кокориных. Улица Браславская, номер одиннадцать.

Я выбрался на тротуар. До калитки оставалось с десяток шагов. Она была металлическая, с кованой узорчатой решеткой в верхней части. Сквозь решетку можно было разглядеть усыпанную гравием дорожку — она вела к совершенно темному дому. В стеклах первого этажа отражался мигающий поворотник машины. Справа на калитке имелась кнопка звонка, заботливо спрятанная от дождя под жестяным козырьком, но трогать ее я не стал.

Усевшись обратно, я спросил:

— А как у них было с детьми?

— Ты о семейных отношениях, что ли? — В конце квартала Гаврюшенко резко свернул, еще минута — и мы вылетели на петлю съезда со скоростной трассы, которая пересекала город с востока на запад. — Лучше некуда. В этом все сходятся. Никаких конфликтов, жили душа в душу. Если и возникали ссоры, то исключительно на идейной, как говорится, почве… Эту версию мои парни крутили в первую очередь. Все чисто…