Иосиф Шкловский - Эшелон

• Название: Эшелон
• Автор: Иосиф Шкловский
• Издательство: М.: Изд-во «Новости»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1991
• ISBN: 5-7020-0376-4

И. С. Шкловский. Эшелон (невыдуманные рассказы). – М.: Изд-во «Новости», 1991. – 224 с. – ISBN 5-7020-0376-4.

Имя Иосифа Шкловского (1916-1985) – выдающегося советского астрофизика – хорошо известно и в Советском Союзе, и за его пределами. Однако эта книга – не научное исследование, а короткие новеллы-воспоминания. Все они свидетельствуют о незаурядной личности автора, его правдивости, честности, а зачастую и резкой бескомпромиссности позиции.

---

– Соглашайся, – решительно сказал я, – здесь жизни тебе не будет.

И он опять исчез из моего поля зрения почти на четыре года. В 1951 году неожиданно раздался звонок по телефону – Матес объявился. Он назвал свой московский адрес – где-то в районе Октябрьского поля. Я с трудом нашёл его и обомлел: он с семейством расположился в роскошном коттедже. Его Рита заметно округлилась и раздобрела, сам Матес, в пижаме, источал благополучие. А самое главное – в богатой спальне рядком спали… три мальчика! Вот это да! Радость встречи была большая. По отдельным полунамёкам (он никогда – ни тогда, ни после – не говорил даже, в каком месте он был, да я и не спрашивал – мне и так было ясно) я понял, что он был в самом эпицентре нашего ядерного проекта, исполняя там важнейшую роль математика-расчётчика. Не забудем, что в ту пору никаких ЭВМ не было – все нелёгкие математические проблемы надо было решать на арифмометрах, и быстро. Непосредственно с ним работали все наши знаменитые физики, обеспечившие в конце концов ядерный потенциал советской страны. Он был там на отличнейшем счету. И вдруг, по каким-то неясным для меня и сейчас причинам, его с семьей буквально в 24 часа выставляют с «объекта» (могло быть много хуже – на дворе был 1951 год, а атомное дело курировал «сам» Берия) и направляют в роскошный новый институт на окраине Сухуми – в Синопе. Московский коттедж, где мы встретились, был перевалочным пунктом на пути в Сухуми.

За минувшие 30 лет я много раз бывал в Сухуми, иногда останавливался в роскошной квартире моего друга на краю субтропического парка. Росли его дети – были крохотули, стали кандидатами наук. Умерли тесть и теща; но общий традиционный дух в этой семье остался неизменным. По утрам Матес ежедневно, надев ермолку, накинув талес и намотав на обнажённые руки тфилы, совершает молитву, а в пятницу вечером зажигает в доме субботние свечи.

Как-то я спросил его:

– Наверное, так же, как и на войне, нелегко было соблюдать на объекте еврейские обычаи и законы? Ведь смягчающих обстоятельств военного времени уже не было, и Талмуд вряд ли предусматривал подобную ситуацию?

– Да, нелегко, – сказал мой старый друг и поведал мне одну необыкновенно драматическую историю.

Конечно, все годы, проведённые на «объекте», по субботам Агрест не работал. Но что значит «работать»? На этот счёт Талмуд даёт совершенно точные определения. Например, писать – это работать, а читать, беседовать, обсуждать – это уже не работа… И вот в очередную субботу начальник вычислительной лаборатории объекта Матес Менделевич Агрест с утра – как видят и чувствуют все сотрудники – активно работает: он отдаёт распоряжения, изучает отчёты, просматривает расчёты, даёт руководящие указания – дело кипит! Но на самом деле, в смысле Талмуда, – он не работает. Ни одной цифры не выводит его карандаш, ни одной помарки он не делает в расчётах сотрудников, и, казалось бы, никто этой особенности его деятельности не замечает. И всё же нашёлся человек, который эту неуловимую особенность в остальном безупречной деятельности Матеса обнаружил. Человек этот – Яков Борисович Зельдович, весьма значительная персона на «объекте». Как-то в субботу он вызвал к себе нашего раввина и небрежно заметил ему, что отдельные детали расчёта, выполненные накануне вычислительной лабораторией, ему неясны. Матес стал популярно объяснять будущему академику и трижды герою, что все расчёты – это так очевидно – правильны.

– А вот в этом месте я не понимаю. Напишите, пожалуйста, эту формулу…

Пытка продолжалась хороших два часа. Я.Б. проявил садистскую изобретательность и крайнюю настойчивость. Бедный Матес был весь «в мыле». Он пускался на самые невероятные ухищрения, чтобы объяснить своему мучителю «на пальцах», что никакой ошибки нет, всё правильно… Всё было тщетно! И бедный Матес впервые в жизни нарушил закон 41.

Наступление космической эры, означающее, что люди буквально стали штурмовать небо, поразило моего старого друга. Реакция его на это событие была вполне естественной для просвещённого раввина. Он стал искать указания на явления космических пришельцев… в книгах Ветхого завета. С огромным энтузиазмом Матес комментировал тёмные места книги Еноха. Его внимание привлекла ужасная судьба Содома и Гоморры. Как он был фанатически увлечён своими изысканиями! Да и сейчас он исступлённо верит в свою интерпретацию древних мифов. Блажен, кто верует! Матес Менделевич Агрест – счастливый человек. А это такая редкость в нашем страшном веке.

«Химия и жизнь». От редакции

От редакции. Опубликованные «Химией и жизнью» воспоминания известного советского астронома, члена-корреспондента АН СССР И. С. Шкловского (1988, № 9; 1989, № 1-3) вызвали множество читательских откликов, от восторженных до негодующих – некоторые из них публикуем. Кроме того, достоянием редакции стали дополняющие, уточняющие, поясняющие рассказы свидетелей того, о чём писал на страницах своей книги покойный учёный. Помещённое ниже интервью (его взял корреспондент «Химии и жизни» В. Иноходцев) содержит один из таких рассказов.

«СЛОВА НАРОДНЫЕ…»

Академик В. И. ГОЛЬДАНСКИЙ

Воспоминания Иосифа Самуиловича Шкловского я прочитал с большим интересом. Говоря так, я отнюдь не подразумеваю, что согласен со всем, что там написано, – они очень острые, как сейчас принято говорить, противоречивые, но с точки зрения писательской, литературной, они превосходны. Говорить, однако, я хочу не об этом, а о том, что в мартовском номере – последнем из тех, в которых публиковались их главы, – я совершенно неожиданно натолкнулся на воспоминание, относящееся, как вы увидите из дальнейшего рассказа, непосредственно ко мне.

Я имею в виду описание того, как на дне рождения у Станюковича, или Станюка, как там он назван (и как мы все его называли), исполнялась песня о Гавриле. Вот об этом я мог бы сообщить некоторые дополнительные подробности. Дни рождения Станюковича – третье марта, я на них неоднократно бывал; у нас они назывались «дни весенних станюкалий»… Песня о Гавриле, как пишет Шкловский, – «удивительный продукт художественной самодеятельности закрытых почтовых ящиков». Здесь я должен внести одну существенную поправку. Не уверен, что я был именно на этом дне «станюкалий», потому что мне не запомнилась встреча со Шкловским в присутствии Зельдовича, который также упомянут в воспоминаниях. Кроме того, «Гаврила» – не песня, это были просто стихи, и на какой их мотив пели, я не знаю. Но о стихах-то я знаю точно, потому что я сам их и написал.

По какому же поводу?

Чтобы объяснить это, напомню, что был у меня друг, Александр Соломонович Компанеец, заведующий теоретическим отделом нашего Института химической физики. Он прославился тем, что первый сдал знаменитый теорминимум Ландау. Это был один из учеников Ландау, можно сказать, первый его ученик. А ещё Компанейца называли «первый поэт среди физиков», мы с ним обменивались стихами, которые друг другу посвящали… Вместе с ним мы решили написать новогоднюю пьесу. Встреча Нового года, кажется, 1956-го, состоялась на квартире у Ландау. Пьеса, которую мы там показали, называлась «День учёного мужа». В ней изображался типичный рабочий день научного сотрудника.

Мы вложили в это сочинение многое из личных впечатлений того времени. Оно было написано отчасти в прозе, отчасти в стихах. Что-то принадлежало Компанейцу, что-то мне, а какие-то места сочинялись совместно. Как раз песня о Гавриле была написана мною и появлялась вот по какому поводу. К «учёному мужу» приходит, как там было написано, действительный член общества по распространению политических и научных знаний. Под ним подразумевался – в несколько видоизменённом образе – один из старейших и известнейших учёных нашего института профессор Моисей Борисович Нейман. Он часто читал лекции и писал в популярных журналах статьи об атомной энергии. Мы в какой-то мере пародировали эти выступления… «Член общества» предлагает нашему герою написать разные статьи или выступить где-то. Предложив несколько вариантов, он слышит от «учёного мужа»:

Нет, знаете, уж если делать выбор,
Скорей статью согласен я писать,
Но вы как всеми признанный маэстро
Подскажете мне верное начало.

«Действительный член» отвечает:

Ну, это ничего нет проще…
Однажды, вставши утром рано,
Гаврила взял кусок урана.
При этом, должен вам сказать,
Уран был двести тридцать пять.

Потом недрогнувшей рукой
Гаврила взял кусок другой.
Наполнив бак водой тяжёлой,
В него Гаврила входит голый.

Ещё не поздно! В назиданье
Прочти Стокгольмское воззванье!

Но нет, Гаврила в воду входит
И два куска, безумный, сводит.
Кипит тяжёлая вода,
Нет от Гаврилы и следа.

Об этом помнить бы должны
Все поджигатели войны.

После чего «действительный член» говорит: «Ну, я пошёл, мне ещё надо сегодня к избирателям». И уходит вести беседу по случаю приближающихся выборов в народный суд. Наш герой восхищённо говорит ему вслед: «Ну и орёл!». А потом, поглядев на часы, добавляет: «Пойду-ка и я. Домой. А то ещё пересидишь». Далее начинается сценка с избирателями, но она, как говорится, из другой оперы, а стихи выглядели так, как я вам прочитал.