Раймон Арон - Мемуары. 50 лет размышлений о политике

• Название: Мемуары. 50 лет размышлений о политике
• Автор: Раймон Арон
• Издательство: Ладомир
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-86218-241-1

Эта книга — повествование о встрече, встрече жестокого Века и могучего Ума, жаждавшего познать его. Ее автор, французский философ и журналист-политолог, живя в 30-е годы в Германии, одним из первых разглядел в социально-политических процессах этой страны надвигающуюся всемирную катастрофу. С тех пор стремление понять политическую жизнь людей стало смыслом его существования.

Тем, кто откроет книгу, предстоит насладиться «роскошью общения» с Ш. де Голлем, Ж.-П. Сартром и другими великими личностями, которых хорошо знал автор, этот «Монтень XX века», как его окрестили соотечественники.

---

Шестнадцатого марта 1950 года он заявил, что несет ответственность за направление уже в 1945 году в Индокитай экспедиционного корпуса, что гордится этим. Без французской армии победу одержал бы Хо Ши Мин и «Индокитай Хо Ши Мина оказался бы лишь придатком известной вам евразийской системы. Поэтому необходимо, чтобы Франция и французская армия остались в Индокитае. Для этого им необходимо иметь действенные средства». Генерал добавлял даже, что именно благодаря посылке французских солдат в Индокитай «Французский Союз стал приобретать определенные очертания в умах людей всего света».

В следующем, 1951 году, 22 июня, он перечислил четыре проекта военных решений: «Можно оттуда уйти. Можно ограничиться обороной нескольких молов. Но это пораженческие решения. Что касается меня, то я их не принимаю». Третье решение совпадало с тем, которое выбрала Четвертая республика. Последнее решение заключалось в том, чтобы «послать новые силы, новые, с точки зрения личного состава и с точки зрения снаряжения… При этом двойном условии мы сможем окончательно решить военный вопрос в Индокитае». Верил ли генерал де Голль в военное решение проблемы? Если да, то как он ошибался!

Разумеется, я всегда без колебаний высказывал суждения, противоречившие тому, что думал Генерал, причем по всем вопросам, особенно — германскому. За «решение в пользу Хо Ши Мина» я выступал тем более уверенно, что помнил слова, которые не уставал мне повторять Андре Мальро в дни нашей совместной работы в Министерстве информации: «Для восстановления французской власти понадобились бы десять лет и полмиллиона солдат». Маршал Леклерк де Отклок разделял это мнение. При этом А. Мальро еще грешил оптимизмом: понадобилось бы не десять лет, а гораздо больше; и это было доказано. Впрочем, я никогда не слышал, чтобы он призывал воевать в Индокитае. А. Мальро выходил из положения, прибегая к бесспорным и несложным формулировкам: «Если правительство выбирает войну, то оно должно, по крайней мере, обеспечить экспедиционный корпус необходимыми материальными средствами».

В те годы я уже думал о новой книге, которая получит название «Мир и война между нациями» («Paix et guerre entre les nations»), и написал целый ряд статей, в которых рассматривались вопросы теории и методологии изучения международных отношений: «Напряженности и войны с точки зрения исторической социологии», «Об исследовании дипломатических констелляций», «Об исторических сравнениях», «О мире без победы», «В поисках доктрины внешней политики», «Можно ли ограничить войну в атомный век?»[147]

Некоторые идеи послужили, если можно так выразиться, мостиками между историческим анализом, развернутым в «Великом Расколе» и в «Цепных войнах», и рассуждениями абстрактного и общего характера, подводившими к «Миру и войне».

Отправная идея, которая повторяется в ряде этих работ, возникла первоначально как ответ на тезис, провозглашенный экспертами — или так называемыми экспертами — ЮНЕСКО: «Война зарождается в умах людей»[148], а также на документ, подписанный группой экспертов, по вопросу о возможности устранения войны. Выступая против психологов и психоаналитиков, марксистов или антимарксистов, я высказал идею о том, что в качестве исходного пункта исследования войны надо принять ее определение как «вооруженного конфликта между двумя независимыми политическими единицами посредством вооруженных сил, организованных в стремлении проводить племенную или национальную политику», как специфического феномена, обнаруживающегося во всех цивилизациях, принимающего различные, но всегда узнаваемые формы. Другими словами; я ратовал за историческую социологию.

Я перечислял шесть вопросов, на которые должен ответить анализ какой-либо дипломатической констелляции. Три начальных, составляющих первую категорию, должны присутствовать в умах государственных деятелей: каково дипломатическое поле? Какова конфигурация отношений мощи внутри этого поля? Каковы методы войны, которые более или менее четко имеют в виду правители, оценивая позиции или отношения?

Первый вопрос, очевидно, мне подсказал опыт первой половины века. Государственные деятели или военные руководители, которые увлекли народы в великую войну 1914–1918 годов, не представляли себе, что Соединенные Штаты станут одним из участников, если не самым активным участником, драмы. Будучи великой державой в ограниченном пространстве Европы и ее владений, Франция перестает являться таковой в пространстве, охватывающем всю планету.

Второй вопрос вытекал из биполярности дипломатического поля, возникшей после разрушения Третьего рейха, и японской «сферы совместного процветания». Европейский концерт XIX века и первого десятилетия XX века основывался на существовании нескольких великих держав, имевших сравнимые силы, вступавших в неустойчивые союзы, которые предупреждали возвышение какой-либо «всемирной империи». Воспоминания о европейском концерте послужили мне материалом для создания идеального типа отношений мощи определенной конфигурации. Разрыв между Соединенными Штатами и Советским Союзом, с одной стороны, и между ними и всеми остальными политическими единицами — с другой, был характерным для другого типа конфигурации — биполярного.

Расширение дипломатического поля зависит одновременно и от размера государств, и от уровня развития военной техники. Средства передвижения или перевозки сделали возможным решающее вмешательство Соединенных Штатов в Европе начиная с 1917–1918 годов. Уже X. Маккиндера поразили первые две войны XX века — в Южной Африке 189 и в Маньчжурии. Царская Россия обеспечивала необходимым армию, сражавшуюся на расстоянии десяти тысяч километров от центров страны, в конце единственного железнодорожного пути; точно так же Англия благодаря владычеству на морях организовала снабжение экспедиционного корпуса, находившегося очень далеко от метрополии. Какие изменения в международных отношениях вызывала атомная бомба, революционное военно-техническое изобретение?

К этим трем вопросам, преимущественно политико-стратегическим, я добавил три вопроса политико-идеологического характера: насколько сталкивающиеся государства признают друг друга, с тем чтобы ставкой в их борьбе были бы только границы, а не само существование данных государств? Какова связь между внутриполитической игрой и решениями государственных деятелей? Какой смысл придают они миру, войне, межгосударственным отношениям?

Первый вопрос относился к альтернативе: имперские войны — национальные войны. Клаузевиц отмечал, что в донаполеоновские времена сюзерены не верили в возможность крупных завоеваний в Европе. При Наполеоне, при Гитлере само существование некоторых государств стало ставкой в войнах. Непризнание государств имеет место в различных обстоятельствах: когда победитель намерен навязать побежденному свою верховную власть; когда он считает какое-то население недостойным независимости; когда, наконец, воюющие стороны взаимно полагают, что их режимы и их идеологии несовместимы и поэтому ставят своей целью устранение режима и идеологии врага.

Второй вопрос связан с изучением внутренней политики. Президент Соединенных Штатов не руководит действиями своей страны на международной арене так, как руководит политбюро коммунистической партии действиями Советского Союза на этой арене. Американские социологи все большее количество исследований посвящают игре лоббистов, групп давления, прессы и Конгресса, игре, ограничивающей свободу маневра президента и его советников (не говоря уже о соперничестве между различными государственными организациями, которым есть что сказать при обосновании дипломатического выбора).

На постановку последнего вопроса меня также вдохновила обстановка. Кремлевские марксисты-ленинцы не обозначают события словами, к которым прибегают вашингтонские руководители. По мнению Москвы, установление режима Кастро на Кубе знаменует этап в освобождении народов, ставших жертвами американского империализма. Советскую дипломатию вдохновляют теория и практика революции, эта дипломатия включена в глобальное видение истории. В американской же дипломатии сочетаются юридическо-моральный идеализм и реализм, который часто сам себя не осознает.

Спустя несколько лет я вернулся к этим вопросам в исследовании «Анализ дипломатических констелляций» и использовал их для того, чтобы разобраться в послевоенной обстановке. Особое внимание я уделил различению форм непризнания. В начале 50-х годов Запад не признавал ГДР, Соединенные Штаты не признавали даже аннексию балтийских государств. Для Советского Союза Республика Корея не существовала; для Запада несуществующей являлась Корейская Народная Республика. Рассмотрение методов дипломатии, которое дополнило третью тему, привело меня к анализу новых форм отношений между государствами (ООН, ГАТТ 190 и т. д.), точно так же рассмотрение военно-технических вопросов привело к анализу исторических последствий появления ядерного оружия. Проблематика Ганса Дельбрюка сегодня как никогда актуальна: историю войн можно понять только в рамках истории политических отношений.