Раймон Арон - Мемуары. 50 лет размышлений о политике

• Название: Мемуары. 50 лет размышлений о политике
• Автор: Раймон Арон
• Издательство: Ладомир
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-86218-241-1

Эта книга — повествование о встрече, встрече жестокого Века и могучего Ума, жаждавшего познать его. Ее автор, французский философ и журналист-политолог, живя в 30-е годы в Германии, одним из первых разглядел в социально-политических процессах этой страны надвигающуюся всемирную катастрофу. С тех пор стремление понять политическую жизнь людей стало смыслом его существования.

Тем, кто откроет книгу, предстоит насладиться «роскошью общения» с Ш. де Голлем, Ж.-П. Сартром и другими великими личностями, которых хорошо знал автор, этот «Монтень XX века», как его окрестили соотечественники.

---

Я знаком с французскими чиновниками, принимавшими участие в переговорах с русскими в 1945–1946 годах и продолжающими верить, что разрыв не был неизбежным. Другие историки подчеркивают ответственность французов, наложивших вето на все меры, которые должны были бы реализовать принцип, определенный в Ялте и в Потсдаме, а именно: образовать в Берлине центральную администрацию для управления четырьмя оккупационными зонами. Французы наверняка облегчили задачу советских представителей; но факты не оставляют никакого сомнения. Эти представители привезли с собой немецких коммунистов, предназначавшихся для управления страной; немедленно была применена тактика свершившихся действий. Два действия такого рода приобрели политическую и символическую значимость: объединение социалистической и коммунистической партий, с одной стороны, аграрная коллективизация — с другой. Первая мера предвещала исчезновение партийного плюрализма, даже если в формально-правовом плане и на бумаге некоммунистические партии продолжали существовать; вторая мера закладывала фундамент общественного строя советского типа. Ничего подобного не произошло в советской зоне в Австрии; вот почему я всегда верил в воссоединение Австрии и никогда — в воссоединение Германии.

Именно в 1947 году французское правительство смирилось и присоединилось к англо-американской политике по отношению к Германии, приняло участие в создании тризонии и Боннской республики. По прошествии времени кажется забавным, что к этому решению Францию подтолкнул отказ Сталина удовлетворить французские требования относительно Саара, а именно — привязать угольный бассейн к французской экономике (а кого сегодня интересует Саар?) Может быть, Ж. Бидо ухватился за этот случай, чтобы вывести Францию из тупика, в который завел ее генерал де Голль: в долгосрочном плане Франция ничего не выигрывала от того, что сковывала восстановление Германии, требуя принятия таких предупредительных и карательных мер, навязать которые она более не имела никакой возможности.

Предметами первого крупного спора послевоенных лет оказались Североатлантический пакт и нейтралитет. Два эти вопроса были связаны друг с другом, но не сливались в один. Отказ от Североатлантического пакта не включал в себя нейтралитет. Дискуссия о нейтралитете (или нейтрализме) развернулась, не без путаницы, между Этьеном Жильсоном и «Фигаро» (включая и меня), между Юбером Бёв-Мери и Пьером Бриссоном.

Пережившие послевоенное время помнят о «деле Жильсона», с которым я знаком лишь частично и в которое был вовлечен помимо собственной воли. Э. Жильсон опубликовал в «Монд» много статей. Остановлюсь на трех из них. Первая, от 25 декабря 1948 года, называлась «Праведный народ» («Un peuple just»); вторая, от 2 марта 1949 года, — «Альтернатива» («L’alternative»); и третья, от 6–7 марта 1949 года, — «Экивок» («L’équivoque»). В первой статье автор резко критиковал американскую прессу, то, как она обходилась с Францией. Американцам нравится прикрывать моральными доводами свои решения, принимаемые по соображениям целесообразности. Например, относительно Китая: «И сегодня только еще больший курьез — это газеты и журналы, подвергающие Китай моральной казни и доказывающие, что справедливо будет предоставить этим варварам возможность воевать с другими варварами. Не довольствуются заявлениями о том, что это дело гиблое, желают доказать, что это дело дурное. Не ограничиваются утверждениями, которые было бы так легко сделать, что дело уже не спасти, тщатся доказать, что дело не заслуживает спасения, в особенности, как это случается, если чувствуют некую причастность к тому состоянию, в котором данное дело оказалось». Подобные комментарии были бы уместными в последней фазе вьетнамской войны.

Э. Жильсон обнаруживал в американской прессе первые признаки подобного «оставления» Франции или Европы. «Нас могли бы бросить потому, что от нас нет пользы, но поскольку нам начинают доказывать, что мы виноваты, то это явный признак того, что нас готовятся бросить». В заключение и этот философ говорил о горечи, сохранившейся в памяти французов: «В 1914-м, в 1939-м мы были на передовой линии. Мы при этом настолько развращены, что не желаем вновь оказаться под ударом, как в 1939-м; если завтра разразится мировая американская война, то в самых первых рядах авангарда окажутся, очевидно, не французы, не англичане и тем более не немцы. Наступит очередь Соединенных Штатов».

Горестные воспоминания и заключительные выводы совершенно понятны, но на стороне Соединенных Штатов география, которой они обязаны природе, а не хитрости или эгоизму. Они не несут ответственности и за войну 1914 года: европейцы сами устремились в эту войну, исход которой определили Соединенные Штаты своим вмешательством, но в которой ни политически, ни морально они не были обязаны участвовать. Следует ли упрекать их за то, что они пришли так поздно, или следует вспомнить о том, что без них мы проиграли бы войну? В 1939 году Гитлер не угрожал Соединенным Штатам так, как он угрожал Франции и Великобритании. Никто не подставлял нас под «удар 1939 года». В 1949 году вопрос стоял так же, как и тогда: нависает ли советская угроза прежде всего над европейцами или прежде всего над Соединенными Штатами?

Вторая статья была посвящена собственно Атлантическому пакту и четко формулировала возражение, к которому прибегали все противники договора: Соединенные Штаты выполняют свои обязательства, но не выходят за рамки этих обязательств. Для того чтобы статьи пакта одобрил американский Сенат, они изложены достаточно туманно и, очевидно, не будут иметь никакого веса ни сами по себе, ни для Советского Союза. «Когда г-н Ванденберг, проявляя опасную наивность, уверяет, что простое формальное признание „общности интересов в случае вооруженного нападения на атлантическое сообщество“ было бы ценной гарантией против войны, то он заблуждается, если верит, что русские не поймут смысл этой статьи так же хорошо, как и мы».

Отсюда — вывод: «У нас нет другого выбора, кроме получения обязательства, отнюдь не морального, но военного, от Соединенных Штатов, со всеми уточнениями, которые такое обязательство требует; или же — если Соединенные Штаты откажутся сражаться в Европе, что они вправе сделать — нашего отказа жертвовать собой ради Соединенных Штатов, и мы имеем на это право». Через год после подписания пакта моральное обязательство превратилось в военное обязательство благодаря созданию НАТО. Во всяком случае, выражение Жильсона «Соединенные Штаты покупают нашу кровь за доллары» мне показалось чудовищным. Европа чувствовала, справедливо или несправедливо, что ей угрожает Советский Союз; именно она просила заступничества Соединенных Штатов. Достаточно ли было разорвать связи с Соединенными Штатами, чтобы обеспечить нашу безопасность?

В третьей статье, от 6–7 марта 1949 года, автор обращался непосредственно к содержанию текста договора. Американский Сенат не желает, чтобы этот договор вынуждал Соединенные Штаты прибегать к военной силе в ответ на вооруженную агрессию в Североатлантическом регионе. Жильсон повторял центральную идею, присутствовавшую почти во всех устных и письменных выступлениях государственных деятелей или комментаторов: мы не хотим третьего нашествия на Запад, «по сравнению с которым два предыдущих показались бы увеселительными прогулками».

Разумеется, Юбер Бёв-Мери в гораздо большей степени, чем Этьен Жильсон, символизировал доктрину нейтралитета или — что, пожалуй, точнее — несогласие с Атлантическим пактом, а в более общем плане несогласие с присоединением Франции к англо-американскому блоку. Наш спор своими корнями уходит ко времени окончания войны. Знакомство с формами советской оккупации в Восточной Европе, включая германскую зону, сразу же убедило меня в том, что советские войска останутся на демаркационной линии, если только не будут оттуда отброшены (что мне представлялось маловероятным). Ю. Бёв-Мери сразу же после разгрома Третьего рейха стал опасаться того, что я сам предсказывал, а именно: каждая из двух великих держав подчинит себе одну из частей Германии. Еще до окончания военных действий в Европе статьи Ю. Бёв-Мери, написанные во время оккупации и собранные позже в книге «Политические размышления. 1932–1952» («Reflexions politiques 1932–1952»), позволили увидеть философию, вдохновившую действия дипломатов.

В этом сборнике находим доклад, составленный не самим Юбером Бёв-Мери, но одним из его друзей, который совершал поездки из оккупированной Франции в Алжир и обратно. Приведу следующие строки из названного доклада: «Американцы представляют настоящую опасность для Франции. Эта опасность весьма отличается от той, которая идет со стороны Германии, или той, которая могла бы, эвентуально, идти со стороны русских. Она имеет экономический и моральный характер. Американцы способны помешать нам совершить необходимую революцию, а их национализм не обладает даже трагическим величием тоталитарного материализма. Хотя они и сохраняют настоящий культ идеи свободы, но не испытывают ни малейшей потребности освободиться от принуждений, проистекающих от их капитализма. Как кажется, чрезмерная тяга к благополучию привела к тревожному ослаблению их жизненной мощи». Юбер Бёв-Мери так прокомментировал доклад: «Мне нечего добавить к этому свидетельству, позволяющему обнаружить подобные водяным знакам очертания будущей политики: необходимость внутренней революции, которая сливается с приемлемыми элементами националистической революции и коммунистической революции; необходимость широких международных организаций федеративного типа, создающих условия для свободного развития каждой группы; трудный путь, усеянный ловушками и разочарованиями всякого рода, к еще большей свободе и в то же время к еще большему единству; медленное появление гуманизма XX века». Эта концепция, вдохновленная христианско-демократическими воззрениями, близкая к концепции журнала «Эспри», имевшая скорее идеологический, чем исторический характер, обрекала директора газеты «Монд» на почти постоянное пребывание в оппозиции, ибо ход событий оказался совершенно другим: раздел Германии приводил к разделу Европы и лишал силы идею нейтралитета.