Наталия Варбанец - Йоханн Гутенберг и начало книгопечатания в Европе

• Название: Йоханн Гутенберг и начало книгопечатания в Европе
• Автор: Наталия Варбанец
• Издательство: Книга
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1980

Автору удалось пролить свет на многие загадки начала книгопечатания в Европе. Глубокий научный анализ и страстность в поисках истины позволили автору встать рядом с героем книги, проникнуть в скрытые пружины поступков его врагов и судей. Прослежена судьба типографий, шрифтов, изданий Гутенберга и его «конкурентов».

Второй герой книги — предреволюционное религиозное просвещение, фантастический мир Средневековья.

Монография Н. В. Варбанец — новое слово в истории книги. Представляет большую ценность для книговедов, историков. Увлекательна для библиофилов, для всех культурных людей, интересующихся историей книги.

---

Менее всего — абстрактно про- или регрессивные философские позиции (спор номиналистов и реалистов) XII в., как это часто рисуется, и тогда аббат Клерво — знаменитый святой Бернард Абеляра преследовал (и добился для него в 1140 г. запрещения учить устно и письменно) не за номинализм: тому же в 1148 г. подвергся и схоласт реалистической школы Жильбер де Ла Порре, епископ Пуатье, по доносу двух клириков своей епархии осужденный на Реймсском синоде (из многих его сочинений осталось всего одно). Далее немецкое и французское духовенство в основном держалось номинализма, а революционной ересью — виклифианство, гуситство — обернулся реализм. Важнее запрет познания (и что Бернарда Данте прославил в своем «Рае»). Система сложится на рубеже следующего столетия. Организация науки — папские утверждения и привилегии университетам, начиная с Оксфордского и Парижского. Как правило, это были возникшие ранее высшие школы. Утверждения их имели в виду церковно-научное единомыслие — подготовку кадров ученого клира (для насаждения науки церковно одобренной), международную духовную цензуру (ей особо подлежали богословие и философия). Теперь не спорадические синоды по частным доносам, а постоянные корпорации ученых имели полномочия изыскивать и осуждать еретические отклонения ученой мысли. И радели: в 1277 г. в Париже и Оксфорде среди прочих были осуждены тезисы Фомы Аквинского; только после его канонизации (1323 г.) осуждение было снято ректором Парижского университета, в отношении остальных действовало — и печаталось — в XV в. С XIV в. цензура университетов, начиная с Парижского и Оксфордского, установится на книгописание: учреждается должность либрария (стационария), ответственного перед университетской корпорацией, основной функцией которого было держание и выдача за плату для переписывания «образцов» (exemplaria) всех нужных текстов и проверка результатов переписки; единовременная потребность в одном тексте удовлетворялась путем выдачи разным лицам отдельных частей (пеций) оригинала. Раздел оригинала по частям практиковался в любом скриптории при переписывании несколькими писцами с одного списка, проверка — обычно. Новость была в официальных полномочиях и в утвержденном оригинале, а главная цель — борьба с зыбкостью текстов — интерполяциями и пр., часто служившими способом неканонического просветительства. Переписывание книг богослужебных, библейских в принципе оставалось в руках скрипториев монастырских, кафедральных и т. п. (из этой книжности светские скриптории изготовляли часовники для мирян, которые были одной из немногих постоянных статей книгописания на продажу). Цензура университетов коснется и книжного рынка. Либрарии, изначально имевшие привилегию вторичной книжной торговли, в XIV в. получат ее на переписывание книг для продажи. И разрешение (привилегия) на книжную торговлю предполагало либо — так в Кёльне — университетский цензурный досмотр (в 1479 г. папское повеление распространило его на книгу печатную), либо иного полномочного органа, что сказалось — в Париже с XIV в. — на ее организации: для привилегированных стационариев и приезжих отводились лавки при церквях, на ярмарках, непривилегированная — не проходившим цензуру книжным товаром — торговля была ограничена ценой, т. е. предполагала мелкую продукцию и допускалась с лотков под открытым небом. Еще звено системы: международные противоеретические крестовые походы — Альбигойские 1209–29; против штедингов (Фрисландия) 1232–34; богемские — 1420–31 (провалившиеся); оба первые попутно решали проблемы феодального и крестьянского безземелья, коему основанная крестоносцами после взятия Византии Латинская империя (1204–61) выхода не дала: Лангедок стал доменом французских королей, на область штедингов претендовали графы Фландрские. Определяющим фоном системы, действовавшим в течение всего Средневековья, была учрежденная в 1215 г. при папе Иннокентии III инквизиция — церковный сыск и судилище, прославленные поощрением взаимослежки, провокаций, доносов, пытками при дознании, коему были подвержены все сословия, включая духовное; церковный суд смертных приговоров не выносил, предоставляя это светской власти, поэтому имущество осужденных делили церковь с королем (и доносчик). Плюс устрожение церковного обряда, из коего все более вытесняется участие прихожан. И эта струя — наставлениями по свершению мессы, исповеди, сборниками проповедей на все дни церковного года (даже с названием «Проповеди „Спи спокойно“») и т. п. усилится — и займет большое место в печати — в XV в. Только ли ради «повышения уровня» клира? И ревизия книжности — пересмотр, перетолкование, унификация книжных основ идеологии и образования, которая тоже скажется в библиографии инкунабулов: авторов раннего Средневековья в ней немного, за бортом остались иные крупные имена. И дело не в устарении: для книги на «вечном» языке, рассчитанной на вневременное и вненациональное бытование, понятия устарелости не было, был лишь критерий «истинности». Отголоски многих вытесненных тогда с книжной арены сочинений и раннего и того времени остались лишь в осуждениях, опровержениях, в характерных начиная с XIII в. компилятивных энциклопедических сводах — «Суммах», «Зерцалах» и т. д., снимавших надобность обращаться к источникам. В XIII в. создается свод канонических житий, утверждается Парижским университетом версия латинского библейского текста, притолковываются к церковному образу мироздания натурфилософские сочинения Аристотеля (в противовес арабскому — «еретическому» — толкованию Аверроэса, которое в XII в. вызвало запрещение самих сочинений) и становятся основой католической науки. Вместе с тем — «критика действием»: в инквизиционных процессах само наличие у обвиняемых иных сочинений служило уликой, и книги сжигались, часто вместе с людьми. И т. д. Все вместе представляет некоторую аналогию первых церковных столетий, а за ним стояла в какой-то мере сходная ситуация: Римская церковь, реформируясь в универсальную власть, отрабатывала ее идейные обоснования, фанатики церковнодержавия — их в XII–XIII вв. во всех слоях было немало — видели в ней единственное для человечества спасение (и рвались облагодетельствовать им все народы, сопротивление принимая за одержимость дьяволом). И, как тогда, церковь отметала нарушителей своей концепции и своего строительства. Разница в том, что теперь и то и другое оспаривалось не иерархами. И не в несогласности нескольких философских умов или знатных и богатых особ, не в самих по себе отклонениях отдельных монахов и священников было дело, их просто было обречь на молчание, на костер, на пожизненное заточение. Главное, что концепция церкви оспаривалась религиозной инициативой из народных недр.

Несколько уточнений. Гнезда народного еретизма обнаруживались и ранее, но локально. И далее он слился с борьбой за инвеституру, чаще на стороне папства (так патарены в Ломбардии, братство в Шварцвальде), с первым крестовым походом. С XII в. еретизм становится постоянным элементом европейского бытия. Новизны эти ереси не несли, все они восходят к направлениям раннего христианства — дуалистическим, гностическим, мистико-пантеистическим и др., являя, как правило, сплав этих течений, различаемый лишь по доминирующему признаку (и то нетвердо, ибо идейные платформы часто известны лишь из обвинительных заключений и допросов, порой подводивших разные направления под одну шапку), эклектизмом они подобны церковной доктрине. Общей для ересей была идея возврата к начальному христианству: по мере империализации церкви оно вновь становится знаменем сопротивления порабощению, социальному и духовному. В качестве религиозной оболочки социальных движений и рассматривает средневековые ереси Ф. Энгельс (в работе «Крестьянская война в Германии»). Внешне поводов оспаривать «истинность» Римской церкви именно с XII в. не было. Как и прежде, духовенство сохраняло имущественные права (монашество их лишалось), а церковная десятина взималась; духовное поприще могло быть видом карьеры, церковные должности давно превратились в бенефиции, покупались, раздавались в награду (хотя клир, кроме низшего, был выборным); вместо босых апостолов «церковь Христову» представляли все более надменные и пышные прелаты, чудотворцев среди них не было. И т. д. Что налог за поставление духовных сановников (аннаты) после инвеститурного компромисса взимает папская Курия, а не короли, народу было равно. Важнее, что связываемое с завоеванием (в 1099 г.) под эгидой церкви Иерусалима, а отчасти с дальнейшей крестовопоходной эпопеей социальное чудо — «царство мира» не наступало. Главным обвинением ей — теперь не в порядке борьбы за примат, а в низовом еретизме — становится ее «мирская» власть (а потому — принятие «Константинова дара»), т. е. сама основа теократизма. И алчность. Церковнодержавие строилось фанатиками, но не без политики: вступив для строительства своей Империи в игру с феодальными властителями, Римская иерархия и объективно и в глазах масс все более становилась международным органом правящих феодальных верхов. Ее собственная шахматная партия — учреждение «царства божьего» сверху материальным и духовным бременем ложилась на народы Европы. Нагнетание ее мистических привилегий — в XII–XIII вв. добавятся монополия духовного чина на причастие «под обоими видами», хлебом и вином (в латинской церкви миряне причащаются одним хлебом), Иннокентий III объявит папу наместником Христа и т. п. — отсекало церковную иерархию от остальных верующих, превращая их из членов церкви в ее стадо, и требовало от них слепой веры. Средневековое человечество жило в категориях фантастических, но ви́дением обладало ясным. Часть его происходивший под видом реформы церкви тоталитарный идеологический переворот фанатизировал, но в развитии своем все резче разоблачал несоответствие практики притязаниям: Римская церковь представала как мощная держава, возглавлялась «наместником божьим», а «божьего порядка» не наводила, поддерживала несправедливость «сильных», «богатство неправедное».