В Бирюк - Обязалово

• Название: Обязалово
• Автор: В Бирюк
• Жанр: Фэнтези

Это — альтернативная история. Не сколько об истории, сколько о человеке в ней. Детям — не давать. Слишком много здесь вбито. Из опыта личного и 'попаданского'. Местами крутовато сварено. И не все — разжёвано. Предупреждение: Тексты цикла «Зверь лютый» — ПОТЕНЦИАЛЬНО ОПАСНЫ. Автор НЕ НЕСЕТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ за изменения психо-физических реакций читателей, произошедшие во время и/или в результате прочтения этих текстов.

---

— Зачем?

— Ты что? Ты струсил?!

— Кто?! Я?!!! Конечно. Ты же — смерть ходячая. Как же мне тебя не боятся? Тем более — помывшись… Так зачем я тебе нужен?

— Эх, лягушонок… Колдовать буду. Тебе же интересно?

Как говорил Шурик в «Кавказской пленнице»:

— Принять участие в каком-нибудь древнем обряде — моя мечта.

Потом, правда, ему не понравилось.

Мара видит всю глубину моих сомнений и успокаивает:

— Не боись. Тебе вреда не будет.

Потом, подумав, честно добавляет:

— Вроде бы. Точно не скажу — прежде такого не делала. Но, волчонок, без тебя — никак. Придёшь?

Я… Лезть как Шурик в какой-то неизвестный средневековый обряд… Очень не факт, что там будут «кунаки влюблённого джигита». А оно мне надо? Да нафиг мне все эти мракобесные экзерцисы! Я тут самый умный, самый продвинутый, самый прогрессивный! Самый-самый…

Пока. Пока меня здесь уважают.

Если Мара потеряет ко мне уважение — потеряет и интерес. Тогда… можно шкурку самому снимать и на заборе развешивать. Или нужно Мару сразу резать. Вот прямо сейчас, потому что она меня уже знает, и всякие мои «задние мысли»… — не дословно, без привязки к местности/времени, но… Если я решу её убить, то приму решение только так, чтобы она этого не видела и не слышала. Иначе я умру первым. А пока…

— Приду. Чего-то с собой взять? Ну, тогда до встречи.

Хорошо, хоть верёвку свою приносить не надо.

Через три дня, голодный, чистый и злой… Почему злой? — А какой? Тут и так бабы в селище балабонят без остановки:

— Ну ладно, гречанка бояричу надоела. Так вон же скока молодок! Всяких разных! Ой, бабоньки, он же ж и есть перестал! Видать тоска-кручина приключилася. Ой что будет! Кто к бояричу кормить-ублажать пойдёт? Пока он зубами щёлкать не начал?

Начали ко мне выборных подсылать. То одна прижмётся, то другая прислонится. А уж ворковать-то — все начали! Ну ладно — бабы. Так ведь и эти… Два дурака сели скипидар пить. Вот те крест святой — не вру!

— Дык… эта… мы стал быть подумали… ты-то огненную воду пьёшь… ну… и эта… оно ж горит…

Мать вашу! Где моя клизма?! В медицинском смысле — она бесполезна. А вот в воспитательном… чтобы надолго от таких глупостей…

Пока мозги… и прочие части тела… промывал — к Маране заявился уже затемно.

— Пришёл-таки. Смелый. Ну, коли так — раздевайся.

— Мара, ты меня, часом, ни с кем не спутала? Сухан во дворе сидит — может, его позвать?

— Не спутала. Не боись, мартышок, я маленьких не люблю.

Во блин! Опять фольк пошёл.

— Так у нас с тобой, Марана, маленьких и не будет. Я умею.

— Дур-р-рак плешивый! Тряпьё долой! Живо! Время уходит.

Судя по всему — «божественный» секс не предусмотрен. Да и не устроимся мы вдвоём на такой узенькой лавке, куда она мне указала. А жаль… С голодухи и от воздержания я бы… и покушать…

Марана вытащила из водяной бани невеликий горшочек и начала, бормоча, фыркая и ругаясь, намазывать меня какой-то… сине-зелёной гадостью. По запаху — что-то болотное. По произносимым словам… Ну, если считать это колдовским заклятием, то все самцы в округе, начиная с майских жуков, должны сдохнуть не родившись. А вообще-то — приятно. Так это… и холодит, и будоражит… интересно — а где она массажу училась? Вот не поверю, чтобы наши предки, а особенно — предкини, в этом ремесле ничего не понимали! В летописях не написано, но мне не вериться.

Под руками Мараны моё тело постепенно менялось. Куда-то отступило чувство голода, суета и раздражение, отодвинулись всякие дневные заботы. Казалось, на коже постепенно нарастает холод. Но не проникает глубоко в мышцы, потому что внутри возникло чувство тепла. Такое мягкое, уютное, весёлое тепло. Оно пробивалось к поверхности тела подобно пузырькам в шампанском. Становилось всё… веселее. Мир вокруг выглядел всё… забавнее. Хотелось смеяться, хотелось ущипнуть Мару, попрыгать, подурачиться. Хохотать под коркой льда.

Мара стащила с меня бандану, и начала смазывать лысую кожу моей головы. Я балдел — больше года никто не касался моей головы. Никто не разминал её двумя руками с редкими почёсываниями. Как я понимаю шимпанзей! И прочих… приматов. «Основной инстинкт» — это «почешите мне тыковку», а не то, что вы подумали.

Я, конечно, высокотехнологичный попадун, но правильно размять затылок… и ниже… сам — не могу. Как-то коллеги упускают зависимость попаданца от умений аборигенов в части «спинку почесать». Можно, конечно, скребницу какую-нибудь спрогрессировать, но… Проще надо быть, ближе к народу! Поймать народ, научить и пусть почёсывает.

— Перевернись. Осторожно!

Я чуть не слетел с лавки. К этому моменту всё вокруг приобрело… мерцающую контрастность. В этой ведьминой избушке — темновато. Но сейчас разные предметы утвари вдруг стали ясно видными. Как-то… гравюрно. Очень чёткие, до болезненности, контуры. Больно не от света — всё серое. А именно от резкости очертаний. Постоянно плыла перспектива — кружка на столе вдруг стала очень большой и близкой. Но стоило взглянуть в сторону и снова вернуть взгляд — маленькая, неясная, далёкая.

Кстати о кружке. Мара, поразглядывав меня, лежащего на спине, поставила взятую, было, кружку обратно.

— Жадная ты, Марана. Бедной ящерке и воды бережёшь.

— У тя и так вон. Торчит колокольней. Мало что не звенит. Тебе этого зелья дать… неделю до ветру только с молитвой ходить будешь.

— Чегой-то?

— Тогой-то! Так зажмёт… отливать будешь только с божьего соизволения.

На Аничковом мосту как-то попалась на глаза табличка: «Барон Клодт — изваял. И — отлил». Тоже, похоже, были проблемы. С отлитием.

Она прошлась основанием ладоней по груди и животу, очень осторожно размяла шею. К этому моменту у меня внутри из мягкого и весёлого тепла стал формироваться какой-то раскалённый стержень. От головы через позвоночник до… головки. Это был совсем другой жар — очень горячий, злой. Шестигранный стальной прут прямо из кузнечного горна. У меня, видимо, изменился взгляд. Марана отодвинулась и с угрозой произнесла:

— Только попробуй. Пришибу.

— Думаешшшь? Успееешшшь?

Она отшатнулась.

В голове нарастал звон и жар. Кованый стержень внутри меня начал раздуваться. Как воздушный шарик в куче пенопластовых крошек. Неровно, коряво, со скрипом.

Всё-таки ведьма меня чем-то… Что я ей такого сделал? Причины — потом… Какой-то яд контактного действия… Не яд — наркотик… Рецепт — потом. Сейчас выбраться. Во дворе — Сухан. Велю — он убьёт ведьму. Меня — в реку. На прополаскивание.

Следующий момент я поймал уже стоя. Что-то возилось на полу, у меня в ногах. Вру — не у меня. Ноги были волчьи. В меху, с когтями. Рядом — характерно торчали в разные стороны ноги Мараны. А мои где? Опять фольк? «Це — жинкины ноги, це — мои. А це — чьи?».

Конфликт принадлежности конечностей решается уходом дознавателя на сеновал. Пробую. Не получилось. Ноги двинулись все. И Маранины с их избыточной стреловидностью — тоже. Странно. Лицо и поверхность тела как-то… одеревенели. Губы и щёки стали очень тяжёлыми, неподвижными. Язык тоже заплетается, задевает за зубы и щёки изнутри. Как-то… зависает на некоторых звуках.

Мара хрипела. Сперва я не понял, но, сфокусировав взгляд, обнаружил её распахнутую пасть. Аж до гланд. Потом — свои руки у неё на шее. Точнее — на её платке, который сбился ей на шею. Я затягивал его своими руками. Тоже… одеревеневшими. Она вцепилась своими руками в мои, кажется, даже царапалась. Но чувствительности не было.

Я наклонился ближе к её лицу и с любопытством рассматривал — у неё вылезают из орбит глаза. Это было… забавно: глаза разные, а вылупляются синхронно. Если пренебречь различиями в топологии внешних оболочек, то сущность у них одна: гляделки. Соответственно, и выскочат они одинаково.

Радость от проявляемой мною способности логически мыслить, от гордости за свою молотилку, вызвала желание придумать ещё какой-нибудь… силлогизм. С предикатом заключения. Или лучше — парадокс. Типа: «болтовня повешенного». Он же болтается!

Есть такое явление: ассоциативный кретинизм. Мне оно вполне свойственно. Мысль о «болтающемся повешенном» заставила меня инстинктивно перевести взгляд на низ своего живота. Не висит. Совсем не болтается. Торчит. Как колокольня. Найду колокол и позвоню.

«Вечерний звон, вечерний звон!
Как много дум наводит он
О юных днях в краю родном,
Где столько баб, где мой дурдом.
И как я, с ним навек простясь
Там позвенел в последний раз!».

Цвет странный. И на ощупь… не моё. Мало того, что не чувствую, но и фактура поверхности… Странно. А где эта дура?

Мара сумела оторвать мою вторую руку от своего горла, завалилась на бок и надрывно кашляла, с воем заглатывая воздух. Рывком опрокинув её на спину, я подсунул ей под нос свою «колокольню» и поинтересовался: