В Бирюк - Обязалово

• Название: Обязалово
• Автор: В Бирюк
• Жанр: Фэнтези

Это — альтернативная история. Не сколько об истории, сколько о человеке в ней. Детям — не давать. Слишком много здесь вбито. Из опыта личного и 'попаданского'. Местами крутовато сварено. И не все — разжёвано. Предупреждение: Тексты цикла «Зверь лютый» — ПОТЕНЦИАЛЬНО ОПАСНЫ. Автор НЕ НЕСЕТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ за изменения психо-физических реакций читателей, произошедшие во время и/или в результате прочтения этих текстов.

---

Все выжидательно смотрят друг на друга. Я поворачиваюсь к кормщику:

— Не спи, дядя. Командуй. А то на место к ледоставу придём.

— Э-э-э… И-раз, и-два…

Гребцы ловят ритм, подстраиваются друг к другу, лодка, вильнув пару раз, выравнивается и разгоняется.

Мировой рекорд в академической гребле на распашной восьмёрке с рулевым — 22.2 км/час. Но это на дистанции в 2000 метров. И уж конечно не для грузовой плоскодонки.

На больших дистанциях типа Тур дю Лак Леман (больше 160 км) или Ла-Манша (больше 30 км) средняя скорость спортивной лодки — 0.5–1.5 км/час. Для сравнения — средняя скорость течения на Верхнем Днепре — 0.3 м/c, 1–1.5 км/час.

Так в народной песне так и сказано:

«Вниз да по речке
Вниз да по Казанке
Сизый селезень плывёт»

Верх-то ему тяжеловато будет. Вспотеет бедненький. А тут ещё:

«Три деревни, два села,
Восемь девок, один я».

Не осилит, надорвётся. Восьмерых-то… Кстати, а как там наша? Прополоскалась уже?

Яков отвечает на мой вопрос молча: поднимает на руке мешок из воды, прислушивается к доносящимся оттуда звукам… И снова опускает.

— Не ещё.

Дайвинг продолжается.

Я перебираюсь на нос лодки, скидываю с себя всю одежду, включая косынку, и усаживаюсь лицом вперёд. Медитирую. Загораю. Редкий момент, когда я могу выровнять окраску, замаскировать свою «шкурку с искоркой».

Не смущать посторонних «короной» на интересном месте. Трифене я объяснил. Так это… теологически. А она уж и Елице, под большим секретом… Вся вотчина знает, шушукается, но… молчит.

Хорошо. Солнышко светит, ветерок поддувает. Тут, на середине реки, ни комаров, ни прочих… кровососущих. Сейчас окунусь и обсохну. И снова окунусь… Вот прямо так с лодки и бултыхнусь… Опа… А чего это там плавает? Большое, тёмное, длинное… подводная лодка? Где?! В «Святой Руси»?! Акула? Кашалот? Гигантский кальмар? В Верхнем Днепре?! Щука-мутант? Со щупальцами?!

— Эй! На корме! Лево руля! Живо!

Что-то скрипит по днищу, гребцы косятся через борт. Когда эта… хрень остаётся за кормой, кормщик, в ответ на мой испуганный взгляд, с чувством глубокого превосходства «мужа доброго» над «сопляком плешивым», объясняет:

— Топляк. Дерево где-то вывернуло в половодье, вот и несёт. Хорошо — ещё не встало. А то можно и днище пробить.

«Не купайтесь в незнакомых местах» — ОСВОД таки прав.

Глава 215

На корме начинается какая-то возня:

— Николашка! Да ты ослеп совсем! Ты куда суёшь-то?!

Девку уже вытащили. И из воды, и из мешка. Коллективные взаимоотношения возобновляются с прерванного такта.

— Куда надо — туда и сую. Тоже мне, деревенщина сиволапая учить будет. У бабы же тут две дырки. Так что я и вторую-то… целкость… У-ух… Эта-то поменьше. Плотнее будет.

— Дык… гля как она… Попортишь же бабёнку! Порвёшь же ж! Вона как её корёжит.

— Ни чё. Бабы… они терплячии. По первости — всегда так. А после… ни чё, разработается.

Аким вскидывает бородёнку: сейчас начнёт мозги вправлять. И натыкается на мой взгляд. Фыркает и отворачивается к борту. Чтобы ты не думал по поводу анального секса — это мои люди. И указывать им — только моё право. Хочешь сказать — скажи мне. Дуешься? — Тогда любуйся да помалкивай.

Кажется, только теперь до Варвары дошла специфичность её нынешнего состояния. Лица я не вижу, но в скулеже проскакивают уже не ругательные, а просительные, умоляющие интонации.

Как обычно: боль пугает человека. Но ужас вызывает новизна: боль, причиняемая каким-либо непривычным, противоестественным, невиданным способом. А ощущение рутинности, бесконечности действия — усиливает воздействие на душу.

Когда не знаешь какой ещё гадости ждать, как долго она продлиться… — особенно страшно.

Совсем другая музыка пошла, совсем не та, что звучала в её речах в усадьбе, полных глубокой убеждённости в своём абсолютном праве на истину в последней инстанции, в праве судить и казнить, когда она брата родного ругала да наложницу его за волосы таскала.

Была госпожа боярышня. В своём исконном, прирождённом, христом-богом подтверждённом… праве. Стала — «мясо на ножках». А всего-то — и 12 часов не прошло.

Очень многие сочинители совершенно не учитывают фактор времени. Посылают своих героев в самые чрезвычайные ситуации, и делают вид, что у них тот самый «казак лихой» — «каким ты был — таким остался». А в реале… Всё зависит от силы и формы воздействия.

От боли человек умирает за секунды — болевой шок. Седеет — за минуты. За десятки минут — сходит с ума, теряет память, способность управлять конечностями или кишечником. Меняется психологически.

Опыт ленинградских блокадников показал, что полная голодовка продолжительностью в 72 часа оставляет в психике необратимые изменения. Навсегда.

Энтропия и здесь торжествует: уморить человека или свести с ума легче, чем добиться наперёд заданного результата.

Мы тащим Варвару в Смоленск. Это — глупость, но у меня нет выбора. Там у неё знакомцы, монахини, у которых она жила, другие послушницы. Нужно сделать так, чтобы они её не узнали. И чтобы она не обратилась к ним за помощью.

Просто утопить? — Нехорошо. Сунуть по прибытию в поруб на цепь? — Так я ещё не знаю — где мы вообще встанем. И на чужом дворе… в поруб… секретность не обеспечивается.

На корме снова шевеление. Отыгравший своё Николай отправляется на скамейку запасных, в смысле — гребунов. А Сухан повторяет уже знакомый трюк: прополаскивание девушки в мешке за бортом лодки. Поймав его взгляд, одними губами произношу:

— Дао.

Ну вот, это надолго. Пускай аборигены приобщаться к сокровищнице мировой культуры на наглядном примере. Надо же мне хоть какой-то прогресс прогрессировать. Да и уважения ко мне и моим людям прибавится. Ахать и завидовать будут все. Потом каждый попытается повторить. Обезьянья наследственность постоянно бьёт хомосапиенсов по голове. Замордуют девку до смерти… Хотя… почему «замордуют»? Это ж не «морда»?

«Эти немытые грязные скоты, готовые во всякое время публично возлечь со всякой…». Я — не Саша Македонский. Он своих македонцев вот такими словами ругал и стал великим царём. А я не хочу в цари. Я лучше по простому — «ванькой». Опять же: македонцев для ругани нет. А с нашими ругаться — себе дороже встанет.

Хорошо-то как! Мерный скрип уключин, мерный плеск воды, заинтересованные, весёлые голоса за спиной. Солнечное тепло, солнечный блеск на речной глади пробивается через прикрытые ресницы, ветерок… Сочетание жары и свежести… полный отдых души и тела… Счастье…

18 часов ходу. В середине дня перекусили всухомятку, не приставая к берегу — река-то всё равно несёт. А вот с ночёвкой…

Лодейщики всегда ночуют на берегу. В отличии от плотогонов. Возчики почти всегда становятся под крышу. А вот лодейщики… по-разному.

Кормщик наш этих мест не знает, Аким — будучи сотником, не интересовался. Николай… просто напутал. С первого места нас погнали, со второго сами ушли: падалью несёт — дышать нечем.

Уже в темноте встали на чистом речном пляже. Пока лодку затащили, разложились, кулеш заварили… темно уже.

— Боярич, чего с девкой-то делать будем? Сдохнет же.

Варвара старым белым пнём лежит на песке. Кляп у неё вынули, но кричать или ругаться она уже не может. Только тяжёлое, с всхрипом дыхание.

— Развязать, прополоскать, в тулуп завернуть.

— Дык… развязать-то… косы-то… только резать.

Я победно посмотрел на стоящего рядом Якова. Вот, видишь: ваши народные методы — одноразовые. А мои технологии — многооборотные.

— Хохрякович, подь сюда. Девку — обрить везде, помыть, ссадины и синяки смазать.

— А чегой-то я?! Как ять — так все, а как обихаживать — Хохрякович. Чтоб я своим ножом, которым хлеб… ейную потаёнку брил…

Я сходу начинаю улыбаться. Постепенно заводясь и переходя в оскал.

— Парниш-шечка, ты не забыл с кем разговариваеш-шь? Место своё помниш-ш-шь? А то… есть такая забава у степных народов — вытяжка называется. Не слыхал?

Вообще-то, «вытяжка» — исконно-посконная забава донских казаков 17 века. Но, предполагаю, она и раньше применялась.

Чарджи и Ноготок подходят ближе — интересуются. Впрочем, и остальные подходят или поворачиваются. Кому-то интересен конфликт в моей команде, кому-то новые истины от Ваньки-ублюдка.

— Берут человечка, связывают ему локоточки, снимают порточки, навязывают ему на уд ремешочек, берут другой конец ремня в руку и скачут. Человечек чего делает? Правильно — бежит за конником. Изо всех сил. Старается, торопится. Иной раз и коня придержат — отдышаться дозволят. И снова. Пока игра не надоест. Тут человечек падает. А уд его на верёвочке дальше по степи подпрыгивает.