В Бирюк - Обязалово

• Название: Обязалово
• Автор: В Бирюк
• Жанр: Фэнтези

Это — альтернативная история. Не сколько об истории, сколько о человеке в ней. Детям — не давать. Слишком много здесь вбито. Из опыта личного и 'попаданского'. Местами крутовато сварено. И не все — разжёвано. Предупреждение: Тексты цикла «Зверь лютый» — ПОТЕНЦИАЛЬНО ОПАСНЫ. Автор НЕ НЕСЕТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ за изменения психо-физических реакций читателей, произошедшие во время и/или в результате прочтения этих текстов.

---

А девочка растёт — вежество вон, манеры такие…

— Здравствуй, Любава. Что-то ты далеко остановилася. Раньше-то я тебя с шеи снимал, а теперь…

О-ох… «Раньше» — продолжается. Только девочка тяжелеет и одежда на ней зимняя.

— Ванечка! Миленький! Я тебя так ждала! Так ждала! Все очи просмотрела! Я им всем рты позатыкала! Ну не может такого статься, чтобы ты ко мне не пришёл! Ну не может! Нету такой силы!

Как говорил Чарджи: у поганых клея не было, чтобы Ваньку в землю забить. А здесь, похоже, уверены, что такого клея, в природе и вовсе нет.

— Ой, Ванечка! Глянь — сейчас совсем подерутся!

Факеншит! Люди — это всегда проблема. Маленькие люди — большие проблемы. Либо — сразу, либо — когда вырастут.

Ольбег что-то высказал Алу и теперь молотит его кулаками. А тот только голову закрывает.

Всё правильно: по правилу территории — самец Ольбег на своём дворе. Разве что — двор не метил, да и сам ещё не самец. И по правилу сословий: вятший бьёт быдлёнка. Опять же — иноземца-инородца-иноверца-чужака. Ксенофобия форева!

Одна только моя «жаба» против. Бздынь.

— Ты…! Ты чего?!

Ольбег, выкинутый за шиворот в сугроб, очень удивлён насильственным прекращением проявления его исконно-посконных прав. Любава, забравшаяся ко мне в подмышку, радостно выглядывает оттуда и хихикает при виде ошарашенной, мокро-заснеженной физиономии боярского внука. Я понимаю, что при её нынешней эйфории — ей хоть палец покажи. Но… нехорошо это.

— Любава, нехорошо смеяться над глупым ребёнком. Ошибки бывают у всякого.

— Я…! Я не ребёнок! Я — боярский сын! А он… а она… они все… они холопы! Они рабы! Они должны… я…

— Не якай. Это только каша ячневая — хороша. Ты — не боярский сын. Твой отец, Храбрит, был служилым человеком. Получил вотчину. Но не успел её поднять. Не успел получить боярство. Ты даже не боярский внук — у Акима вотчина есть, но дружина не выставлялась, к князю на сборы не являлась. Тоже боярства нет. Мы с тобой какбы-полу-недо-почти-псевдо-квази-около-бояричи. Вроде него — он такой же ханыч.

— Он раб! Он приблуда от какой-то подстилки в ихней юрте…

Бздынь. Как же с ними тяжело… Даже с маленькими.

— Я просил тебя не говорить плохо о твоей матери. Мне нужно повторять эту просьбу применительно к матери каждого человека, которого мы встретим? Алу — мой раб. Если ты в чём-то им недоволен — скажи мне. Судить и казнить моего раба — моя печаль. Когда ты бьёшь моего человека — ты оскорбляешь меня. Ты этого хочешь?

Ольбег, сопя, выбирается из сугроба. Красный от снега, от усилий, от, я очень надеюсь, стыда. Бормочет что-то под нос и выдаёт «убойный» аргумент:

— Он — поганый!

— Ты прав — Алу язычник. Но его ли вина в том, что свет веры Христовой ещё не воссиял над Диким Полем? Теперь же, при первой возможности, мы окрестим его.

— Нет! Я вере своих предков не изменю!

О-хо-хо… И этот — туда же. Богословский диспут в детском саду. А когда ж мне прогрессизмом заниматься-то? Топну ножкой, вложу ума в задницу… Куда он денется!

Но из моей подмышки выглядывает Любава, тревожно всматривается мне в лицо. Ты как, Ванька, просто тупой погонщик тупого быдла? Так твои люди и станут такой скотиной. Пока кнутом не щёлкнул — стоят-жуют. Щёлкнул — перешли на другое место — там жевать будут. Мне это надо?

— Алу, в этом мире ребёнок наследует судьбу матери и веру отца. Ты достоин иной судьбы. Так решили серебряные волки. Значит — тебе нужна и иная вера. Никто не будет загонять тебя палкой в купель. Но если ты захочешь — я стану твоим крёстным отцом. А потом вы с Ольбегом обменяетесь крестами и станете крёстными братьями. А теперь покажите Алу усадьбу. Он никогда не бывал в таких больших строениях. И не сломайте себе шеи в недострое.

Насчёт «так решили серебрянные волки»… Но ведь не съели же! Значит — не просто «мясо на ножках». Зато теперь «экскурсоводы» будут слушать половчёнка с открытыми ртами. А у меня ещё один неприятный разговор. С чудаком, подпирающим стену конюшни.

— Чарджи, почему ты позволил бить Алу?

— Ха! Мальчишки пинаются. Дитячья битва. Немножко синяков пойдёт ему на пользу…

Блин! Этот высокомерный придурок делает вид, что не понимает! Не делает — не понимает и не хочет понимать. У меня начинают дёргаться губы и скалиться зубы. Им же жить вместе! То, что их сейчас свяжет или разделит, определит отношения на всю жизнь. Я говорю всё тише, переходя всё более в горловое рычание.

— Я говорил тебе — какую цену готов заплатить за своих людей? И — взыскать. С чужих. И стократно — со своих. Своего предавшего. Ты — предал. «Мальчишки пинаются»? Это была не забава, это — избиение, унижение.

— Да ну, ерунда. Что я ему, сторож? Пусть сам учится…

— Ерунда?! Чарджи, я отвечаю за свои слова. Всегда, всем. Я сказал, что ты ему — учитель. Ты ему — всё. Сторож, защитник, нянька, отец, мать, брат… Ты водишь его за ручку, вытираешь ему слёзки и попку, смазываешь ссадины и поёшь колыбельные. А ты? Ты сделал меня лжецом. Ты обидел меня. Ты готов биться со мною? Насмерть?

Чарджи смотрит в землю, теребит темляк своей сабли. Кажется, он покраснел. Надеюсь — от стыда.

Вдох-выдох. Нельзя так заводиться — помру скоро. Лучше бы я про водяную мельницу думал.

Но, факеншит уелбантуренный! Мельницы и без меня построят. Веком раньше — веком позже… А душа у мальчишки — одна. Навечно. Если её искорёжат — её не переделать. Приучать его покорно принимать побои? «Я — начальник, ты — дурак», «помни своё место», «каждому — своё», «мясо на ножках»… Зачем я его тащил? Что такое — старательный, послушный раб — он и так знает.

Нельзя объять необъятное. Но вот этот «волчонок» попал мне в руки. И не сделать… хотя бы — лучшее из возможного…

Я — эгоист, я люблю себя больше всех остальных. И очень хорошо знаю: всякое недоделанное барахло обязательно ударит в спину. В самый неподходящий момент. В мою любимую спину.

Не надобно приписывать мне талантов, коих у меня отродясь не было. Вот, говорят ныне: «… с малых лет приуготовлял всё к грядущему величию Святой Руси…». Глупость сиё есть! В те поры у меня и мыслей про хоть какое величие даже и вовсе не было! Я сподвижников своих ни к каким славам громким не готовил. И «мудростью неизъяснимой» какой — не поучал. Что кипчакский «серый волчонок» да торкский «инал-изверг» научилися вместе жить — то их труд душевный, не мой. Что от дел ихних через 10 лет вся Степь перевернулась — то их удача. А я лишь понять заставил, что они — люди, мои, «пердуны». А не «степные тараканы» разного колера. Ну, и после… кое-чего по мелочи…

Ну вот, Чарджи — понял. И — обиделся. Потому что я прав, а он нет. «Более всего раздражает правда». Надо дать ему выйти из ситуации без «потери лица».

— Ладно. Пойдём-ка к Акиму — нужен твой совет. Непонятное дело есть.

О, сработало! У Акима за столом сидит Яков, они мирно потягивают бражку, даже и Ивица за стол присела. Аким радостно проповедует, остальные благостно слушают. Торжество демократии, прогресса и миролюбия.

— Аким Яныч, посоветоваться хочу. Хорошо — и Яков тут, и вот, Чарджи — встретился. Нам же надо боярство получать. Вотчина у нас — полная. Сотня тягловых наберётся. К осени — ещё и с избытком будет. Надо дружину боярскую собирать. Я тут присмотрел пару толковых мальцов у голядин, из беженцев парочка-другая найдётся. Хочу ещё и Ольбега в это дело взять. Ты как думаешь?

Не понял. Чего я такого сказал?

Яков аж поперхнулся. Кашляет, отфыркивается. Аким кружку до рта не донёс, смеяться начал. Так заржал, что вздумал руками по столу колотить от восторга. Больными-то руками… Ну, это его быстро успокоило.

— Да уж, Ванюша, повеселил старого! Аж до слёз. Вот, Яков, живёшь себе живёшь… А тут сыночек заявится. И на полном серьёзе такую шутку удумает… Слышь, Яша, а мы в его годы такие же были? Бессмысленные, не разумеющие… А?

Яков хмыкает в кружку. Но брызги уже не летят. А мне становится очень стыдно. Я их только что жизни учил. «Старый мудрый Ивашка-попадашка». А тут раз — и я полный дурак. Не знаю чего-то общеизвестного, очевидного.

Давно сказано: «нет такой ситуации, из которой нельзя было бы выйти с позором». Хорошо бы выходя, прихватить что-нибудь. Можно не тяжёлое — информацию, например.

Глава 201

Лекция от славного сотника храбрых стрелков смоленских, с дополнениями от Якова «верного» и ханыча-торка, растянулась почти до самого вечера. Попробую воспроизвести конспективно-систематически.

В XXI веке есть три основных формы формирования вооружённых сил.

Профессиональная армия. Наёмники. Например, армия Соединенных Штатов.

Картинка: дело идёт к высадке в Нормандии, все прогрессивное человечество, напрягая последние силы, борется со звериным оскалом германского фашизма. Американский сержант обращается к новобранцам. Добровольцам, идущим ломать, ценой своей жизни, хребет фашистскому зверю: