Алексей Карпов - Княгиня Ольга

• Название: Княгиня Ольга
• Автор: Алексей Карпов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-235-03213-2

Книга посвящена биографии киевской княгини Ольги, первой на Руси правительницы-христианки, жившей в X веке. Вместе с вышедшими ранее в серии «Жизнь замечательных людей» биографиями князей Владимира Святого и Ярослава Мудрого она образует своего рода трилогию, в центре которой — Крещение Руси и образование Древнерусского государства.

В Приложении к книге печатаются ранние редакции Жития княгини Ольги. Некоторые тексты впервые введены автором в научный оборот.

---

Новгородский же летописец датирует смерть Олега упомянутым выше 922 годом: после похода на греков Олег возвращается в Новгород, а оттуда идет в Ладогу, где, оказывается, также была известна его могила. Знали в Новгороде и версию смерти Олега от укуса змеи, однако полагали, что случилось это где-то за морем (в той же Ладоге?): «Друзии же сказають, яко идущю ему за море, и уклюну змиа в ногу, и с того умре; есть могыла его в Ладозе»{18}.

(Еще одна версия смерти русского князя Олега, или «Х-л-гу», — и тоже где-то за пределами Руси — приведена в древнем еврейском источнике хазарского происхождения. Однако о том, какое отношение имеет это известие к Олегу Вещему, мы поговорим позже.)

Историки оценивают летописные версии также совершенно по-разному[8]. Что касается различных «могил» князя Олега — то есть, надо полагать, посвященных ему погребальных курганов — в Киеве и Ладоге, то здесь как раз все более или менее объяснимо. Оба летописных рассказа — и киевский, и новгородский, — несомненно, основаны на народных преданиях и записаны спустя полтора-два столетия после действительной кончины «вещего» князя. В этих преданиях судьба Олега представлена по-разному — в зависимости от того, кем передавалось предание — киевлянином или новгородцем (ладожанином). А ситуация, когда различные города спорят о месте погребения знаменитого мужа, смело может быть отнесена к числу распространенных в мировой истории.

Но как объяснить столь различные представления летописцев о месте Олега в политической системе Древнерусского государства, о его взаимоотношениях с Игорем? Кем был Олег в действительности — князем или все-таки княжеским воеводой? И правил ли он до Игоря, вместе с Игорем или, может быть, вместо Игоря? На некоторые из этих вопросов ответить, наверное, можно, на другие — едва ли.

То, что Олег в течение ряда лет стоял во главе Русского государства и носил титул князя, не вызывает сомнений. Его имя значится в тексте официального документа, включенного в состав «Повести временных лет», — русско-византийского договора 911 года, называющего его «великим князем русским», «под рукой» которого пребывают другие «светлые и великие князья» и «великие бояре»{19}. Имя Игоря в тексте договора не упомянуто. Так что в этом отношении версия «Повести временных лет» выглядит явно более предпочтительной. Но если Олег был князем, то почему летописцы (причем и киевский, и новгородский) с такой настойчивостью подчеркивали легитимность именно Игоря в качестве киевского князя при жизни Олега? Согласно «Повести временных лет», княжение Олега продолжалось 33 года — поистине эпическая цифра! За это время Игорь давно уже должен был выйти из младенческого возраста, возмужать и на правах Рюрикова сына воссесть на киевский стол. Правда, сам Рюрик в Киеве никогда не княжил. Но ведь добывая Киев, Олег, по версии авторов «Повести временных лет», ссылался именно на то, что Игорь — «сын Рюриков», а он, Олег, «есмь роду княжа», то есть тоже от рода Рюрика!

Но был ли Игорь Рюриковым сыном? Сомнения историков на этот счет кажутся вполне обоснованными. Приведенной в летописи и закрепленной впоследствии в историческом сознании генеалогии Игоря явственно противоречат и хронология жизни обоих князей, слишком большой временной промежуток, отделяющий смерть Рюрика от начала самостоятельного княжения Игоря (по летописи, упомянутые эпические 33 года; в действительности же, возможно, еще больше), и то немаловажное обстоятельство, что в памятниках XI века, в частности в «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона, «Памяти и похвале князю Русскому Владимиру» Иакова мниха и Церковном уставе князя Владимира, именно Игорь, а не Рюрик, назван предком русских князей Владимира, Ярослава и их потомков. Показательно и то, что в знаменитой хронологической выкладке «Повести временных лет» под 852 годом, предваряющей летописное изложение событий по годам, также ничего не сообщается о Рюрике, а начало собственно русской истории отсчитывается от Олега и Игоря{20}. Как полагают, эта хронологическая выкладка отражает тот этап формирования летописи, когда в ней еще отсутствовала собственно летописная, погодная «сетка», разбивка повествования по годам. Превращение Игоря в сына Рюрика, как можно думать, произошло позднее, уже на следующем этапе формирования летописного текста, и представляет собой не что иное, как искусственное построение позднейшего летописца. Как отмечал выдающийся исследователь русского летописания Алексей Александрович Шахматов, это построение очевидным образом отвечало основной идее русской летописи, как она выражена в «Повести временных лет», — идее единства всего княжеского рода и его исключительных прав на владение Русской землей{21}.

А что же Олег? Он единственный из русских князей, кто «выпадает» из жестко закрепленного династического порядка, чье положение в династии Рюриковичей не определено. Летописец называет его «родичем» Рюрика, не указывая точно, в какой степени родства он находился по отношению к Рюрику и, соответственно, Игорю (и только в поздних Родословных книгах, не ранее XVI века, появляется уточнение, что он приходился Рюрику «племянником»). Очевидно, именно эта неопределенность положения Олега и стала причиной превращения его под пером новгородского летописца в княжеского воеводу. В действительности же Олег, как мы уже знаем, был князем. Но вот к династии Игоря он, кажется, не принадлежал.

Рассуждая о перипетиях русской истории столь давнего времени, мы вынуждены строить свои предположения на очень шатком фундаменте обрывочных и противоречивых показаний случайно уцелевших источников. А потому любые наши предположения носят сугубо гипотетический и даже отчасти гадательный характер. Это касается и взаимоотношений Игоря и Олега, о которых столь противоречиво и путано свидетельствуют сохранившиеся летописи. Но эти путаница и противоречивость сами по себе являются данностью, требующей разъяснений. И свидетельствуют они прежде всего о том, что истинное положение Олега и Игоря в киевской иерархии, их действительные отношения друг к другу оказались ко времени составления летописи уже неясными для самих летописцев. Как неясной была и хронология их княжения, в частности, точная дата смерти Олега, столь по-разному обозначенная в различных летописях.

Были ли Игорь и Олег в действительности соправителями? И более того, были ли они вообще современниками друг друга? На эти вопросы мы также не можем с уверенностью дать ни положительного, ни отрицательного ответа.

Сама возможность совместного правления двух князей, один из которых обладал номинальной, а другой фактической властью, в принципе не вызывает сомнений. Более того, подобная форма правления была присуща некоторым народам Восточной Европы в IX—X веках, то есть как раз во времена Игоря и Олега. Арабские историки и географы того времени отмечали особую роль некоего соправителя, «заместителя» законного «царя», у хазар, венгров, а также, что особенно интересно, у славян и Руси. Так, правитель Хазарии каган (или хакан) в указанное время был лишь номинальным носителем власти, но на самом деле не имел никаких властных полномочий: он пребывал почти в полной изоляции в своем дворце, довольствуясь лишь внешними проявлениями почтения; реальная же власть принадлежала его «заместителю», именуемому в источниках «царем», или «беком» («хакан-беком»). Правление кагана длилось строго ограниченный, заранее определенный срок, по истечении которого его умерщвляли. Впрочем, жизнь кагана в буквальном смысле висела на волоске (или, точнее, шелковом шнуре): по поверьям хазар, каган головой отвечал за любые изменения в благосостоянии своих подданных и в случае какого-либо бедствия (голода, неудачной войны и т. п.) мог быть ритуально удушен{22}.[9]

Такое положение дел — отнюдь не уникальное явление в мировой истории. Этнографы и историки еще в XIX веке установили, что своеобразное двоевластие (или, по-гречески, диархия) присуще многим архаическим, раннегосударственным обществам, в которых фигура вождя, сакрального владыки, зачастую настолько табуирована, а его поведение настолько жестко регламентировано, что это не позволяет ему осуществлять функции правителя. Последние естественным образом переходят к другому лицу, осуществляющему реальное управление. Пример с хазарским каганом точно укладывается в ту схему, которую изобразил знаменитый английский этнолог Джеймс Фрезер в своем классическом исследовании «Золотая ветвь» на примере архаических обществ Африки, доколумбовой Америки и монархий Востока{23}. Эта схема, по-видимому, универсальна, хотя формы «разделения власти» могли разниться. Так, к числу подобных «диархий» можно отнести и Франкское государство Меровингов VII—VIII веков (стадиально близкое Древнерусскому государству периода его становления), где власть, ускользнув из рук «ленивых королей», прочно обосновалась в руках майордомов из династии Пипи-нидов. Разница заключалась лишь в том, что, по свидетельству франкских историков, Меровинги в конце своего правления не получали даже и внешних почестей.