Юлий Крелин - Переливание сил

• Название: Переливание сил
• Автор: Юлий Крелин
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Современная проза
• Год: 1977

Юлий Крелин, автор этого сборника новелл, около четверти века работает хирургом в одной из столичных больниц, кандидат медицинских наук.

Его перу принадлежат повести «Хирург», «Всего полгода», «От мира сего» и книги рассказов и повестей «Записки хирурга», «Старик подносит снаряды» и «Письмо сыну».

С 1969 года Крелин — член Союза советских писателей.

Предлагаемая вниманию читателей книга состоит из новелл, рассказывающих о работе врачей — наших современников.

---

А теперь я иду размываться — это значит, я помою перчатки, смою кровь и остальную грязь с них, высушу, вытру полой своего уже грязного, не годного для следующей операции халата, а если есть лоточек с тальком, то руки в перчатках опущу в тальк, обсыплю их этим порошочком и сниму перчатки, вывернув их, чтобы тальк оказался внутри, чтобы потом легче было надевать резиновые перчатки на руки. Перчатки готовы для стерилизации на другую операцию. Я уважаю чужую лень и понимаю, что мне все это сделать на руках легче, удобнее, быстрее, чем если я их гордо скину в раковину и скажу: «Будет жить», а потом сестрам операционным придется все это делать, распластав перчатку сначала на краю раковины, а потом вытирать на столе. Но когда я забываю про лень, перестаю уважать чужую лень, я сбрасываю перчатки в раковину, а фартук и халат — на пол.

Больного сейчас разбудят и повезут в палату, а я пойду покурю, покалякаю с коллегами, запишу операцию в историю болезни, потом, чтобы не пришлось еще раз приходить сюда, перепишу в операционный журнал, потом напишу направление на исследование отрезанного желчного пузыря, потом я пойду соберу камни, которые были вырезаны у больного, помою их и завтра отдам либо больному, либо родственникам его. Лучше я сейчас соберу и помою, а то завтра еще придется долго их всех, родственников и больного, уговаривать, что там не рак и не верблюд, — мне лень, лучше я сейчас все подготовлю, а завтра камни им отдам.

И если жизнь, медицина, моя лень подготовили мне еще операцию, я начинаю все сначала. Но зато, когда все операции уже сделаны, я со спокойной совестью могу пойти из операционной в отделение и буду там смотреть больных, делать перевязки, записывать истории болезни, оформлять документы на выписку, заниматься протоколами разных собраний, проверять исполнение разных взятых на себя и на других обязательств... Я лучше все это сделаю сразу после операции, а то мне потом будет лень: мне лень здесь оставаться долго.

А потом, когда все сделано и я с остальными врачами и ординаторами отделения ля-ля развожу, лясы точу, калякаю и покуриваю, — думаем, что будем делать завтра.

Уже давно можно убегать домой — рабочий день кончился, но лень. Я сижу. Я ленив. Я чудовищно ленив.

«Не уверен — не убегай».

1974 г.

ПЕРВАЯ РЕЗЕКЦИЯ

Иду я из больницы ликующий. Кажется, что все на меня смотрят. А если еще не смотрят — посмотрят.

Человек идет такой довольный. Такой радостный. Наверняка смотрят. Должны смотреть.

Сегодня я первый раз сделал резекцию желудка.

Резекция желудка — это узловой пункт. Как сделал эту операцию — ты человек, ты можешь жениться. Но женился я раньше. И два месяца назад у меня дочь родилась. А резекцию желудка сделал только сегодня.

Должен быть закон: если ты хирург, пока не сделаешь резекцию желудка, о потомстве и думать не моги. Иначе как воспитаешь ребенка? Человека-то воспитать — надо быть человеком. И так в каждой специальности. Пока ты не сделал чего-то хорошего, ценного, пока не доказал свое право на продолжение тебе подобных, — нишкни.

Можно подумать, что я после первой резекции уже овладел главным в деле. Ерунда.

Все-таки.

Я еще после операции позвонил домой и сообщил. Дома меня ждал подарок — пепельница.

Я люблю пепельницы.

Вечером я сидел и кидал окурки в новую пепельницу — чугунные сани.

В одиннадцать часов звонит телефон.

— Слушай, ты там после своей резекции назначил пенициллин вливать через трубку в живот?

— Да.

— А трубки нет. Ты точно ее поставил?

— Абсолютно.

— Мне сестра сказала. Я ходила проверять. Трубки нет.

— Трубку оставил. Абсолютно точно.

— Не могла же она уйти внутрь? Ты ее не подшивал?

— Не подшивал.

Могла уйти внутрь. Наверно, лучше было подшить. Наверно, ушла внутрь. Может, она еще под кожей? Еще не ушла в живот? Я ведь длинный конец оставил. Сани. Чугунные сани. «Не в свои сани не садись...»

— Знаешь, я сейчас приеду. Разошьем кожу. Посмотрим. Может, она еще там.

— Чего ты поедешь? Не надо. Экая процедура. Я сама сделаю.

Пожалуй, еще обидится. Решит — не доверяю.

— Ну хорошо. И спроси у девочек в операционной — пусть посчитают трубки. Все у них или не хватает?

Через полчаса я уже звоню.

— Под кожей нет ничего. А сестры одна говорит — все, а другой кажется, что должна быть еще одна. Я их, естественно, обругала, сказала, что, если кажется, пусть перекрестятся, еще какую-то глупость сказала и ушла.

— Ну а рану ты зашила?

— Конечно. Какой ты умный, прямо прелесть. Как я ее могла не зашить?

Утром смотрю больную. Как будто таким осмотром можно узнать, где трубка. Заставил в операционной вновь пересчитать все трубки.

— Вроде все.

А одна сестра говорит:

— По-моему, у нас должна быть одна лишняя трубка.

Вот так промямлит — и все мучаются. А она-то не уверена. И вокруг поселяется всеобщая неуверенность. А потом переходит в такую неприятную уверенность. Ей что-то мерещится. Но может быть и так.

Наркотизаторы говорят, что больная буянила, когда выходила из наркоза. Пыталась повязку сорвать. Может, вытащила трубку сама? А нянечка, наверное, убрала. Никто и не заметил.

Может быть. Но как убедиться? Как же так это получилось? На первой резекции!..

Иду к заведующему отделением. Так, мол, и так.

— Ну что же теперь делать? От этого она сейчас не помрет. Пройдут первые дни, а потом на рентгене посмотрим.

Конечно, оттого, что там маленькая мягкая резиновая трубка лежит, ничего не случится. Ну а мне-то каково!

Я все смотрю, нет ли каких-либо признаков ухудшения?

Седьмой день. Рентген. Два рентгенолога. Наш старый и новый. Новый рентгенолог — моя давняя приятельница. Мы еще в школе вместе учились. Нина ее зовут.

Больную уложили на столе. Погасили свет. Зазеленел в темноте экран. В темной рамке из непрозрачных костей замаячили туманные ажурные тени прозрачных кишок.

— Вот!

Оба рентгенолога уткнули пальцы в одно место. Да я и сам вижу. Лежит, петлей свернувшись.

— Нин, это точно, как ты думаешь?

— Ты сам не видишь?

— А вы снимок будете делать? Или ограничитесь просвечиванием?

— Конечно, снимок сделаем. Надо же зафиксировать это. И потом, не возить же ее каждый раз на рентген всем показывать. А уж будь уверен, теперь начнут смотреть.

Иду к шефу.

Рассказываю.

— Надо было подшить.

— Знал бы, где упасть, соломки бы подстелил.

— Придется делать повторную операцию.

— А нельзя так обойтись?

— Как же, если там резина в животе? А если пролежень кишки будет? Тогда что? Надо обязательно делать.

— А как больной-то сказать?

— А это уж ты сам думай. Диплом у тебя есть? Операцию делал? Вот и думай.

Снова в рентгенкабинете.

Снимок готов.

Все смотрят.

Нет на снимке ничего. Никакой трубки.

— Как так?

Рентгенологи ничего не понимают.

Опять смотрят под экраном. Опять есть.

Повторный снимок — нет.

— Нин, ты как? Есть?

— Есть, по-моему.

— Придется оперировать.

— Забирайте больную.

Что ж. Первая резекция. Недаром говорят — опыт. А что ж, это моя вина? Да нет — это не от молодости. Лучше не связываться с большими операциями. Так и остаться аппендикулярщиком и грыжесеком? Да и при аппендиците тоже может быть. Как ей сказать — вот вопрос. «Вас надо еще раз прооперировать». Нет, этого и не скажешь. Но ведь я не виноват?.. Да, но ведь после моей операции надо повторно оперировать!

Ступенька за ступенькой — иду на пятый этаж. Приду на пятый этаж, дойду до палаты, а там надо говорить. Смотреть ей в глаза и говорить: «Вас надо еще раз оперировать... Вас надо еще оперировать... Светлейшая, вас надо еще оперировать». А она мне в ответ: «Светлейший, не сходите с ума».

Никуда не денешься — вот палата, и надо говорить.

Может, посмотреть тяжелых больных сначала? Ха! Нет у меня сейчас больного тяжелее. Но она же нетяжелая! У нее все в порядке. Думает, что выздоравливает. А я сейчас приду и скажу...

Сзади меня быстрые шаги: тук-тук, тук-тук. Врезается цоканье в мозги. Это шпильки. Это кто-то не из отделения. У нас все переодеваются. Вот и я сейчас приду и цокну ее прямо в мозг. Шутка ли, второй раз оперировать?

Цоканье-то за мной. Это Нина.

— Приехал к нам на консультацию профессор-рентгенолог Пупко. Знаешь?

— Ну?

— Не хочешь показать?

— Конечно. А можно?

— Я попросила. Согласился.

Снова больная в кабинете. Профессор смотрит сначала под экраном.

— Вот это? Да-а. Ну, теперь снимок покажите. Не-ет... Так надо модель создать. У вас есть еще такая трубка? — шипит профессор в ухо, чтобы больная не услышала.

— Конечно,— говорю я громко.

Идиот! Почему я до этого не додумался? Конечно, надо было так сделать сразу. Ведь это так просто.

Трубка под больной.

Все смотрим.

Трубка выглядит совсем по-иному.

— Вот видите. В животе ничего нет, это просто так петля кишки проецируется.