Михаил Бутов - По ту сторону кожи (сборник)

• Название: По ту сторону кожи (сборник)
• Автор: Михаил Бутов
• Жанр: Русское современное
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-07778

Михаил Бутов – прозаик, известный культуртрегер, составитель «Антологии джазовой поэзии», ведущий радиопередачи «Джазовый лексикон» (1997–2006). Его роман «Свобода» – «Букеровская премия» (1999) – был единодушно признан знаковой прозой нарождающегося столетия.

Новая книга «По ту сторону кожи» в известном смысле продолжает тему, обозначенную в романе: о судьбе и свободе выбора в переломные годы. Острые жизненные ситуации, заявленные в рассказах и повестях, постоянно вынуждают героев сомневаться, задумываться о том, что «кроется по ту сторону кожи», отвечать на «детские» вопросы…

---

Твои отношения с матерью так и остались для меня тайной, и составить себе о ней представление по твоим рассказам я никогда не мог. Не то чтобы ты не общался с ней вовсе, но была вроде бы некая история, в которой повела она себя не совсем чистоплотно, и связи ваши с тех пор стали какими-то номинальными. Сюда она не приезжала никогда, и ключа своего, судя по всему, у нее не было. А ты ее навещал вполне регулярно, даже Новый год – последний по крайней мере – праздновал там, но все же, как мне казалось, оставался к ней до странности равнодушен. То есть не был ни зол, ни обижен, а просто оставался от нее в стороне и визиты свои выполнял как работу. Потому это и бросалось в глаза, что обычно даже к куда менее близким людям ты проявлял больше какого-то внутреннего интереса. Но что бы там ни происходило между вами, именно она стала сейчас человеком, на которого ориентироваться я вынужден был прежде всего и чьи поступки должен был постараться предугадать.

Она знала, что я живу у тебя, мы даже по телефону иногда беседовали, если тебя не оказывалось дома. Но как она поведет себя по отношению ко мне теперь, я представления не имел. Я и не видел ее ни разу в жизни – так бы хоть по лицу можно было что-нибудь угадать. И вовсе не думал о ней плохо, когда прикидывал, насколько вероятно, что она усмотрит во мне причину твоей гибели и будет добиваться расследования или что не позволит вывезти из квартиры мои вещи, которых тут осело уже слишком много, – я просто перебирал варианты. Вокруг меня уже вовсю крутились колеса, между которыми я должен пробираться, – и пока она была только одним из них.

Во всяком случае, нужно было постараться хоть самое важное забрать с собой прямо сейчас. Было ясно, что менты не позволят мне собирать что-либо у них на глазах и вряд ли дадут выйти отсюда с большой сумкой: по паспорту я в этой квартире посторонний, и им не докажешь, что здесь что-то принадлежит мне. Но и обычную мою, через плечо, сумку по идее они не должны были бы проверять. Она вместила рукописи (слава богу, большую часть я будто специально за два дня до этого отвез почитать знакомым), фотоаппарат с объективами и кое-что из белья. Два свитера я натянул на себя. С остальным, в крайнем случае, можно было и расстаться – из необходимого оставлял я здесь теперь только пишущую машинку. Со звонка в милицию прошло двадцать минут.

Я двигался как заводной: стоило остановиться, и тут же казалось, будто что-то возникает за спиной. Чтобы не сидеть сложа руки, позвонил приятелю-врачу: как-никак он учил судебную медицину и мог посоветовать что-нибудь, о чем я и не подозревал.

– А ты уверен, что он мертвый? – спросил он.

– Вы что все, рехнулись?! – заорал я. – Все, уже крови нет!

– Записку не оставил?

– Я не нашел. Похоже, что нет.

– Я, пожалуй, приеду, – сказал он.

Я ответил – нет. Это только затруднит объяснения с милицией. Трубецкого я просил, потому что мне переезжать к нему, – и хватит. И так все осложнялось: менты явно не торопились, и, если Трубецкой появится здесь раньше них, придется как-то оправдывать его присутствие. А мне бы свое оправдать.

Теперь, когда я сделал все, о чем позаботиться надо было немедленно, прятаться стало не за что. И больше не получалось словно бы забывать, что матери твоей звонить мне все-таки придется. Можно было, конечно, предоставить милиции сделать это (как едва и не вышло потом) – но тут уже чувствовалась некоторая подлость. Я должен был сам. Тебе обязан.

Я тянул время и делал вид, что ищу записную книжку, зная заранее, что обнаружу ее на обычном месте. Но вдруг сообразил, что телефон матери ты вполне мог и не записать – ведь прожил там столько лет, наверняка наизусть помнил. И признаюсь: откровенно молился, чтобы все оказалось именно так. Я был честен с собой – я пролистал книжку очень внимательно, но не встретил ни одного номера под твоей фамилией. А если у матери была другая – мне неоткуда было ее узнать. Правда, старый твой телефон мог сохраниться где-нибудь и у меня, в институтских времен еще записных книжках, и я почти уже собрался звонить родителям, просить срочно найти. Но вспомнил, что с тех пор как убрался оттуда, письменный стол занял младший брат, и я лично давал ему добро вышвырнуть все из ящиков. Значит, бесполезно. И разыскивать, видимо, придется все-таки милиции, по бывшей прописке. А их мне не опередить в любом случае.

Но я хотя бы попробовал.

Первые дни по твоей смерти слишком много говорили о том, что творилось с твоей душой ли, астральным телом – кому что нравилось – в эти часы: куда она там перемещалась и где пребывала. Кто-то слышал, стоя у опечатанной двери, тихие шаги в квартире; кто-то сетовал: «Хоть бы форточку открыли – он бы выйти мог». Я не мистик. Если и было что раньше, то после тебя – нет. Я думаю, что совершающееся за гранью, которую ты похерил, сложнее и скорее всего жестче, чем такая болтовня. И все-таки не получается не спрашивать себя, как бы я выглядел перед тобой, когда бы ты и впрямь каким-то образом мог видеть все это. Так вот: я думаю, ты был бы доволен. И эти страницы – не из желания оправдаться.

Потом я почувствовал, что оставаться в комнате больше нельзя. Одолевала тошнотворная, вибрирующая слабость, словно бы послевкусие боли – как после резкого приступа. Теперь меня трясло. От холода. И от страха. Теперь я боялся твоего трупа. Сейчас это может казаться смешным, но действительно боялся, что он появится на пороге.

Я дотянулся до пальто, постаравшись даже не ступить в прихожую, и вышел на балкон. В пачке каталась последняя беломорина. Сорок минут с тех пор, как я набрал «02». Балкон выходил на корпуса больницы для сифилитиков, и подъезд к дому был с той стороны. Никакого движения. Я стоял здесь действительно один в мире. И против него. В тесной квартире с тем, что вовсе не представлялось мне ни костным, ни окончательно неподвижным. Когда папироса прогорела наполовину, а остаток высыпался на балконный кафель, в дверь, которую я, оказывается, забыл запереть, влетел Трубецкой в косо со спешки застегнутом пальто. Я видел, как он растерялся, когда не увидел меня в комнате. Но даже рукой смог махнуть ему не сразу.

– Ну что? – спросил он.

– Вон, – я кивнул, – посмотри, если хочешь.

Он помотал головой.

– Ты ментов вызвал?

– Вызвал.

– Ну и где они?

– Хер знает, где они. Час уже скоро.

– Так позвони еще раз.

Мне это почему-то и в голову не приходило. Подразумевалось в конце концов, что милиция – не слесаря из ЖЭКа, и происходить там все должно более ли менее четко.

– А действительно, – сказал Трубецкой. – Позвони, чего ты?

Ответила та же девица. Я объяснил, как мог, что мне нужно.

– Щас, – сказала она, – минуту.

У нее не было обыкновения прикрывать трубку. Я слышал, как она говорит в сторону: «Свет! Самоубийство на Короленко передала?» Ответ пропал. Потом она засмеялась.

– Ждите, сейчас приедут. Минут через десять.

Я вернулся на балкон и принялся за «Беломор» Трубецкого. Кажется, мы не разговаривали. Вглядывались в темноту, пока между деревьями внизу не появилась мигалка.

Встречать их я вышел на лестницу. Кутался в шарф и слушал, как они бубнят внизу, заходят в лифт, поднимаются. Их было четверо: двое в форме, двое в пальто.

– Сюда, – сказал я.

– А почему здесь стоите? – сказал тот, который вышел первым.

– Вас ждал, почему. Квартиру показать.

Белая собачья шапка на голове у него сидела сугробом, какие бывают на лапах елей – готовые сползти вниз. Лицо дряблое, с брылями. Потом выяснилось, что он тут командовал.

– Теперь-то все покажете, – сказал он и остановился даже, чтобы смерить меня с ног до головы. Видимо, я должен был испугаться. Я не испугался.

– Ну, куда?

Я пропустил их вперед. Двое сразу протопали в комнату, начальник остался со мной. Шапку снимать он не стал. Второй в штатском держался чуть сзади.

– Вот, – сказал я. – В ванной.

– Откройте сами!

Выкатилось облако пара и заставило всех отступить. Они прикрывались руками и ждали, пока можно будет что-нибудь разглядеть.

– Вода почему течет? – спросил второй.

– Так было, – сказал я.

– Так могли бы закрыть.

Я пожал плечами.

– Воду почему не закрыли?

– Не знаю, – огрызнулся я. – Вы что думаете, я каждый день такое вижу?

– Закрывайте!

Я прошел вперед и завернул кран. Еще раз посмотрел на тебя. Теперь они наконец отважились войти.

– Та-ак, – сказал главный. – Ладно, пошли в комнату. Ты запишешь тут?

– Угу, – сказал второй.

Комнату изучали те, что в форме: сержант с лейтенантом. Любопытства у них на лицах проступило как-то несоразмерно много. Непонятно было, что здесь могло так заинтересовать: грязное белье?

– Милицию вы вызвали? – спросил главный.

Я кивнул. Он посмотрел на Трубецкого.

– А это…

Я заспешил:

– Это мой друг, за пять минут до вас приехал. Я позвонил ему…

– Ясно. Документы есть?

– У меня есть, – сказал я. – У него – не знаю. Я имею в виду – с собой.