Петр Капица - Когда исчезает страх

• Название: Когда исчезает страх
• Автор: Петр Капица
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1970

«Когда исчезает страх» — роман русского советского писателя, участника Великой Отечественной войны Петра Иосифовича Капицы (1909–1998) о двух друзьях, который до войны были боксерами, а во время войны стали летчиками.

---

Однажды Буян отнял у Ирины ее любимую тряпочную куклу и тут же, при ней, начал терзать. Девочка от горя забыла про страх, плача набросилась на собаку:

— Буян, фу!

И пес послушно бросил куклу. С тех пор он стал подчиняться Ирине, всюду бегал за нею, носил игрушки и никому не давал девочку в обиду. Даже если бабка Маша нарочно замахивалась на нее, он угрожающе рычал и гавкал.

Отца Ирина запомнила в последний приезд. Он пришел вместе с Торопыгой и принес большой мешок.

От них обоих пахло табаком и еще чем-то незнакомым, казарменным. Отец подбросил Ирину так высоко, что у нее дух захватило, потом посадил себе на колени, дал большой кусок колотого сахару и спросил:

— Ну, как живешь, девочка-маломерочка? Кто тебя обижает?

— Никто, — ответила она, — за меня Буян заступается. Ты нам привези маму.

— Будет у нас и мама, — пообещал он. — Пусть только война кончится.

В сторожке два дня был праздник. Моряки привезли муки, масла, консервов, чечевицы и половину вещевого мешка подсолнухов. Бабка напекла пирогов и сделала вкусный обед.

Уезжая, два друга оставили в сторожке свои шинели, неношеные форменки, запасную обувь и наказали бабке:

— В случае чего — меняй на продукты, мы, видно, не скоро будем в этих краях.

С гражданской войны вернулся домой только Торопыга, худой, бледный, без левой ноги.

— Вот что от нас двоих осталось, — сказал он Ирине. — Одна душа на костылях ходит. Батьку твоего в степи похоронили. Залп из главного калибра дали, как герою. Вот тебе его нож, часы и боевой орден Красного Знамени.

Передавая девочке вещи отца, Торопыга вытер рукавом фланельки слезы и сказал:

— Не тужи, девочка-маломерочка, проживем.

Матрос недолго отдыхал с дороги. Он был человеком непоседливым и деятельным. Осмотрев эллинги водных клубов, спортивные площадки, кладовые, он возмутился:

— Сколько добра портится! Кого тут ждут? Белобрючников, что ли? Почему народу не дают?

Бабка не знала, что ответить. Торопыга уехал в Смольный и вернулся оттуда веселый.

— Комендантом всего Крестовского острова назначен, — похвастался он. — Телефон ставят. Переселимся в каменный флигель. К лету тут людно будет.

И действительно, вскоре на Крестовском острове стали собираться комсомольцы. Парни приносили ломы, лопаты, а девушки грабли и метлы. Торопыга разводил их по местам и назначал начальников. Одни комсомольцы очищали от мусора и гнилья спортивные площадки, другие заменяли столбы и балки гимнастического городка, навешивали трапеции, канаты, шесты и лестницы, третьи выносили с эллингов лодки, осматривали их, соскабливали смазку, отставшую краску, конопатили, шпаклевали…

Раскрасневшийся Торопыга, нацепив на рукав комендантскую повязку, на костылях вприпрыжку сновал среди работавших, сыпал прибаутками, шутил и распоряжался. Чувствовалось, что он доволен своей должностью.

Летом на Крестовском острове стало шумно. Сюда съезжались парни из всевобуча, спортсмены и спортсменки из разных концов города. Они переодевались тут же на скамейках под деревьями. Одни упражнялись в беге и прыжках, другие поднимали тяжести, третьи метали диски, ядра, гранаты. Тут же занимались гимнастикой, играли в футбол и баскетбол.

Молодые голоса, свистки судей, удары по мячу слышались допоздна.

По утрам на острове было тихо. Сюда забредали лишь бабушки и молодые матери с ребятишками. Они устраивались на скамейках поближе к разрыхленному песку или на траве.

Ирина, оставив Буяна на цепи, бегала поиграть к ровесницам в парк. Часто она с завистью смотрела, как матери и бабушки носят на руках, ласкают и целуют своих детей.

Особенно она завидовала маленькой девочке в желтых туфельках и белых носочках, у которой была молодая и румяная мама с очень добрыми, сияющими глазами. Эта женщина не могла сидеть на месте, она бегала со своей малышкой, играла в прятки и пятнашки, а потом вдруг хватала ее, раскачивала на руках, словно собираясь бросить, и принималась тискать и целовать. А девочка дрыгала ногами и визжала от удовольствия.

Ирине очень хотелось поиграть с этой женщиной и попасть к ней на руки. Однажды она подошла к ней и попросила:

— Тетенька, миленькая, поиграйте немножко со мной… Ну, хоть понарошку, будто я ваша дочка.

Глаза у женщины стали большими, и сияние в них вдруг померкло. Она спросила:

— А у тебя разве нет своей мамы?

— Нет… и папы нету. Я с бабкой Машей и Торопыгой живу.

От этих слов у женщины в глазах блеснули слезы. Она, видно, представила себе, как ее дочка будет просить у чужих людей хоть немного ласки.

— Маленькая ты моя! — горячо воскликнула она. — Зачем же понарошку? Ты ведь тоже моя доченька!

Она схватила Ирину сильными, ласковыми руками, порывисто притянула к груди. Губы у нее были мягкие, от их прикосновения учащенно билось сердце.

Такого счастья Ирина еще не испытывала. Она трепетно прижалась к женщине и замерла на ее груди, боясь шелохнуться.

И вдруг девочка на своих губах ощутила теплые соленые слезы. Они быстро-быстро выкатились из плотно сомкнутых глаз женщины.

В груди у Ирины словно что-то оборвалось, затем горячей волной хлынуло к горлу и так стиснуло его, что она разрыдалась.

Все лето эта милая женщина играла с ней, а осенью куда-то уехала, оставив светлое и радостное воспоминание о себе.

Когда Ирина стала ходить в школу, Торопыга женился на рыжеволосой женщине, стучавшей в канцелярии на машинке. Звали ее Калерией Венедиктовной. Она носила шуршащие платья, говорила томным голосом, а с Ириной она либо сюсюкала: Ирюсенька ты моя, дитюсенька, — либо вытирала невидимые слезы и трагическим шепотом говорила: — Бедная моя сиротка! Если бы не я, кто бы тебя ласкал и лелеял? Я не знаю, как бы ты жила без своей мамы Кали… Я ведь щедрая, из золушки сделаю тебя принцессой, Ирочка.

Она шила Ирине старомодные пелеринки и нацепляла на макушку огромные банты, которые поминутно соскальзывали, мешали бегать, и чувствовать себя свободной.

Ласки ее были неприятны и назойливы. Своей влажной ладонью она обычно гладила девочку по щеке, точно втирала в кожу какую-то мазь, и требовала:

— Не забывай моей доброты, даже матери не относятся к своим детям так, как я. Я всегда буду тебе доброй феей.

Рядом с плаксивой чувствительностью у Калерии Венедиктовны уживались лицемерие и жестокость. Она заставляла Ирину зашнуровывать свои модные ботинки, нагревать щипцы для завивки волос и выносить тазы с мыльной водой. Если девочка делала что-либо не так или расплескивала воду, то наказывалась щипком, да не простым, а с вывертом.

Невзлюбив Калерию, Ирина вела себя как озорной мальчишка. Она научилась свистеть и так тонко, пронзительно визжать, что Калерия затыкала уши:

— Чш-ш! Замолчи, противная девчонка. Люди бог знает что подумают!

В школе Ирина завела себе «памятку пионера» для тайных записей. На первой странице она мельчайшим почерком написала:

«Кого я должна ненавидеть: белогвардейцев и буржуев, убивших папу.

Кого презирать: маму, которая бросила меня маленькой, Калерию за то, что она противная.

Кого любить: папу-героя, бабку Машу и Торопыгу, Буяна, рисование, Васю Конкина».

Вася Конкин — черноволосый и большеротый комсомолец — был вожатым третьего отряда в пионерском лагере. Ирине нравились его озорные глаза, вьющиеся волосы, петушиный басок и отчаянная игра в футбол. Но Конкин этого не замечал. В отряде он одинаково покрикивал на всех ребят, а по вечерам вместе с комсомолками катался на озере и пел песни.

Ночами, когда в парке светила луна, Ирина любила грезить. Пусть Вася не любит ее, пусть считает маленькой девчонкой. Он не знает, что она собирается писать такие картины, которыми все станут восхищаться. Ирина будет много учиться и путешествовать. И на Конкина больше не взглянет; даже если он упадет на колени, она будет горда и холодна…

От этих мыслей глаза у нее влажнели. В полутьме Ирина смотрелась в зеркало, подпоясывала узкой ленточкой сорочку, ходила на цыпочках, похожая на римлянку древних времен, и сочиняла сказки про великую художницу.

Вася Конкин, посмотрев на ее рисунки, говорил:

— Ничего, не вредно рисуешь, для стенгазеты пригодится. Только не надо этой чепухи с мотыльками и цветочками. Ты лучше паровозы или заводы какие.

Ирина рисовала паровозы, но Конкину они не нравились:

— Тут крантика нет. Э-э, а к чему у тебя кулиса прикреплена? Ты бы лучше черчению училась.

После этих разговоров Ирина невзлюбила Конкина. Она вычеркнула его из памятки, перестала рисовать и записалась в кружок авиамоделистов. Конструкторская работа ее увлекла. Вместе с мальчишками она смастерила планер, который на лагерных соревнованиях получил приз за дальность полета.