Сальвадор Дали - Сокрытые лица

• Название: Сокрытые лица
• Автор: Сальвадор Дали
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-7084

«Сокрытые лица» был написан в далеком 1944 году и публиковался с тех пор всего несколько раз. Почему? Да потому, что издатели боялись шокировать приличное общество. Дерзкий, циничный и одновременно романтичный, этот парадоксальный роман укрепил репутацию своего создателя – гения и скандалиста.

Перевод: Шаши Мартынова

---

Закрыв за ним дверь, она устремилась в ванную, включила очень горячую воду, пропитала ею сложенную салфетку и прижала на несколько минут к векам. Глаза у нее красные? Так пусть будут еще краснее!

Эти красные глаза тоже могут быть соблазнительны, ибо «обманывающий печали заклинает их».

Соланж де Кледа стремительно вошла к графу: он сидел и беседовал с Диком д’Анжервиллем и мэтром Жирарданом посреди комнаты за столом, накрытым к чаю. Все тут же прекратили разговор, и Грансай, которому всегда требовалось некоторое время, чтобы подняться на ноги, еще не встал со своего места, когда Соланж оказалась рядом, подставляя щеку для поцелуя и одновременно усаживаясь на подлокотник его кресла. Грансай отодвинулся глубже, чтобы оставить ей побольше места, и покуда он устраивался заново, привычно провел рукой позади Соланж, и она почувствовала, как рука графа нисходит вдоль всей длины ее спины и задерживается у кожаного пояса, медлит, восхищаясь тонкостью ее талии, затем на миг замирает без движения на выдающейся тазовой кости, которую он стиснул в горсти движеньем столь естественным, будто взялся за неодушевленный предмет. Вот уж пальцы графа мягко ласкают ее и, нащупав шов юбки, скользят вдоль него, граф сжимает его кончиками ногтей, и шов, словно рельс, ведет вниз движение его руки, парящей над ее бедром, едва касаясь его.

Вопреки кажущейся уверенности всех этих движений, граничащей с безразличием, Соланж по непостижимым оттенкам дрожкой неловкости тут же предположила, что рука Грансая трепещет. Так она успешно добилась первого задуманного результата – робости. И она исполнилась решимости удержать это преимущество, зная, что таков один из вернейших способов влияния на гордого графа, ибо Грансай, несомненно, оказался мгновенно потрясен огорошивающим видом Соланж, хотя времени оценить, что именно изменилось в ее облике, у него не было.

Соланж была слишком рядом, чтобы привольно ее разглядывать, и это лишь усилило в графе смешенье чувств. Он вдруг обнаружил, что держит в руках тело нового созданья, кое к соблазнам очень относительной, неутоленной близости, постоянно усиливаемым игрой вдумчивой сдержанности, неожиданно прибавило другое, совершенно не ведомое и желанное, явленное всего на миг, будто во вспышке молнии.

Соланж, ведомая женским инстинктом своей страсти, безусловно располагала почти чудодейственным даром перевоплощения. Ибо кто поверил бы, что она – не только та самая женщина, какой была накануне вечером, но что вот эта мадам де Кледа, ворвавшаяся в комнату графа с такой высокомерной, своевольной и бестрепетной непринужденностью, – та самая Соланж, кто совсем недавно корчилась в глубинах одиночества своей комнаты, исполненная тоски, осажденная детскими страхами и изничтоженная головокружительной агонией сомнений.

– Вы, похоже, забавляетесь проверкой крепости моего скелета, дорогой Эрве, – сказала мадам де Кледа, останавливая его руку. – Однако из всех своих костей я предпочитаю коленные. – С этими словами она подняла руку Грансая и позволила ему прикоснуться к своим коленям, свежим, гладким и тронутым голубизной, будто речные камни, затененные бледностью сумерек.

Затем, обращаясь к Дику д’Анжервиллю с несколько театральным нетерпением, она сказала:

– Мне нужно быть в Париже завтра не позднее шести. Вы обещали мне, а значит, нам не следует задерживаться. У меня страшно важный ужин.

– Скучный? – уточнил Грансай.

– Нет, чарующий! – отрезала Соланж с лаконичностью, донесшей ее намерение не вдаваться в дальнейшие подробности.

Наступила тишина, и мадам де Кледа, сменив тон и наливая себе чай, продолжила:

– Что же за скверную новость принес нам сегодня мэтр Жирардан? Рошфор по-прежнему просит полтора миллиона за откуп Мулен-де-Сурс?

– Гораздо хуже того, моя дорогая мадам! – ответил поверенный, удостоверившись взглядом, что Грансай не возражает против такого поворота разговора. – Подумать только, – продолжил Жирардан, – это ничтожество Рошфор, уступив давлению несказуемой интриги наших политических врагов, только что подписал завещание, условия которого направлены исключительно на то, чтобы не позволить землям, прилегающим к Мулен-де-Сурс, когда бы то ни было вновь стать частью владений Грансая.

– Совершенно немыслимо, – вставил Дик д’Анжервилль, едва сдерживая негодование. – И знаете, каковы у всего этого политические мотивы? Да просто граф Грансай с его антинациональным духом недостоин выкупить свои бывшие владения!

– Есть ли на свете больший француз, чем граф? – спросила Соланж, нервно поводя плечами, делая вид, что не понимает сути дела.

– О да, разумеется, – ответил Жирардан.

– Кто же? – спросила Соланж.

– Русские, – ответил поверенный удрученно. Д’Анжервилль поддержал его едва заметной улыбкой. – Поймите, моя дорогая мадам де Кледа, – продолжил Жирардан, – что граф посвятил свою жизнь воплощению одного-единственного плана: сохранить равнину Крё-де-Либрё, любой ценой оградить ее от демонического ужаса, какой последует за индустриализацией этого исключительно сельскохозяйственного края, осененного плодородием богов с древнейших времен. Но наши левые партии, вдохновляемые Москвой, имеют иные соображения. Они предпочитают хорошо оплаченную низость буржуазификации шахтера благородной и зажиточной суровости наших пейзан. По сути эти прогрессисты, шумно требующие наших шахт, не имеют даже и подходящего предлога для войны, ибо именно они – те, кто систематически голосует против всех планов вооружения!

Вновь воцарилось молчание, однако на сей раз никто не собирался его прерывать – все погрузились в обозначенные поверенным неурядицы.

Грансая же преследовал страх, что однажды его Вергилиевы равнины Либрё могут быть заполонены смертельным авангардом промышленного прогресса. Такого ни за что не произошло бы во времена его владения практически всей округой, а ныне он оказался бессилен помешать кому бы то ни было заявиться и использовать минеральное богатство земель, которые ему более не принадлежали.

– Нам, без сомнения, придется рано или поздно сдаться, – вздохнул Грансай, – и признать нашу историческую rôle врагов прогресса, поскольку, разумеется, попытки не допустить любой ценой превращение этой равнины, вдохновлявшей лучшие пейзажи Пуссена, прямо на наших глазах в позорное и унизительное, покрытое копотью безобразие панорамы, отравленной механическим мусором промышленных зданий, противны прогрессу. День, когда это случится, я стану считать днем бесчестья моей страны. – Взбешенный Грансай, более не в силах оставаться на месте, поднялся на ноги.

Дик д’Анжервилль взял его под руку и повел к столу, нерешительно успокаивая:

– Мой дорогой граф, – говорил он, – верьте слову, я смогу применить свое британское влияние – ничто не будет предпринято без участия британского капитала, а кроме того, пресловутая лень и безынициативность правительства окажется нам в этом деле очень на руку.

Мэтр Жирардан, в своем пессимизме считавший индустриализацию равнины неизбежным несчастьем, кое в лучшем случае можно лишь отсрочить, пододвинул свое кресло ближе к мадам де Кледа: та осталась в одиночестве, откинувшись к спинке кресла и попивая чай мелкими глотками.

– Моя дорогая сударыня, – сказал поверенный, – мы бессильны, и я остро сожалею, что эта неприятная тема оказалась поднята исключительно по моей вине и так бессчастно потревожила обаятельную интимность собрания. Нас, поверенных, в такие приятные минуты следует держать в сторонке и подпускать лишь в исторический час – в десять утра – для объявления крахов либо удач.

Мадам де Кледа не ответила, и он решил, что в его ответственности оправдать пренебрежение графа. Последний был полностью погружен в беседу с д’Анжервиллем, оба говорили вполголоса, возбужденно.

– Я знал, – продолжил поверенный, – о привязанности графа к равнине Либрё с его детских лет. Но поверьте, сударыня, никогда бы не предположил, что новости, кои я сегодня обязан был донести до него – категорический отказ Рошфора, – так глубоко его заденут. Мало кто может льстить себе, будто знает душу графа так хорошо, как ваш покорный слуга. Есть люди, полагающие его столь амбициозным, что он желает начала войны, коя может вернуть ему политическую власть, а на самом деле единственное устремленье графа – сохранить наследие Либрё и однажды смочь вновь высадить эти триста квадратных метров пробковых дубов, срубленных Рошфором при дележе.

– Получается, по-вашему, – сказала Соланж тоном легкого саркастического упрека, – что нескольких сотен пробковых дубов хватит, чтобы утолить стремленья самого красивого и блистательного из Грансаев?

Мэтр Жирардан склонил голову с почтительным достоинством и кратко ответил:

– Да, сударыня, и одного будет достаточно! – Взяв со стола сахарницу, он показал ей герб, рельефно выгравированный на ее изгибах. – Видите, трех корней хватит! – Он указал на три корня одинокого пробкового дуба, подобные таковым у моляра, – единственного символа на поле, украшенном лилиями.