Наталия Терентьева - Похожая на человека и удивительная

• Название: Похожая на человека и удивительная
• Автор: Наталия Терентьева
• Жанр: Русское современное
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-07718

Успешная столичная журналистка Лика Борга привыкла сама справляться и с трудностями, и с одиночеством. Но в результате аварии она приобретает удивительный дар, начинающий неуловимо менять ее жизнь.

Как не потеряться в огромном равнодушном мегаполисе? Судьба предлагает Лике очень неожиданный рецепт: не хочешь быть одиноким – услышь другого. И дальше – вмешайся, помоги, возьми на себя часть его боли и проблем. И твой мир наполнится теплом, светом… и любовью!

Увлекательный роман московской писательницы Наталии Терентьевой – удача для всех, кто выбирает хорошую прозу, ценит легкий и ироничный стиль, меткий психологизм и завораживающие повороты сюжета. В нем есть интрига, надежда, тайна…

Книга издана в авторской редакции, орфографии и пунктуации.

---

Как же иногда собственная беда принимает масштабы вселенской трагедии, и надо не так уж много, чтобы человек перестал ощущать себя наедине со своей бедой одиноким и самым несчастным на земле.

Впрочем, Генка в чем-то был прав. Женщине, звонившей нам на эфир, помочь было легче, чем, скажем, Генкиным детям, от которых папа Гена ушел в свободное плавание жестоко и бесповоротно. А здесь бедная мама просто узнала, что сын уже третий год ее обманывает. Давно бросив музыкальное училище, работает в ресторане официантом. Неплохо там зарабатывает, хорошо кушает, даже поправился. Но перечеркнул все годы, пока мать, крутясь на трех работах, водила его пять раз в неделю в музыкальную школу, помогала, как могла, чтобы он поступил в лучшее музыкальное училище Москвы, куда берут только самых одаренных, только тех, у кого перспективы, очевидный талант, тех, у кого впереди международные конкурсы, комиссии с седовласыми профессорами, благосклонно слушающими молодых гениев и кивающими: «Да-да-да, вот этого мы отметим, молодец его мама, и талантливый мальчик, и работоспособный…»

– А он поступил, проучился полгода и бросил! Сам бросил, сам! Преподаватели руками разводят! С таким талантом, с таким будущим! Так собой распорядился! Он же родился, чтобы быть великим музыкантом! – Галина Ивановна, милая женщина лет сорока восьми, по всей видимости давным-давно махнувшая на себя рукой, смотрела на меня чуть настороженно. Похоже, она совершенно не ожидала, что к ней вдруг нагрянут журналисты.

Я попыталась убедить ее, что не собираюсь рассказывать о ее проблемах ни на передаче, ни в журнале и приехала потому, что просто меня тронуло отчаяние, которое послышалось мне в ее голосе. И я могла ее понять. Какое дело человеку до глобального потепления или очередной локальной войны, если у него невыносимо болит сердце, печенка, суставы… Или душа. Болит о чем-то своем, что представляется окружающим ерундой, а твою жизнь наполняет так, что не остается времени и сил ни на что больше.

– А вы не догадывались?

– Нет! Ни о чем не догадывалась! Дома он не занимался, говорил, что репетирует в училище. Соседи наши, наконец, успокоились, они от его аккордеона не знали куда деваться!

– А неужели он не скучает о музыке, если проучился пять лет в музыкальной школе? – спросила я, сама прекрасно зная, как можно закрыть крышку пианино после выпускного экзамена и никогда больше её не открывать.

– Восемь, – вздохнула Галина Ивановна, поправляя неровно окрашенную прядку, выбившуюся из пучка. – Восемь долгих лет. Если бы вы знали, чего мне стоила его учеба! А поступление? Целый год я платила профессору из Гнесинки, который с ним готовил программу. На жизнь оставалось три тысячи в месяц на все про все… Да что об этом говорить! Дело не в этом! Всю жизнь просто себе сломал, сам себя закопал… Нет, не скучает он о музыке. Слышать даже не хочет ничего. А там, в ресторане, перспектив совсем никаких! Кем он может дальше стать? Старшим официантом? Отбирать у всех чаевые и делить их?

Я посмотрела на фотографию ее сына, висевшую в парадном месте в гостиной. Как портрет царя или президента – в золоченой раме, в центре стены… Мне показалось, что я видела этого юношу совсем недавно, буквально на днях, в одном из ресторанов, где я обедала или пила кофе. Очень вежливый, собранный мальчик, с крайне внимательным взглядом, целеустремленный, подтянутый. Я еще тогда подумала – совершенно новое поколение молодых людей, твердо сознающих, что никто ничем в этой стране бесплатно их обеспечивать не будет.

– Он обязательно поступит в институт. Он говорил вам, что копит деньги, чтобы поступить наверняка – на платное отделение?

– Нет. Не говорил. Он все время обманывал меня, – бедная женщина, видимо уставшая плакать за последние дни, лишь тяжело вздохнула.

– Думаю, он обязательно будет учиться. Возможно, откроет свое дело… – я увидела взгляд женщины и остановилась.

Я не могла сказать ей очевидное – что это она обманывала себя и пыталась обмануть природу. Кому-то нужно печь пирожки, кому-то – считать деньги, пусть чужие, и быть от этого счастливым. А кому-то – всю жизнь перебирать клавиши, трогать струны, ловя звуки из какого-то иного мира, существующего по другим законам, мира, где, возможно, когда-то давно жили люди, но сейчас дверь туда приоткрыта лишь немногим, избранным, кому дано слышать по-другому, чем обычному человеку.

Некоторые ученые считают, что музыка – это третья сигнальная система. Некоторые – что музыка существует объективно, независимо от нашего желания и понимания ее. Как математика, как главные законы мироздания. Кто-то понимает квантовую теорию, кто-то – даже не подозревает о ее существовании. Кто-то испытывает сильный трепет от определенного сочетания музыкальных интервалов, кто-то сам слышит эти сочетания и не может жить спокойно, пока не запишет то, что слышит, чтобы снова и снова самому проигрывать, петь, чтобы материализовать эти звуки…

– Спасибо, что вы приехали. Мне казалось… Весь мир рухнул, когда я узнала, что Петечка меня обманывал. Я и сейчас не знаю, как жить дальше…

– Подумайте о том, что он вполне доволен жизнью. И еще о том, что он так долго вас обманывал, потому что боялся расстроить.

– Откуда… откуда вы все это знаете? – Галина Ивановна недоверчиво посмотрела на меня.

Я улыбнулась.

– Знаю. Возьмите мой телефон и позвоните мне, когда Петя поступит в институт. И раньше можете звонить, если… если станет грустно.

Галина Ивановна так легко мне поверила, потому что в хорошее поверить легко и приятно. Вот если бы так мне поверил Сутягин и пошел бы к врачу… Я сделала еще одну попытку позвонить ему. Услышав мой голос, он сразу же бросил трубку. А я увидела, как тот темный, неприятный сгусток, который растет у него в области солнечного сплетения, увеличился и уплотнился. Знать бы, чем это все закончится в результате, я, может, поступила бы по-другому… Но я не знала. И поэтому, когда Сутягин бросил трубку, написала ему письмо, благо теперь так легко переписываться с помощью мобильной связи.

«Алеша, ты можешь мне не верить, но, пожалуйста, сходи к врачу. Пусть тебе скажут, что у тебя все в порядке. Я с некоторых пор стала чувствовать, что происходит с другими людьми, сама не знаю, как это объяснить. Но я чувствую, что тебе необходимо обследоваться, пока не поздно. Я абсолютно ничего от тебя не хочу, у меня давно другая жизнь».

Я перечитала письмо. Подумав, убрала слова про «другую жизнь». Какая ему разница, что за жизнь у меня теперь. Я отправила письмо, щелкнув клавишей мобильного телефона. Через пару секунд или чуть больше он его получит. И возможно, все же сходит к врачу. Алеша всегда очень заботился о своем здоровье.

Зачем это надо было мне? Трудно сказать. Просто по-другому я поступить не могла.

В ту ночь мне опять приснился папа и повез меня кататься на лодке. Вода была еще очень холодная, в реке даже плавали куски льда, большие, неровные, шероховатые. Папа ничего не говорил, очень энергично греб, как будто вез меня куда-то. А потом пропал из лодки, вместе с веслами. И я осталась одна, посреди темной реки с крупными льдинами, разламывающимися у меня на глазах, бесшумно и неотвратимо.

Глава 17

Людмила Тимофеевна Величко, известная под ярким сценическим псевдонимом Герда, всегда казалась мне столь же мало похожей на хрупкую и самоотверженную Герду, как и на служительницу довольного изящного искусства, коим, как-никак, является пение. Хотя, конечно, смотря как петь. Ее низкий, хрипловатый и не очень сильный голос, крупный торс, который она любит максимально открывать, несмотря на очень и очень зрелые годы, и, главное, жесткий, властный взгляд никак раньше не вязались у меня с образом популярной певицы, пусть и легкого жанра. Но Герда продержалась на сцене слишком много лет, выдержала все смены власти и в стране, и на телевидении и, наверно, заслужила право быть такой, какая она есть.

Не могу сказать, что меня обрадовало задание взять у нее интервью. Мне казалось, что мало кого заинтересуют подробности жизни и мнения заслуженной, но уж очень пожилой для того, чтобы бодро скакать на эстраде, певицы, да и мне самой было не слишком интересно о чем-либо с ней беседовать.

Я бы, конечно, могла спросить, почему она когда-то назвалась Гердой при таком крупном росте и низком голосе, но знаю, что ее спрашивали об этом сто раз, и даже отлично знаю, что она отвечает, не очень заботясь о приличиях. Еще я могла бы спросить, почему она уже лет десять как поет в бальных платьях моды второй половины восемнадцатого века, но думаю, что ничего вразумительного она мне не скажет.

– Вячеслав Иванович, – попробовала я для проформы поторговаться с шефом, – можно я сегодня все закончу, что уже подготовила, а к Герде кто-нибудь из молодежи поедет, а? Им будет интересно…

– Им не будет интересно! – оборвал меня Вячеслав Иванович. – Ты-то, по крайней мере, помнишь, как она когда-то была популярна! Песня такая была… как ее… Серебряный снег или не снег… Не важно. В общем, просили меня сделать с ней большой разворот, ясно?