Николай Мамаев - Рейс на Катар (сборник)

• Название: Рейс на Катар (сборник)
• Автор: Николай Мамаев
• Жанр: Русское современное
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-93682-91

Какой бы жестокой и в то же время хрупкой ни казалась порой окружающая нас действительность, какие бы тревожные оттенки она ни приобретала, стоит присмотреться внимательнее – и в хаосе абсурда можно заметить мерцающую путеводную звезду, на которую следует ориентироваться каждому путнику. Этой путеводной звездой является любовь.

Писатель-неудачник, не вызывающий никаких чувств, кроме жалости, и молодое дарование; праздный сын владельца преуспевающей компании и нищий учитель с манерами аристократа; наконец, подросток-самоубийца и его одинокая в своем горе мать… Три совершенно не похожие, казалось бы, друг на друга истории… Что же объединяет их? Конечно, чувство всепоглощающей любви.

---

Олежка постучал в дверь нашего дома около четырех. Кажется, это был вторник. Капризный вторник, как было принято называть его в нашей семье, хотя никто уже и не помнил почему. На улице было прохладно и ветрено, так ветрено, что завывания непогоды были слышны в доме. Накрапывал мелкий дождик. Температура снаружи, как сказала мне после обеда мама, опустилась до двенадцати градусов. Значит, вечером нужно обязательно протопить.

Олежка подкатил к самому крыльцу на своем дребезжащем велосипеде, слез с него, да так и бросил прямо у ступенек. Высунуться в такую погоду из дому да еще оседлать велосипед, для того чтобы навестить в принципе незнакомого тебе человека, мог только умалишенный. Со своим же велосипедом Олежка не расставался никогда. Он передвигался на нем даже зимой там, где это было возможно. Старый велосипед он нашел на одной из местных свалок, подобрал его и притащил домой. В то время их семья еле сводила концы с концами, отец не работал – только пил, мать появлялась дома все реже и реже. Так что о двухколесном стальном друге Олежке приходилось только мечтать. Мечтать и, конечно же, завидовать счастливым обладателям сего восхитительного аппарата, которые беззаботно рассекали на нем по пыльным деревенским дорогам. Сначала отец, как и полагается, отругал Олежку за то, что тот притащил в дом рухлядь с помойки. Но когда ближе к вечеру отец поднабрался, сердце его дрогнуло и пьяная мужская слеза скатилась по его колючей щеке. Он приварил раму, сменил шестерню, подкрутил кое-что, смазал цепь… в общем, Олежка, по его же собственным словам, разрыдался тогда вместе с отцом. Пожалуй, это был единственный эпизод в жизни обоих, когда налетевший вдруг порыв нежных чувств заставил их заключить друг друга в объятия.

Помню, когда раздался стук, я находился перед телевизором, пытался смотреть какую-то познавательную телепередачу про Хаборт. Хотелось спать, но я сопротивлялся. Мама в это время возилась на кухне, гремела посудой, которая в последнее время почти не использовалась в нашем доме. Я подумал, что, наверное, она протирает ее от пыли. Попытался вспомнить, когда последний раз видел, как она что-нибудь ела. Позавчера, горочка клубники с сахаром на чайном блюдце. Позавчера? Боже мой, неужели с тех пор у нее во рту не было ни маковой росинки? В дверях гостиной появилась мама. Она вытирала руки о полотенце. Я поинтересовался у нее, все ли в порядке, не случилось ли чего на кухне. Она кивнула головой: «Все в порядке, ничего такого не произошло». Я сказал, что слышал, как только что в нашу дверь кто-то постучался. Она снова кивнула, но теперь я увидел, что она улыбается. Мама сказала, что, должно быть, это ко мне. Ко мне? Я даже немного опешил. Я совсем позабыл о нашем с ней недавнем разговоре и не был готов к приему гостей. Я чувствовал слабость, хотелось спать. Даже язык с трудом ворочался в пересохшем рту. Я хотел было сказать об этом маме, но подумал, что это сильно опечалит ее. Не мне нужны были гости, гости нужны были ей. И ее можно было понять: одинокая женщина, которая много лет назад потеряла мужа и с тех пор твердо решила хранить ему верность до конца своих дней, обремененная немощным сыном-инвалидом и разрастающейся злокачественной опухолью, – ей хотелось, чтобы ее горе разделил хоть кто-то. Оказывается, для этого подходил даже юродивый Олежка. Мама повесила полотенце на спинку стула и сказала, что пойдет отворит.

На Олежке была зеленая ветровка, доходившая ему до колен, и высокие отцовские резиновые сапоги. В таком виде, даже не сбросив сапог, он протопал в гостиную. Очевидно, он ожидал увидеть нечто совсем другое, поскольку вытаращился на меня так, будто увидел пришельца. Оттопыренная нижняя губа делала его похожим на законченного идиота. Как он умудрился в таком наряде доехать до нас на своем скрипучем велосипеде, я понятия не имел. Вовремя подоспела мама. Она улыбнулась ему и спросила, почему бы ему для начала не раздеться, ведь в этих его высоченных сапогах, должно быть, жутко неудобно. О, мама! Сама деликатность! Он хлопнул себя по лбу и прошлепал обратно. Мама что-то говорила ему, но я не мог разобрать, что именно. Наконец Олежка вошел в гостиную и уселся рядом со мной на диване. В мигающем экране телевизора мужчина средних лет с безупречно уложенными волосами и в таком же безупречном темно-синем пиджаке читал новостную ленту. Олежка смотрел куда-то в сторону и молчал. Я тоже не горел желанием завязать разговор, но мне было любопытно, с чего же он все-таки начнет. Олежка кашлянул в кулак и, все так же не глядя в мою сторону, спросил, что я теперь намерен делать со своим «Астероидом» – велосипедом, который подарила мне мама прошлым летом. Я думал, что он поинтересуется моим здоровьем, задаст какой-нибудь нелепый вопрос, наподобие того, каким образом я теперь хожу в туалет. Но, кажется, его это совсем не интересовало. Кажется, для него не было ничего удивительного в том, что кто-то мог жить вовсе без тела. Сначала я решил, что он сильно напуган моим видом, потому и смотрит куда угодно, но только не на меня. Но в его голосе не звучало панических ноток. Тогда, может быть, я вызывал у него чувство отвращения? Нет, вряд ли. Разве брезгливый человек стал бы засовывать себе в нос мохнатых жирных гусениц, для того чтобы потом вытащить их изо рта, как это любил делать Олежка? Определенно нет. И тут до меня наконец-то стало доходить: он просто стеснялся. Не меня, нет! Он стеснялся своего вопроса про велосипед, потому что ничего, кроме моего «Астероида», его не волновало. Думаю, он и сам понимал всю абсурдность ситуации, но тем не менее ничего не мог с собой поделать. Я ответил ему, что не знаю, потому что пока еще не думал об этом. Скорее всего, попрошу маму сложить его и затащить на чердак, ведь внизу в прихожей, где велосипед находится сейчас, и так слишком тесно. Олежка засунул указательный палец в свою правую ноздрю и стал совершать им внутри вращательные движения. Я подумал, что он пропустил мои слова мимо ушей, так как другой реакции, кроме ковыряния в носу, от него не последовало. Наконец, все так же продолжая смотреть куда-то в сторону, он поинтересовался, почему мы не хотим забрать «Астероид» на зиму в город, ведь, по его мнению, квартирные условия хранения гораздо лучше. От сырости рама может покрыться ржавчиной, как и все шестерни, к тому же покрышки, которые ставят на «Астероид», очень капризны и не любят минусовых температур. Я ответил, что не знал об этом, а велосипед мы оставим скорее всего здесь, потому что в городе в нем не будет теперь совершенно никакой необходимости. Теперь. Олежка кивнул и заметил, что мне следовало бы ознакомиться с инструкцией перед началом эксплуатации «Астероида». Не сомневаюсь, что именно так я и поступил бы, будь я одержим «Астероидом», как Олежка. Но я ни к чему в своей жизни не испытывал особо трепетных чувств. Разве что к воспоминаниям из своего детства. Олежка хотел сказать что-то еще. Он приоткрыл для этого рот, но передумал, или же юркая мысль просто сбежала от него. Так ничего и не сказав, он с приоткрытым ртом и оттопыренной нижней губой уставился в телевизор. Я заметил, что между его бровей появилась складочка. Олежка о чем-то сосредоточенно думал, и видно было, что это стоило ему немалых усилий. Он нервно потирал вспотевшие ладони и часто моргал. Мы просидели с ним в молчании еще какое-то время. Олежка все так же таращился в телевизор, а я таращился на него. Мне хотелось, чтобы он поскорее ушел, но я понимал, что его держит здесь мой «Астероид», только ради него он и пришел. Я думал, сколько он сможет еще просидеть вот так, тупо пялясь на мигающий экран. Еще полчаса? Час? Неужели ему это еще не надоело? Или он может сидеть так хоть круглые сутки? Все-таки с головой у него не в порядке, так что вполне возможно, что для него это обычное дело. В таком случае придется попросить его уйти, потому что я очень устал, мне хотелось подремать немного. К тому же от Олежки жутко несло чесноком. Мама бы точно не смогла попросить его уйти. У нее слишком мягкое сердце. И это часто приводило к возникновению подобных неловких ситуаций. Ну что же, значит, придется брать это дело в свои руки. Свои руки! Я слегка улыбнулся. Решил, что подожду еще немного: минут пятнадцать, может быть, полчаса – не больше, возможно, он уйдет сам, если же нет…

На пороге гостиной появилась мама. В руках она держала глубокую тарелку с арбузом. Мама улыбнулась нам и сказала, что купила арбуз вчера утром, так что надеется, что он дозрел. Она опустила тарелку на стол и вновь исчезла. Вскоре вернулась с двумя небольшими тарелочками «под арбузные корки», которые поставила рядом. После этого, все так же улыбаясь, она пожелала нам не скучать и ретировалась на кухню. Через минуту там вновь загрохотала посуда. Олежка посмотрел на тарелки, потом на меня. Его лицо растянулось в довольной ухмылке. Две тарелки! Олежка крякнул и откашлялся в кулак. Телевизор больше не интересовал его, теперь он уставился в окно, за которым ветер мотал из стороны в сторону развешанное после стрики белье. Он опять нахмурился, и я видел, как шевелятся его губы. Коротко стриженная голова немного подрагивала. Наконец, видимо, переборов свою стеснительность, он выпалил: «Отдай мне свой “Астероид”». Я ответил ему, что это подарок от мамы, так что это вряд ли возможно. Оно косо глянул на меня и заметил, что я сам недавно признался в том, что теперь от этого подарка для меня нет никакого толку. К тому же если оставить его на зиму в доме, то скорее всего к следующей весне «Астероид» уже покроется ржавчиной, чего ни в коем случае нельзя допустить. Он же, Олежка, сможет о нем позаботиться, сможет обеспечить надлежащие условия для его хранения, поскольку много читал именно об этой модели и знает о ней практически все. Я ответил Олежке, что пока что не могу дать ему никакого ответа, но в принципе могу посоветоваться с мамой насчет того, чтобы отдать «Астероид» на хранение на зиму. Это совсем неплохая идея. Олежка радостно закивал. От хмурой складочки между бровей не осталось и следа. Я попросил его дать мне немного времени, для того чтобы подумать. Пожалуй, мне хватит пары дней, так что он может снова прийти послезавтра. Олежка сиял. Он поднялся с дивана, подошел к столу и воткнул нож в арбуз. Я подумал, что он отрежет себе ломтик, но ошибся. Он переместился к окну, уперся руками о подоконник и спросил меня, почему моя мама не сняла белье с веревки. Я ответил, что не знаю, должно быть, просто забыла о нем. Олежка сказал, что лучше бы ей вспомнить, потому как простыни так мотает, что они в любой момент могут сорваться и улететь. На это я ничего не ответил ему, а он больше ничего не сказал, только потер свои влажные ладони друг о друга и вышел из комнаты. На кухне мама спросил его о чем-то, он что-то ответил ей, но разобрать, что именно, опять не представлялось возможным. Через несколько минут я услышал скрип удаляющегося велосипеда. В комнату вошла мама. Она посмотрела на нетронутый арбуз, на чистые фарфоровые тарелочки, после чего спросила, как мы провели время. Я буркнул что-то себе под нос. Она сказала, что не расслышала, и попросила повторить. Я повторил: «Все хорошо, никаких проблем не возникло». Мама села за стол и отрезала себе небольшой ломтик арбуза. Она поинтересовалась, почему мы не притронулись к нему? Почему воткнули в него нож, а резать дальше не стали, ведь на вкус арбуз оказался просто восхитительным. Я отвел взгляд в сторону. Мама поймала меня на этом и тут же поняла свою непростительную оплошность. Она закрыла руками лицо и замотала головой, начала просить у меня прощения и повторять, какая же она дура. Старая больная дура, которая вконец выжила из ума. Я попытался успокоить ее: сказал, что все нормально, в этом нет ничего ужасного и не стоит так переживать по пустяковому поводу. Хотя, конечно, мне было крайне неприятно наблюдать такую невнимательность со стороны родной матери. Но уже в который раз я списал это на ее болезнь. Наконец она убрала руки от лица и полезла в карман передника за носовым платком. По ее лицу размазалась тушь. Интересно, когда она успела подвести глаза? Она вытерла слезы и убрала кружевной платочек обратно в карман. У нее был до того измученный вид, что сердце сжималось. Я спросил, почему бы ей не пойти прилечь, так как выглядит она очень уставшей. Мама отмахнулась и сказала, что хотела бы сперва выпить чаю. Если бы у меня были плечи, обязательно пожал бы ими в ответ. Мама предложила выключить телевизор и что-нибудь почитать. Я поддержал идею. Книга, выбранная мамой, называлась «Сказки Богемского леса».