Георгий Чулков - Последнее слово Достоевского о Белинском

• Название: Последнее слово Достоевского о Белинском
• Автор: Георгий Чулков
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2011

«Литературные имена и духовные силы Достоевского и Белинского так несоизмеримы, что, сопоставляя их, приходится объяснять, почему собственно понадобилось обсуждать именно эту тему. В самом деле стоит ли заниматься ею, особенно теперь, когда гений Достоевского занял подобающее ему место в культуре всемирной? Этот на первый взгляд весьма основательный вопрос падает, однако, если мы припомним, что сам Достоевский придавал Белинскому значение немалое. Очевидно, что в этом человеке было нечто, занимавшее мысль и воображение художника…»

---

Почти всегда в диалоге Достоевского присутствует момент субъективный, нечто от автора. Если у Толстого, Тургенева, Лескова и многих других диалог, за редким исключением объективен, т. е. автор старается не привносить в него своей оценки, предоставляя читателю разбираться в смысле и значении той или другой беседы, Достоевский, напротив, постоянно сам как бы вмешивается в диалог, слышишь его авторский голос, то сочувствующий, то гневный, то насмешливый. В данном случае мы имеем дело с насмешливым освещением диалога. Достоевскому не чужды все степени насмешливости – от иронии до сарказма.

В диалоге Коли Красоткина с Алешей налицо случай иронии. На первый взгляд сарказма как будто нет. Он был бы неуместен по отношению к тринадцатилетнему мальчугану. Тем не менее, приемы добродушного юмора таят в себе второй план диалога – не сразу заметный. В этом втором плане ирония переходит в сарказм. Понять саркастический смысл диалога можно, переходя к анализу третьего момента, характерного для этого разговора Алеши с самонадеянным мальчиком. Этот третий момент пародийность диалога.

Пародийность может быть стилистическая, психологическая и идеологическая. В данном случае мы имеем дело с идеологической пародией и отчасти с пародией психологической. В диалоге, о котором у нас идет речь, пародируются те общие места (loci topici), которые были характерны для фразеологии тогдашних вольнодумцев. Отсюда естественен у Достоевского переход от добродушной иронии к сарказму. Но этого мало – в дальнейшем я постараюсь показать, что пародийность этого диалога приурочивается к определенному лицу, при чем пародируется не само лицо, как Грановский или Тургенев в «Бесах», но лишь некоторые высказывания этого лица и психология, соответствующая этим высказываниям.

Что касается композиции самого диалога в главе «Раннее развитие», то она определяется, как расшифровка предыдущих глав. Вся десятая книга романа «Мальчики» подготовляет эффект анализируемого диалогического фрагмента. Центром десятой книги является Коля Красоткин. В главе «Раннее развитие» нам в сущности предлагается не диалог, а монолог– монолог Коли. Реплики Алеши играют лишь вспомогательную роль, поддерживая и вызывая торопливые признания мальчика.

В интересующем нас отрезке диалога имеются следующие. темы: во-первых, мистика («Ну, там Бог и прочее»…); во-вторых любовь к человечеству («Вольтер же не веровал в Бога, а любил человечество»); в-третьих, Христос и христианство («И если хотите, я не против Христа»…)

На двух-трех страницах диалога сосредоточены главнейшие темы, неизменно занимавшие Достоевского. Десятая книга неслучайно названа Достоевским «Мальчики». Если мы припомним тот смысл, какой Достоевский влагает в излюбленный им термин «русские мальчики», нам нетрудно будет разгадать задание этих глав. В том же романе Иван Карамазов говорит Алеше: «Я ведь и сам точь-в-точь такой же маленький мальчик, как и ты»… «Ведь русские мальчики как до сих пор орудуют»… «…О чем они будут рассуждать»… «О мировых вопросах, не иначе: есть ли бог, есть ли бессмертие. А которые в бога не веруют, ну, те о социализме, и об анархизме заговорят, о переделке всего человечества по новому штату, так ведь это один же черт выйдет, все тот же вопрос, только с другого конца. И множество, множество самых оригинальных мальчиков только и делают, что о вековечных вопросах говорят у нас в наше время»…

Психологическая условность «мальчишеской» темы в десятой книге романа находит себе новую художественную транскрипцию. Здесь уже фигурируют настоящие мальчики. И эта настоящая мальчишеская жизнь является отчасти карикатурой, отчасти пародией на мальчишескую психологию взрослых.

Какое же лицо имел в виду Достоевский, создавая этот пародийный диалог? Пародируя Гоголя в лице Фомы Опискина, Достоевский дает косвенный намек на пародию, влагая в уста своего героя упоминание о писателе: «Гоголь – писатель легкомысленный, но у которого бывают зернистые мысли»…[1] Так и в данном случае у нас есть косвенное указание самого Достоевского на пародию:

– Ну где, ну где вы этого нахватались? С каким это дураком вы связались? – воскликнул Алеша.

– Помилуйте, правды не скроешь. Я, конечно, по одному случаю, часто говорю с господином Ракитином, но… Это еще старик Белинский то же, говорят, говорил.

– Белинский? Не помню. Он этого нигде не написал.

– Если не написал, то, говорят, говорил. Я это слышал от одного… впрочем, черт…

– А Белинского вы читали?

– Видите ли… нет… я не совсем читал, но место о Татьяне, зачем она не пошла с Онегиным, я читал…

В этих фразах ключ к пародии. Очевидно, что пародируется не само лицо, а те психологические мотивы и мысли, которые высказываются этим лицом, и, с другой стороны, дается объяснение источника пародии. Из опубликованных в то время произведений Белинского нельзя было извлечь мыслей, аналогичных мыслям Коли Красоткина. «Он этого нигде не написал»… Однако, упоминание о Белинском не случайно. Значит, источник пародии надо искать в каком-то документе, тогда еще неизданном, но хорошо известном самому Достоевскому. Таким документом является знаменитое «Письмо Белинского к Гоголю»: в нем – три темы, положенные в основу нами разбираемого диалогического фрагмента; мистика, вера в человечество и, наконец, личность Христа.

Укоряя Гоголя в мистицизме Белинский пишет: «Россия видит свое спасение не в мистицизме, не в аскетизме, а в успехах цивилизации, просвещения, гуманности»…

В духе этого рассуждения Коля Красоткин спешит сделать Алеше свои признания: – «Я слышал, вы мистик и были в монастыре. Я знаю, что вы мистик, но… это меня не остановило. Прикосновение к действительности вас излечит… С натурами, как вы, не бывает иначе».

– Что вы называете мистиком? От чего излечит? – удивился Алеша.

– Ну, там Бог и прочее.

– Как, да разве вы в Бога не веруете?

– «И вот почему – пишет Белинский – какой-нибудь Вольтер, орудием насмешки погасивший в Европе костры фанатизма и невежества, конечно, более сын Христа, плоть от плоти его и кость от кости его, нежели все наши попы, архиереи, митрополиты, патриархи. Неужели вы этого не знаете? Ведь, это теперь не новость для всякого гимназиста»…

Достоевский сейчас же пользуется случаем и влагает в уста гимназиста эти самые мысли о Вольтере:

– Можно ведь и не веруя в бога любить человечество, как вы думаете? Вольтер же не веровал в Бога, а любил человечество.

«Церковь же явилась иерархией – пишет Белинский – стало быть поборницей неравенства, льстецом власти, врагом и гонительницей братства между людьми – чем продолжает быть и до сих пор».

И Коля Красоткин повторяет за Белинским то же самое:

– Помилуйте, вы хотите послушания и мистицизма. Согласитесь в том, что, например, христианская вера послужила лишь богатым и знатным, чтобы держать в рабстве низший класс, не правда ли?

Наконец, Белинский пишет: «Проводник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия, панегирист татарских нравов, что вы делаете»… «Что вы подобное учение опираете на православную церковь, это я еще понимаю: она всегда была опорою кнута и угодницей деспотизма; но Христа-то зачем вы примешали сюда! Что вы нашли общего между ним и какой-нибудь, а тем более православною церковью».

И гимназист Красоткин такого ж мнения, как Белинский. Христос-по его представлению – ничего общего не имеет с церковью.

– «И если хотите – признается Коля – я не против Христа. Это была вполне гуманная личность, и живи он в наше время, он бы прямо примкнул к революционерам и, может быть, играл бы видную роль… Это даже непременно»…

Этой мысли, по крайней мере так прямо выраженной, в письме Белинского к Гоголю нет. Но зато она целиком взята из действительного разговора Белинского с Достоевским в 1845 году. В «Дневнике Писателя» за 1873 год Достоевский воспроизвел тогдашний диалог свой с Белинским.

Белинский говорил:

«…Поверьте же, что ваш Христос, если бы родился в наше время, был бы самым незаметным и обыкновенным человеком; так и стушевался бы при нынешней науке и при нынешних двигателях человечества.

– Ну, не-е-ет! – подхватил друг Белинского. (Я помню, мы сидели, а он расхаживал по комнате взад и вперед). – Ну, нет: если бы теперь появился Христос, он бы примкнул к движению и стал бы во главе его…

– Ну-да, ну-да, – вдруг с удивительною поспешностью согласился Белинский, – он бы именно примкнул к социалистам и пошел за ними».

Коля Красоткин спешит отрекомендоваться Алеше:

– Я социалист, Карамазов, я неисправимый социалист.

И про Белинского Достоевский пишет в «Дневнике писателя»: «Я застал его страстным социалистом, и он прямо начал со мною с атеизма».

Итак, в основе анализируемого диалога лежит некоторая идеологическая и отчасти психологическая пародийность. Поводом для этой пародийности послужило письмо Белинского к Гоголю и личные воспоминания о Белинском самого Достоевского. Во избежание недоразумений приходится подчеркнуть, что ни биографической, ни стилистической пародии в указанном, диалоге нет, по крайней мере в том смысле, как это есть например, в пародии на Тургенева в «Бесах», однако, и в нашем случае совпадения любопытны и – я полагаю-неслучайны. Так в последние годы Белинский, как известно, придавал чрезвычайное значение естествоведению, – и Коля Красоткин заявляет, что он «всемирную историю не весьма уважает»… «Изучение ряда глупостей человеческих и только. Я уважаю одну математику и естественные»… Белинский, как известно, худо знал иностранные языки, и Достоевский, по-видимому, неслучайно заставляет Алешу спросить Колю: «А вы разве читали Вольтера?» На что Коля отвечает: «Нет, не то, чтобы читал… Я, впрочем, Кандида читал в русском переводе»…