Тарас Прохасько - НепрОстые (сборник)

• Название: НепрОстые (сборник)
• Автор: Тарас Прохасько
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-91103-05

Тарас Прохасько (р. 1968) – «украинский Маркес», один из представителей так называемого «станиславского феномена» в современной украинской литературе. «Станислав» – старинное название Ивано-Франковска, родины писателя, древнего прикарпатского города, в декорациях которого происходит действие большинства его повестей и рассказов. Биолог по образованию, Прохасько тонко чувствует и воссоздает в своей прозе поэтику родного галицийского ландшафта, его странную, немного фантастичную атмосферу, заставляющую читателя вспомнить об эпохе барокко, ощутить на себе магическое обаяние старинного деревенского театра – «райка» и, одновременно, окунуться в меланхолию австро-венгерской культуры эпохи бидермайера и венского сецессиона.

Перевод: Р. Левчин, Э. Зельцман, З. Баблоян

---

А потом Франц вытащил из кровати вложенный туда на лето зимний кожух и пошел в отель «Унион», где в номере на втором этаже уже несколько лет жил единственный в Яливце наемный убийца.

8. Штефан очень удивился, когда в его номер вошел Франц – в Яливце Франц мог убить кого угодно, не нуждаясь в наемном убийце – все его слишком уважали. Штефан как раз вернулся с удачного дела в Космаче и должен был немного поработать над винтовкой.

Перед тем, как пришел Франц, он уже успел побывать на службе Божьей и даже причаститься после нее. Но причастие не проглотил. Принес его во рту в отель и заложил в дырку, предварительно сделанную в стене сверлом. Зарядил ружье пулей, отошел к другой стене и выстрелил, целясь в дырку. Хорошо, что попал. Это выстрел Франц слышал между первым и вторым этажами, когда ехал в лифте, который два работника поднимали вверх, поворачивая рукоять лебедки под самой крышей. Штефан отложил оружие и начал собирать кровь стены. Франц открыл дверь. Теперь надо было умастить ружье собранной кровью, но Штефан не хотел это делать при Франциске.

9. Франциск быстро объяснил свой заказ.

Он хочет, чтобы Штефан незаметно – как он это очень хорошо умеет делать – следил за ним. Выслеживал как убийца. Находил хорошие места для стрельбы и удачные моменты для выстрела. Но вместо ружья у Штефана должен быть фотоаппарат. Франц дает Штефану три месяца времени. После этого забирает сто своих фотографий и доплачивает остаток денег. Главное, чтобы ни Франциск, ни кто другой его никогда не заметили. Услыхав про размеры гонорара, Штефан охотно согласился, не беспокоясь о том, что вообще не знал даже, как выглядит фотоаппарат.

Между прочим, благодаря этой Штефановой безответственности много людей были живы. Штефан – как это свойственно украинцам – постоянно брал на себя обязательств больше, чем мог выполнить. Поэтому выполнения некоторых заказов приходилось ждать годами, а иные просто забывались. Но теперь Штефан понимал, что с Францом медлить не следует. Ему говорили, что Франц знает те восемнадцать слов, от которых дрожит ружье, а цель сама приходит, плача, и становится так, чтобы в нее попасть прямо из окна.

Франц показал, как обращаться с фотоаппаратом, и ушел. Штефан быстренько намазал кровью со стены все ружье. Знал, что это страшный грех, и он будет принадлежать Иуде, но делал так всегда, чтобы винтовка никогда не подвела. Особенно после того, как закипит кровью.

10. Каждый день Франц брал Себастьяна на прогулки по Яливцу. Морозы были сильные, и катки не подтаивали даже в солнечные дни. Наконец-то Францу было с кем поговорить – оказалось, что Себастьян как настоящий стрелок умел видеть так же много, как и он. Казалось, могли бы быть какие-то бесконечные важные беседы, ибо проблема Центральной Европы – стилистическая, но нет – несколько слов, указание на увиденное.

Когда они заходили в какие-нибудь бары, то пили джин, разбавленный кипятком, а запивали только свежим соком, сделанным из подмерзлых яблок, оставленных осенью на деревьях и только что сорванных из-под снега.

Порой ходили к месту, где погибла самая первая Анна, и Франц рисовал на снегу схемы каждый раз других версий семейной истории. Есть вещи важнее, чем судьба, – говорил он. Может быть, культура. А культура – это род, сознательное пребывание в нем. Франциск попросил проследить, чтобы дети Себастьяна и Анны обязательно побывали на этом месте. И еще там, где Франц встретил Себастьяна (он чуть не добавил сюда буковый лес с неуничтоженным фильмом, но своевременно удержался, потому что, в конце концов, не так много знал о Непростых), а другие места будут появляться со временем. Ведь время – это экспансия рода в географию.

11. Были дни, когда Себастьян брал с собой африканскую винтовку. На особенно трудных склонах на нее хорошо опираться. В один из таких дней они говорили про свои мечты. Ничего удивительного, что Францева мечта оказалась более сложной.

Себастьян мечтал быть старым, жить на маленьком островке-скале в теплом море, целый год ходить в одних парусиновых штанах, но ходить немного, преимущественно сидеть на каменной лавочке возле белого пустого домика, целый день пить красное вино и есть сухой козий сыр, и смотреть на несколько кустиков томатов, а не на море, в котором купался бы по ночам, пока пахнут матиолы.

Франциск же мечтал о женщине с несколькими парами грудей.

Вдруг Себастьян согнулся, толкнул Франца головой в живот, Франц покатился с холма, а Себастьян перевернулся на земле через плечо и, лежа на спине, выстрелил из забитой снегом винтовки. На далеком холме что-то дзенькнуло. Немного полежав, они пошли туда и нашли простреленного Штефана с разбитым фотоаппаратом.

Себастьян принял блеск объектива за отсвет оптического прицела. Штефан проворонил главное: чтобы тебя никто не заметил, – сказал Франциск. А за провороненное надо уметь отвечать.

То уже другое дело, что Франциск так и остался без фотографий к энциклопедии. К счастью, редукция все еще интересовала его.

12. После этого случая Анна захотела научиться снайперству.

13. Сначала надо полюбить свое тело, сказал Себастьян.

И местность, где все происходит.

Ибо тело – врата мозга.

Если хочешь думать правильно и быстро, врата должны быть всегда открыты.

Чтобы мысли могли выходить и входить свободно.

Мысли – это лишь то, что профильтровывается из местности сквозь тело и через тело вытекает.

Раскованность донорно-акцепторных связей.

Лежать в воде и не слушать ее запах.

Смотреть под траву и не чувствовать ее вкуса.

Чувствовать взглядом вкус того, что ощущаешь прикосновением.

Врата открываются лишь тогда, когда их любишь.

Откройся, ты же всегда так хорошо открываешься.

Ногтями можно царапать, но можно удерживаться.

Продолжай взгляд, удержи взгляд, выдержи взгляд.

Перенесения желания тела быть там, куда не дотянешься, на винтовку.

Если полюбишь местность, она будет расползанием твоего тела.

Стреляешь не ты, а рельеф.

Думает не голова, а тело.

Долетает не пуля, а мысль.

Каждая мысль – это желание, которое сумело войти и выйти через врата.

Что можешь сделать сама, делай без никого.

Говори то, что подумалось, а думай так, как в этот миг почувствовала.

Плачь от нежности, потому что иначе никогда не будешь такой сильной.

Следи за дыханием, так как только оно может установить диктат ритма.

Постоянно имей в виду деревья, они исчезают и появляются наиболее надежным образом.

Когда очень утомлена, то переставай быть непреклонной и засыпай.

Дотянись губами до своей середины.

Стрелять в окно – как заглядывать в окна.

Попробуй понять, как черные делают джаз.

Открытость. Щедрость. Благодарность.

14. Чтобы выучить все эти и бесчисленное количество других тонкостей снайперского искусства, необходимо безоговорочно придерживаться строгого режима – постоянно заниматься любовью; и только на открытом воздухе. Долго, легко, сильно, быстро, нежно, упрямо, неуклюже, хорошо, мудро, внимательно, очень внимательно, мудро и хорошо. На земле, на листьях, на мху, на деревьях, под деревьями, на холмах, в ямах, на ветру, под снегом, на льду, вдоль дороги, поперек моста, над мостом, в сумерках и в ночи, на рассвете и днем, перед, после и во время еды, молча и с криками. Стоять. Ходить. Сидеть. Лежать. Так, как можно было успеть за самую долгую зиму 1914 года.

Всю эту долгую зиму, которая длилась до апреля 1914 года, Себастьян и Анна почти не заходили в помещения. Анна говорила то, что подумалось, а думала, как чувствовала в тот миг. Она плакала от нежности, потому что никогда в жизни не была такой сильной. Порой, когда Себастьян был в ней, то казалось, что надо еще ближе, а иногда он был страшно близким сквозь несколько сорочек. Когда она сгибалась, то он был уверен, что что-то заставляет сгибаться и его. Словно вокруг кожи возник еще один слой тугой оболочки.

Чрезмерные дни.

Третья старая фотография – разве что в Лярусс

1. Этот снимок Себастьян – если бы его вдруг спросили – ни за что не смог бы описать детально и точно, хотя видел много раз, и ничего сложного на нем не было изображено.

Может быть, именно законы редукции, запоминания и забывания, которыми был так захвачен Франциск, сработали в случае взаимоотношений Себастьяна и этой фотографии вполне.

Лица – наилучшие сюжеты, – говорил Франциск.

Франциск говорил – сюжеты не заканчиваются и не исчезают. Они могут время от времени забываться.

Сюжет лица Франца вспоминался Себастьяном по-разному на протяжении жизни, но никогда не так, как на этой фотографии.

2. Она была сделана на похоронах Франциска в мае 1915 года.

Франциск лежал на застеленной покрывалом скамье возле ямы на кладбище за Яливцом. Снимали так, чтобы можно было разглядеть только Франца, а не похороны. Франц, обряженный в вышитую сорочку, черес и красные гачи, сложил руки на груди, держа крест из двух карандашей, связанных пучком полонинских трав (так придумал Лоци). Перстень с речными камешками, который Франциск сам себе сделал, годами носил, не снимая, а потом снял и не выбросил, но отказался надевать, торчал промеж карандашей. Отверстие для головы и шеи в сорочке накрыто китайкой.