Анастасия Вербицкая - Одна

• Название: Одна
• Автор: Анастасия Вербицкая
• Издательство: Товарищество А. А. Левенсон
• Жанр: Сентиментальная проза
• Год: 1904

Наталья Львовна, старая барыня, в одиночестве проводит праздничный рождественский вечер, вспоминая, перебирая события своей жизни…

---

— О, молодёжь! — говорила она, восторженно блистая глазами. — Разве не грех для неё жалеть денег? В них, в студентах, вся наша будущность!

А невестка дома ворчала и говорила: «Старая дура!..»

Никто никогда не слыхал от Анны Фёдоровны ни жалобы ни гнева. Весёлая, бодрая, она говорила, что жизнь прекрасна, люди прекрасны, надо только уметь приспособляться и уметь прощать.

Встретились подруги случайно, на улице, после двадцати лет разлуки. Анна Фёдоровна восторженно кинулась на шею бывшему кумиру, на великую потеху извозчиков, стоявших на углу.

В редкие минуты досуга Annette забегала к Наталье Львовне посидеть вечерок. Обе поделились горем; но Наталья Львовна всё-таки не сблизилась со старой знакомой. Анна Фёдоровна никак не умела понять, что есть вещи, которые ни забыть ни простить нельзя. А Наталью Львовну глубоко возмущало легкомыслие этой женщины, до седых волос сохранившей способность обольщаться людьми, привязываться к чужим детям, подбирать щенят, одевать нищих, которые за её спиной смеялись и шли в кабак пропивать одежду; способность дружиться с проститутками, искать им работу, веруя в их обновление, и т. д…

Сколько у неё было разочарований и ошибок!.. И всё-таки, по первому слову, по первому призыву, при новой встрече, она забывала неблагодарность и обман и бежала помогать, чем и как умела… «Счастливое существо! — думала не раз Наталья Львовна. — Что, кроме легкомыслия, спасло её от озлобления и горечи? Она и смеяться-то умеет потому только, что никогда не чувствовала глубоко, никогда не задумывалась тяжело над своими впечатлениями… Счастлив тот, кто умеет смеяться!»

Раз как-то подруги поссорились. Анна Фёдоровна обмолвилась, что ежемесячно высылает сыну пятнадцать рублей. Наталья Львовна всплеснула руками и отодвинулась.

— Ты? Ему? За то, что он подкинул тебе семью? За то, что он тебя, старуху, осрамил перед людьми?!

Она даже задохнулась от негодования. Анна Фёдоровна стала угрюма.

— Он меня не срамил… Я как была уважаема всеми, так и осталась. Свою жизнь он разбил, правда… Но зато, ведь, он и наказан. Чего же мне лежачего бить? Он там голодает, не находя работы. Кому ж ему помочь, коли мать отвернётся?

— Это возмутительно!.. Ты и внуков вырастишь таких же эгоистов. Чем ему быть кормильцем старухи-матери… Это был его прямой долг.

— Э, голубчик! Устарела твоя мораль… Жизнь за нас всё сама решила… Дети нас не просили давать им жизнь… Мы, стало быть, их вечные должники.

— Annette!

— Наука изменила эти патриархальные взгляды на семью. Ну, а я иду… или стараюсь идти за веком.

Наталья Львовна саркастически усмехнулась.

— Иди, иди… пока не свалишься от истощения. Надолго ли тебя хватит?

— Бог не оставит. Он милостив… Знаю, ты не веришь. И мне тебя жаль… Нам, старухам, нет выше счастья, как верить и надеяться… А матерей доля известна. Легенду о пеликане помнишь? Для гнезда он выщипывает пух из собственной груди, не думая о награде, забывая боль… Так и мы…

Больше на эту тему они не говорили.

XI

— Ну, что нового, Nathalie? Здорова?

— По-прежнему, merci… Пей чай. Я налила… А ты?

— Что мне делается? Я железная… Это меня Бог любит, Nathalie! Он видит, что мне болеть нельзя.

Гостья встала, жадно выпила, стоя, чашку ароматного чаю и опять подсела к камину. Хозяйка осталась за самоваром.

— А я к тебе с новостью, — сказала Анна Фёдоровна.

Наталья Львовна равнодушно подняла голову.

— Я уезжаю на днях… совсем…

— Ты?.. Куда же?

— К сыну…

Наталья Львовна выпрямилась. Сжав гордые губы, она глядела на согнувшиеся плечи подруги, на её грустные глаза, неподвижно устремлённые в рдевшие уголья.

— Ты шутишь, Annette!

— Нет, голубчик, какие тут шутки!.. Получила от сына письмо. Он в отчаянии… Надеялся, что попадёт под манифест, вернут немедленно, а ему только сократили срок ссылки. И то, ведь, слава Богу! Затосковал… Бедняга! Всё таким же ребёнком остался в жизни. Вечно строит воздушные замки, вечно падает духом, когда его мыльные пузыри лопнут. Сгубила его эта бесхарактерность!.. А какой был добрый, славный мальчик! Теперь хворает, кашляет… А у него отец в чахотке помер. Ох, плохие шутки!.. И доглядеть за ним там некому.

Наталья Львовна прошлась по комнате. Ноги её беззвучно скользили по ковру.

— Это безумие! В твои годы ехать в такую глушь! В такой убийственный климат… чуть не в Сибирь… Какой эгоизм с его стороны звать тебя! Да… он себе верен во всём…

— Он не чужую зовёт — мать…

— Мать! — раздражённо крикнула Наталья Львовна. — Что он сам сделал для этой матери?

— Я простила, — тихо отозвалась Анна Фёдоровна.

Она сидела всё так же неподвижно, обхватив руками колени, и глядела в огонь.

— Он вспомнил о тебе, потому что болен… Ведь, умел же он обходиться без тебя все эти годы. А на что же вы будете жить? Ты тащишь и семью, конечно?

Анна Фёдоровна оглянулась на хозяйку.

— На кого же я их тут брошу? Надя — женщина необразованная, сама не прокормится. Найду и там работу… Буду музыке учить, в гимназию готовить, обшивать вместе с Надей обывательниц начнём. На это всюду спрос. Там конкуренции меньше, и жизнь дешевле. Будет легче жить…

— Но, ведь, послушай… — Наталья Львовна остановилась перед гостьей и старалась разглядеть её лицо. — Ты под старость лет ломаешь свою жизнь в угоду сыночку… Много ли осталось этой жизни? У тебя здесь знакомства, друзья, свой кружок, театр, наконец.

Анна Фёдоровна перебила её.

— Эх Наташа, Наташа!.. Печальная вещь — старость! Быть лишней, ненужной, быть в тягость… Вот чего я всегда боялась, давно ещё, смолоду. Вдруг придёт такой день, когда в семье твоего отсутствия не заметят? Вот в чём ужас!.. И вот видишь… Он зовёт меня… Я ему нужна… И сохрани Бог, с ним что случится, останутся внуки…

— На твоей шее, несчастная Annette! Вместо покоя и отдыха, возиться с чужими детьми…

— Я несчастна? — на жёлтых скулах Анны Фёдоровны загорелись два ярких пятна. — Да пойми ты, что я счастливейшая женщина!.. Они мне чужие!.. Мои внуки, крестники, которых я сама выходила! Эти крошки виснут у меня на шее, норовят заснуть у меня на руках, дерутся за право сидеть со мной рядом за столом. Это такой мир наслаждений!.. Впрочем, ты меня не поймёшь… ты этого не испытала. И, пожалуйста, не воображай, что я — жертва, крест там несу, что ли… Вздор! Я счастливейшая бабушка… Одиночество — вот чего я всегда боялась… Никого не любить, ни о ком не заботиться… Ну, да это и невозможно… Моя жизнь слишком полна…

— Подожди, милая, подожди… Придёт день, когда и они тебя бросят.

— Что ж! Роптать не буду. Это закон жизни… А друзья, знакомые? Милая… Люди везде… Везде дурные и хорошие… Буду я полезна и приятна, будут и там меня ценить. Я ничего не боюсь… Да, конечно… Москву мне жаль… Я здесь родилась, выросла, здесь жизнь прожила… Театра жаль! — она глубоко вздохнула. — Что делать! Он зовёт, он болен… Думать здесь нечего!

Наталья Львовна грустно поглядела на сухой профиль гостьи.

— Мыкаться в твои годы… Это после целой жизни труда и нужды — такой жестокий финал?.. Странное ты существо! Как могла ты не озлобиться?.. А покой-то когда же будет, Annette?

Анна Фёдоровна сощурилась на догоравшие уголья.

— В могиле, Nathalie… Там будет покой…

XII

Настала тишина. За окном и в трубе камина тихо пела вьюга, и по угольям пробегали вспыхивающие искры, как бы последние судороги.

Вдруг часы тихо зашипели и начали бить. Анна Фёдоровна вскочила и кинулась к столу.

— Двенадцать… Слышишь? Это полночь бьёт… Скорей, Nathalie! Скорей… Где вино? Вот!.. Держи стакан…

— Да чего ты? — усмехнулась Наталья Львовна. — Нам с тобой не всё ли равно?

Анна Фёдоровна даже рассердилась.

— Э, вздор какой! Пей!.. Давай стакан!.. Чокнемся…

Рука её дрожала.

— За что?

Тонкие ноздри хозяйки трепетали от насмешки.

— Да ты встань, встань!.. Чего сидишь? Стоя чокаются… А за что… Господи!.. Пока живёшь, всё надеешься, всё радуешься… Если не за себя, то за молодёжь нашу выпьем… Пусть ей легче живётся, чем нам жилось! Пусть голодных будет меньше! Счастливых больше!.. За торжество любви и правды! Ура!

Её хриплый голос сорвался на высокой ноте. Она побледнела, разом выпила стакан и села взволнованная, с восторженным, горящим взглядом.

Наталья Львовна сидела отвернувшись, закрыв лицо.

— Что за чудная ночь! — тихо говорила Анна Фёдоровна, как бы сама с собой. — Что за таинственная минута!.. Вот сейчас все, на самых далёких окраинах, пьют, чокаются, мечтают, надеются… Жаль молодости, Наташа!.. Жизни жаль… Ничего бы я так не хотела, как снова родиться.

— Ужас какой! — содрогнувшись, сказала Наталья Львовна и отошла к окну. — Я одного хочу: покоя, забвения…

Она откинула тяжёлую штору и бесцельно глядела в мутную ночь… Ровно два года назад арестовали Валю…